– Смотри мне, чтобы старик коньки не откинул. Додумался гранату бросить, – говорил кто-то очень раздраженно.
– Зато надежно, – спокойно прозвучало в ответ. – Мигом вырубились.
Кое-что стало восстанавливаться. Отрывочные воспоминания сложились в четкую картину произошедшего.
«Жив пока, и это хорошо. Есть перспектива», – нашел хоть что-то утешительное в своей ситуации Ларин, но тут же ощутил, что руки у него связаны за спиной. Кто-то догадался связать ему по всей длине и ноги. Не было и гарнитуры на ухе. То ли сорвалась, когда падал, то ли ее уже догадались снять. Так что из всех доступных человеческому телу движений оставалось выгнуться или перекатиться. Андрей лишь скосил глаза, смотря сквозь полуприкрытые веки. Не стоило сразу показывать, что он пришел в себя, следовало осмотреться.
Над лежавшим на тюфяке Масудовым склонился какой-то кавказец, как понял Андрей – медик. Тот выпрямился и бросил на пол пустой шприц:
– Сердце я ему поддержал. А там видно будет.
Рядом стоял, прислонившись к стене, Рамзан, держа автомат за ствол. Было видно, что парню плохо. В поле зрения Ларина появился Хусейнов. На этот раз серый костюм и галстук с рубашкой исчезли – на порученце были стильные черные брюки и черный свитер с высоким горлом. Правда, часы по-прежнему сияли золотом.
– Забыл, что не в горах партизанишь? – Хусейнов зло смотрел на Тангаева. – Может, ты еще здесь растяжки ставить начнешь? Мы в гостях, а не дома.
– Я бы мог и на топчане дремать, – резонно ответил полевой командир. – Твои люди его не заметили, а я почуял.
– Ты почуял… А это что? – Хусейнов указал на лежащего на полу своего охранника.
– Я первым соваться не люблю. Сказал ему, он и пошел вперед задницу рвать. Вот вам и результат, – ухмыльнулся Тангаев, подмигнул Рамзану. – А ты, племяшка, молодец. Догадался через мокрую рубашку дышать, вот газ тебя почти и не взял. Не зря я тебя учил.
Парень лишь кивнул, его явно мутило.
– Ты его знаешь? Кто такой? Он за тобой приходил? – Хусейнов склонился над Ахмедом Ходжой и, не глядя, указал на Ларина.
Масудов лишь тихо застонал.
Ларин пошевелился. Теперь он уже понимал, что здесь происходит. Стоило воспользоваться разногласиями между всеми противниками.
– Эй! Мне надо с тобой переговорить один на один, – обратился он к Хусейнову. – И ты прекрасно знаешь, кто я такой.
Порученец тут же выпрямился, с ненавистью глядя на Андрея.
– Я не стенке, а тебе говорю, – рассеял последние сомнения Ларин. – И развязать меня не помешает.
Хусейнов колебался, затем глянул на Тангаева.
– Развяжи ему ноги. И пошли на двор. Только ствол с него не спускай.
Тангаев неохотно повиновался. Острый нож вспорол веревку на ногах.
– Пошли, – полевой командир рывком поставил Андрея на ноги и толкнул вперед. – Только без глупостей. У меня к тебе свои счеты. Одно неверное движение, и я сомневаться не стану.
Ларин шел, Тангаев конвоировал его грамотно, на расстоянии, не след в след. Хусейнов шагал позади всех. Андрей мог бы попытаться рвануть в темноту, шанс убежать был. Тангаев явно блефовал, уверяя, что выстрелит без раздумий. Но броситься бежать значило бы спасать только одного себя. А Ларин собирался продолжить дело, порученное ему Дугиным. Пока он оставался для боевиков «темной лошадкой». Пленник им был нужен живым.
– Хватит, – нетерпеливо произнес Хусейнов, – пришли.
Тангаев подтолкнул Андрея в плечо, поставил спиной к стене.
– Ну, и что ты хотел мне сказать? – прищурился Хусейнов.
– Глотов за меня тебе «спасибо» не скажет, – Ларин намеренно говорил нагло, как хозяин положения.
Хусейнов усмехнулся:
– А он и не узнает, что с тобой случилось. Пропал его человек. Пошел и не вернулся – не ты первый такой. Ты на кого работаешь?
– Твои дуболомы старика Масудова чуть на тот свет не отправили, а так его связи в Москве и не узнали. Он бы меня сам к своим единомышленникам привел, если бы я его отсюда вытащил. Ты не понял расчет Глотова?
Хусейнов морщил лоб, прикидывал. Сказанное Лариным вполне походило на правду. Масудов поверил бы своему освободителю и наверняка воспользовался бы его помощью, поделился бы московскими контактами.
– Врешь. Почему тогда Глотов сам мне об этом не сказал?
– После того, как ты прослушивать его пробовал? Не доверяет он тебе. И правильно делает. Думаешь, среди твоих людей мало таких, кто ему на тебя доносит?
– Не слушай его, – вставил Тангаев. – Я по глазам вижу, что это за тип. А сомневаешься – переговори с Глотовым. Дело-то общее.
– Можешь и переговорить. Только хозяин от меня, не моргнув глазом, откажется, когда узнает, что я прокололся. Из его доверия я выйду. Ты же от своих абреков тоже избавляешься? А мне без разницы, кто платить станет.
Щека Тангаева дернулась, но он промолчал.
– Уведи его, – приказал Хусейнов.
– Подумай над предложением, – успел сказать Ларин, но его уже схватили и потащили люди Тангаева.
Оставшись наедине с полевым командиром, Хусейнов выругался, длинно и забористо:
– ...и что теперь делать?
– Крутит он, – уверенно произнес Тангаев. – Может, его и Глотов прислал. И предложение его дельное. Но я не верю. Понимаешь? Не верю. Нутром чую – не наш человек. Избавляться от него надо. Тихо и незаметно. Первое решение всегда правильное. Ты же сам так сказал.
– Он мне нужен, – задумчиво проговорил Хусейнов. – Вот только чем на него грамотно надавить? – Внезапно порученец президента автономии радостно улыбнулся. – Все, свободен.
Тангаев с удивлением смотрел на воспрянувшего духом Хусейнова, а тот уверенно шагал к ожидавшим у входа в подвал людям из своей охраны.
– Ты смотри, задумал чего-то, – проговорил полевой командир.
А порученец уже шептался с обладателем шрама на щеке.
– Расул, я тебе за этим хмырем глотовским, ну, с псарни который, проследить поручил?
– Вы же не сказали день и ночь за ним присматривать. Откуда мне было знать, что он сюда сунется? – чувствуя свою вину, тут же принялся оправдываться охранник.
– Я не о том, Расул. Что ты выяснил?
– Было бы что подозрительное, сразу бы доложил. А так… – кавказец почесал шрам на щеке. – Баба у него есть. Молодая, красивая. Вроде жена, как я понял.
– Точно жена?
– Приезжала к нему. Целовались пару раз, но не так, чтобы взасос, без особого энтузиазма. Она ему еще какие-то пирожки домашние привозила, так он их жрал вроде, хвалил. Они за воротами ходили, о чем говорили, не слышал. И финики, кажется, ему привозила.
– Точно, жена, – уверился Хусейнов. – Где живет эта баба, знаешь?
– Найдем, – хитро прищурился Расул.
– Так вот, найди ее и привези.
– А если не захочет ехать?
– Как хочешь, но доставь. Только тихо, чтобы никому позвонить не успела. Хоть в мешке, как барашка, привези. Кричать захочет – кляпом глотку заткни. Ясно?
– Сделаю.
– Окажется в твоей машине – сразу в наш особняк на Минском шоссе вези. По дороге напугай, пару раз по морде можешь дать, чтобы кровь пошла, но пока ничего такого с ней не делай. Мы этого хмыря туда скоро доставим. Увидят друг друга, станут посговорчивее. Если не он, то она нам все выложит.
* * *
О пропаже Ларина Глотову доложили с самого утра – вторым пунктом: сработало особое отношение хозяина к новому смотрителю псарни. Первым пунктом прошло сообщение об упавшем дереве и о нападении на охранника. Сам он сказать ничего не мог, до сих пор находился в бессознательном состоянии.
– Смотритель ночевать не пришел, – пояснял обнаруживший пропажу охранник, тот самый, который возил Ларина на чудовищном «Шевроле» забирать вещи с квартиры в самом начале его службы.
– Почему сразу искать не стали? – нахмурился Глотов.
– Я тут же начохру и доложил. Еще ночью. Искали. Через ворота территорию усадьбы он не покидал – это проверили. Да и не пустили бы его. Мог через пролом в ограде выйти, – осторожно заметил охранник.
Присутствовавший при пояснениях начальник охраны опередил вопрос хозяина:
– Люди Хусейнова говорят, что и у них он не появлялся.
Глотов задумался. Первой мыслью было, что это Хусейнов или кто-то из его людей решили тайно расквитаться с новым смотрителем псарни за произошедшее на складе в Наро-Фоминске. Но он подавил в себе желание тут же послать людей и поставить там всех на уши. Не стоило накалять и без того напряженную обстановку в преддверии серьезного дела. Да и Хусейнов был относительно вменяемым, чтобы допустить подобный беспредел. Нападение на охранника, рухнувшая от ветра на ограду ель и исчезновение человека, которому он уже стал доверять, никак не укладывались в цельную картину.
«Даже если допустить, что новый смотритель работал на кого-то другого и, успешно маскируясь, вошел ко мне в доверие с тайным умыслом, то какой ему смысл исчезать таким замысловатым образом? Ничего толком не узнав, ничего не прихватив?» – примерно так рассуждал Александр Филиппович.
