Вот объяснение, почему чрез Ветхий Завет, а затем, поелику апостолы почти все были евреи, то и в Новом проходит эта особенность словоупотребления, несвойственная другим народам и языкам, эти постоянные метонимии, эти описательные выражения: «имя Господне», «имя Божие», вместо «Господь, Бог» и под. Вместо того, чтобы сказать: «Хвалите Господа» — говорится: «хвалите имя Господне», вместо: «буди, Господи, благословен» — «буди имя Господне благословенно» и так далее — во множестве. Множество текстов, приводимых в «Апологии» иеромонаха Антония Булатовича, представляют примеры таких метонимий, которым он совершенно напрасно пользуется для доказательства, якобы, правильности своего нового догмата, что «имя Божие есть Бог». Во всех таких цитатах стоит только прочитать слова Писания с опущением метонимии, как убеждаешься в этом, особенно, если принять разнообразное значение слова «имя» в еврейском тексте Библии. Само собою понятно, что в таких местах везде выражение «имя Божие» стоит вместо слова «Бог», но отнюдь не следует, что самое имя должно почитать «Богом».
Новое учение последователей о. Илариона и о. Антония Булатовича не поняло и не приняло во внимание этой особенности еврейского словоупотребления вообще и в отношении к имени Божию в особенности. Это учение склонно придавать самым словам, означающим имена Божии, какое-то мистическое значение, как реальным сущностям. Если сам о. Булатович еще не сливает понятий «Существо Божие» и «имя Божие», то его последователи-простецы, готовые душу положить «за имя Христово», уже не далеки от сего. А такое отождествление в одном понятии Сущности Божией и Имени Божия, такое смешение слов и понятий в простых умах может повести к суеверию. Известно, что у индийских йогов есть таинственное слово: «омани-падме-хум», у египтян было такое же слово: «тодтт» — слова магические, произнесение коих, по их верованиям, должно иметь магическое действие: раз произнесено слово — действие должно-де следовать независимо уже от того, кто произнес его. Ко временам Иисуса Христа, вследствие упадка благочестия под влиянием лицемерия фарисейского и развращенности саддукейской, исказилось и истинное понимание учения о Боге и сложилось суеверное понимание имени Божия, как это видно из их пасквиля на св. Евангелие Маасе «Иешу га-Нацри» (История Иисуса Назарянина) или «Тольдот Иешу» (Родословие Иисуса)3 Евреи понимали имя Божие именно как некое таинственное слово, как талисман, которым можно механически творить чудеса. Нечто подобное сему, особенно при дальнейшем развитии учения об обожествлении имени Божия, усматривается и у Булатовича. Несмотря на его протест против обвинения его в том, что он обособляет, как бы отделяет имя Божие от Самого Бога, когда утверждает, что имя Божие есть Бог, обвинение это остается в силе, ибо говоря так, он мыслит имя Божие как нечто реальное, а не умопредставляемое только. Он не отличает Существа Божия, действия Божия, от проявления свойств Божиих в Божией деятельности, наконец — от Божией благодати. Что есть благодать? Конечно, непостижимая и божественная сила, Божия, Божие волеизволение в действии всемогущества и благости Его, но это еще не есть Самое Существо Божие, как это говорит св. Василий Великий. Мы склоняемся и пред волею земного Царя, когда слышим ее, но самого волеизъявления не отождествляем с лицом Государя-законодателя. Мы повинуемся, когда представитель власти объявляет нам именем закона то и то, но повинуемся не имени, не букве, не слову, а воле законодателя. Мы сердцем восприемлем воздействия на нас, признавая проявлением силы Божией, не отождествляем с Существом Божиим. Мы не обращаемся с молитвою к Божией благодати: «благодать Божия, посети нас!» Но молимся: «посети нас, Боже, Твоею благодатию!» Если же в поэтических настроениях мы иногда как бы обращаемся молитвенно к кресту Господню или ко Гробу Его, то делаем сие, не олицетворяя сих предметов, а вознося свой ум к Освятившему их прикосновением пречистого тела Своего. Иначе понимать такие обращения значило бы мыслить по латинскому мудрованию. У латинян как бы отделяют «сердце» Иисусово, «Тело Иисусово» и устрояют им особые праздники. Там Лойола сочинил особую молитву с такими делениями:
«Душа Иисуса, освяти меня,Тело Иисуса, спаси меня,Кровь Иисуса, упои меня,Вода от ребр Иисуса, очисти меня,Страсти Иисуса, укрепите меня,О, благий Иисус, услышь меня!»
Еще можно мыслить, хотя и без особого в данном случае смысла, отдельно: тело, душу, кровь, воду, как реальные предметы, но мыслить таковым «имя» невозможно, если не соединять с таковым мудрованием некоего мистического, даже магического значения, что будет уже делом грешным, ибо тогда имя Божие будет употребляться как магическое — боюсь сказать — волшебное слово...
Когда Господь говорил иудеям о таинстве причащения, о питании телом и кровию Его, иудеи поняли это в грубом смысле и сказали: како может Сей нам дати плоть Свою ясти? Жестоко слово сие... И те, которые учат, что в Самом имени Божием пребывает Бог, что самое имя Божие есть уже Сам Бог, — проводят не духовное учение, а грубо чувственное, ибо для них, незаметно для них самих, имя Божие становится Богом, как бы отделяясь от Самого Бога. Между тем, в Евангелии и книге Деяний Апостольских мы читаем вот что: евангелист повествует, что некто именем Иисусовым изгонял бесов и Апостолы запретили ему, но Господь не одобрил такого запрещения. А в Деяниях: сыновья некоего Скевы первосвященника делали, по-видимому, то же, что и упоминаемый в Евангелии человек, но бесы не только не слушались его, но и дерзко на него нападали. Откуда эта разница? — В первом случае, видимо, действовал человек близкий к вере в Иисуса Христа и Господь незримо помогал ему, а во втором — какие-то спекулянты, хотевшие действовать именем Господа как магическим средством, как талисманом, и Сердцеведец не попустил им сего. Так же объясняется и обращение язычника, который, следуя примеру мученика, стал в виде опыта, но с доброю целию, призывать имя Божие и уверовал во Христа. Господь, трости сокрушенной не преломляющий, с любовию отнесся к сему младенцу веры и обратил его к Себе чудесным прикосновением Своей благодати к его сердцу, как обратил и волхва Киприана, призвавшего имя «Бога Иустины» и оградившего себя крестом. Итак, кроме произнесения устами или умом имени Господа нужна еще смиренная вера, хотя бы в ее «зерне горушне», как это было у упомянутых язычников, чтобы призывание имени воздействовало.
Так именно учит и о. Иоанн Кронштадтский, на которого любят ссылаться защитники нового учения. Вот его слова: «Везде Всемогущий творческий Дух Господа нашего Иисуса Христа, и везде Он может даже не сущая нарицати яко сущая (Матф. 28, 20). А чтобы маловерное сердце не помыслило, что крест или имя Христово действуют сами по себе, эти же крест и имя Христово не производят чуда, когда я не увижу сердечными очами или верою Христа Господа и не поверю от сердца во все то, что Он совершил нашего ради спасения».
Я рад бы был не утверждать, но очень боюсь, что в новом учении о том, что имя Божие есть Бог, сокровенно для самих, исповедующих сие учение, в зачатках уже таится желание найти путь спасения возможно легкий... В самом деле, что может быть легче: повторяй имя Божие хотя бы на первый раз механически, без участия сердца, и оно, как Бог само в себе, разогреет твое сердце и просветит его, очистит и преобразует, и ты спасешься. По крайней мере, некоторый намек на такое учение есть в книге о. Илариона. Но правильно ли оно? Правда, у святых отцов указывается на благодатное действие молитвы Иисусовой, но, ведь, везде и всюду подразумевается и настойчиво предписывается подвиг самопонуждения к молитве, борьба с самим собою, глубочайшее смирение и самоосуждение. К молитве механической, без участия сердца, без томления его, святые отцы применяют слова Спасителя: что Мя зовете: Господи, Господи, и не творите яже глаголю? (Лк.6, 46) И слова псалма: молитва его буди в грехе (Пс. 108, 7). Небрежная молитва, расчитанная только на число строк и поклонов, в сущности есть только самообман, нарушение 3-й заповеди Божией, как произнесение имени Божия всуе. Главное дело не в звуках или словах молитвы самих в себе, не в том или другом имени Божием, а в смиренно-покаянном расположении сердца, привлекающем благодать Божию. И Господь говорит: на кого воззрю, токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих?..
Из всего, что писано защитниками нового догмата, видно, что они:
1) Под словом «Бог» разумеют не Личность, а нечто, в духовном, конечно, а не материальном смысле, пантеистическое, ибо, по их учению, всякое свойство Божие, всякое действие Божие, Слово Божие, заповедь Божия, все откровение Божие, всякое проявление благодатных дарований, мирное и чистое чувство в душе, Богом оправданной, все плоды Духа, самая молитва и имя Иисус — все сие есть «Бог», даже «исповедание имени Иисусова в Иисусовой молитве есть Сам Господь Иисус Христос». Вот их понятие о Боге. Но при таком понятии о Боге, где же личность, как существеннейший признак такого понятия? Слова Спасителя: глаголы, яже Аз глаголах, дух суть и живот суть, они понимают по-своему и слова: «дух» и «живот» пишут с прописной буквы.
