– Провести специальное расследование. Ну, тут слово взял Демидов, ты только не дергайся, но он предположил, что, поскольку данное вещественное доказательство изъял и предъявил в лабораторию инспектор Николаев…
– Вот свинья, – сказала Ева, укладывая свои вещи в коробки. Она удивилась, что отнеслась ко всему этому спокойно.
– Самое интересное, знаешь, что? Тебя очень хочет этот отдел по экономическим. Правда, из наркотиков мужик такой, все время хмурый.
– Козлов.
– Точно, он весь посинел, со всеми переругался, так уговаривал перевести тебя в наркотики.
– Он любит смотреть меня на стрельбище.
– Ну вот, тебе, может быть, интересно, какой основной довод отдела экономики был в их пользу? Твоя неотразимость!
– Вот свиньи, – сказала Ева устало.
– А ты чего сама не попросилась в наркотики?
– Не знаю. Думала, меня под следствие.
– Я, пожалуй, пойду, – Лариска неуверенно прошла к двери. – Я вижу, ты не в себе, соберись.
Когда Ева тащила свою коробку на третий этаж, ее остановил на лестнице бодрый, небольшого роста и с буденновскими усами юркий мужичонка. Ева равнодушно отдала коробку и почти не слышала, что он говорил, семеня за ней по коридору.
В новом кабинете в глаза сразу бросились темно-красные пластиковые рамы на окнах. Стол располагался углом, на одной стороне стола стоял компьютер с небольшим монитором. В углу комнаты из небольшой декоративной вазы почти до потолка устремилось подозрительно безупречное и ярко-зеленое растение.
– Красиво живете, – рассеянно заметила Ева.
Мужичонка облегченно сбросил коробку на стол.
– Я, гм… в гражданском, но очень рад, очень рад. Можете представиться по форме! – Ева смотрела с недоумением, она, похоже, не понимала. – Подстаканов Илья Ильич, ваш непосредственный начальник!
Ева вытаращила глаза, но быстро прижала пятки и вытянула руки по швам.
– Разрешите представиться! Старший лейтенант…
– Ну вот и ладненько, сработаемся! Я лично очень рад, очень рад, – потирал руки, обходя Еву, как новогоднюю елку, полковник Подстаканов. – Самое главное знаете что?
– Никак нет.
– Я знаю! В нашем отделе с вами никогда не случится таких профессиональных конфузов, вот что! Да вольно!
– В каком смысле? – Ева ошарашенно смотрела на расхаживающего кругами Подстаканова.
– Ну, всякие там убийства на допросах, сексуальные домогательства, ни боже мой! У нас другие клиенты. Другие! Вижу, что не понимаете. Ну, ничего, поработаете, поймете. Это же не уголовники, понимаешь, которые женщин покупают при случае, а то и не успевают, необразованные крысы. У нас другой контингент, вот что я вам скажу! Интеллигенты, едрена мышь, ухоженные, с маникюром, и, в силу своих тяжелых профессиональных обстоятельств, почти все, бедняги, к женщинам спокойны.
– Почему? – спросила Ева.
– Э-э-э… Или давно женаты на хорошо обученных дамах, – полковник при этом так пробежался пальцами в воздухе, словно играл гаммы, – или, кто поактивней, наелись этого до отвала, или, что совсем понятно, такие едреные профессионалы, что полностью вот этим свои мужские способности уничтожили, – он ткнул пальцем в компьютер. – И подход к ним нужен особый: никаких крайностей, да что я тебе говорю, сама поймешь. Устраивайся! – Он осторожно, словно пританцовывая, пошел к двери.
Ева еще стояла в оцепенении, когда дверь опять открылась, и радостный Подстаканов доверительно сообщил:
– Ну ты уж совсем не скисай, чего красоте пропадать! Хотя отдел наш и бабский – шесть баб, но имеются в наличии и хорошо подготовленные мужские кадры! К тебе и опера перевели из убийств, сам напросился, мо-о-олоденький! Идет, коробки тащит!
Ева в оцепенении смотрела на широко открывающуюся дверь. Кто-то тащил сразу три коробки, спрятавшись за ними и тяжело пыхтя. Когда коробки были пристроены на полу, на Еву весело и чуть заискивающе взглянул потный оперуполномоченный Волков.
– Закрой дверь, – сказала Ева.
– Ева Николаевна, возьмите меня, я буду стараться, – Волков смотрел ей в глаза, улыбаясь, – меня все равно уже назначили приказом, я сам напросился, еще в пятницу написал заявление, как только мне сказали, ну, про этот допрос, я сразу подумал: «Какая женщина!»
– Ты не волк, ты – лиса, – грустно вздохнула Ева. – На что ты мне нужен?
– Вам все равно полагается уполномоченный, у меня испытательный срок кончается в следующем месяце, будут назначать! И потом, Ева… Николаевна, я же для вас просто находка, и сейчас докажу.
– Валяй.
– У вас на столе уже лежит первое дело. Пенсионерка на инвалидности и многодетная мать меняли друг другу пятьдесят долларов. Экономическое преступление! Статья… сто семьдесят два, да?
– О господи! – закричала Ева и села. – Какой кошмар!
– Вот я и говорю, кошмар. Я так подумал, неужели Ева Николаевна будет этим заниматься? Стыд, да и только. Нет, вы не подумайте, у них не всегда так. Это просто конец месяца, там у банков, наверное, весь оперативный состав отдела сегодня пасется. Вот Максимову повезло больше, у него два мужика тыщу меняли с рук. Короче, допрос проведен по всей форме, протоколы составлены, сегодня, понимаете, указ вышел об обмене только по паспортам. Удачный день, говорю, в этом плане, – неуверенно добавил Волков, видя полное отчаяние на лице Евы. – Нет, вы меня поймите, я буду незаменимым, я все сделаю, землю рыть буду! Просто я понял, что отдел убийств не по мне.
– Здесь тоже бывают трупы.
– Да не боюсь я трупов. Это у меня на китайцев такая аллергия.
В комнате повисла унылая тишина. Перед Евой отчетливо и почти осязаемо возник Николаев, подмигнул, кивнул в сторону Волкова и покачал головой. Ева решительно стукнула по столу рукой. Волков понял, что она сейчас скажет.
– Ладно. Подожди. Не горячись! У меня есть и кое-какие достоинства. Я знаю, ты стреляешь лучше всех. А я – дерусь. Серьезно, не смотри так, у меня отличная подготовка по борьбе, почему я и пошел в органы. Я покажу тебе все мои приемы, ты сможешь шею потом ломать даже горилле в сто килограммов, нежно и незаметно.
Как только Волков перешел на «ты», Ева странно успокоилась, а Николаев исчез. «Он же почти моего возраста… Какая, в конце концов, разница».
– Уговорил. А что тебе за выгода, Волков, я женщина нервная, своенравная?
– У меня шкурный интерес, я потом объясню. Можно мой стол здесь поставить? – он показал на угол с искусственным цветком.
В обед зазвонил телефон. Гнатюк говорил тихо и медленно, Ева иногда даже не понимала некоторые слова.
– Молчи, я знаю, что ты скажешь. Ты можешь думать что угодно, ты упертая, но я не имею отношения к этой обойме. Посиди. Отдел неплохой и очень профессиональный, в следующем году переведем обратно.
Ева положила трубку на стол и внимательно рассматривала процесс перемещения цветка к двери, а когда подняла и послушала, там были короткие гудки.
«Я не буду с тобой трахаться, – сказал вчера утром Володя-сантехник. – Ты не здесь и не со мной, я так не люблю, я вчера, пока ты спала, стрелил утку, хо-о-рошая утка, я тебе скажу! Вот это – класс, вот это приятно!»
– Волков! Ты, случайно, не знаешь, где у нас психолог разместилась, у нее есть кабинет?
– Тебя – к ней, или ее – к тебе?
– А ты можешь?
Волков уже выскочил из кабинета.
Далила пришла минут через десять, оглядела кабинет.
– Это повышение?
– Это – унитаз, я в нем плаваю, но воду пока не спустили! Это у меня такие чисто профессиональные ассоциации, – добавила Ева на всякий случай, видя непроницаемое лицо Далилы.
– Я слышала, тебя собираются повысить в звании.
– Чего только не бывает. Ты извини, что я тебя пригласила к себе.
– Ну! Мне этот шустренький сказал, что приглашает на чай с пиццей в свой кабинет, не против ли я, если и ты там будешь?
– Хватает с лету. У меня нет пиццы.
– Он очень быстро убежал вниз, наверное, сейчас принесет…
– Далила… Извини, что я тебя бросила за городом. У меня к тебе вопрос. Не по существу.
– Это ты извини, но я на работе, и вопросы не по существу отпадают. Если у тебя профессиональные проблемы, странные ассоциации, проблема с контактностью, сомнения в честности и верности коллег, я – к твоим услугам, я принесла тебе мое заключение для сегодняшней комиссии, ознакомься. Здесь написано, что тебе практически невозможно помочь.
– Я что – псих?
– Я не психиатр, я психоаналитик. Это разные вещи. Я могу помочь тебе адаптироваться в новом коллективе, могу посоветовать, как правильно себя вести в стрессовой ситуации, но опять же – не индивидуальной, а массовой ситуации, и это только тогда, когда ты осознаешь, что тебе нужна помощь. Но я не смогу определить тот особый комплекс истерии, который появляется у тебя при определенным образом смоделированной ситуации – например, на допросе.
– Значит, у меня – комплекс истерии?
– Не выдергивай из моего объяснения приятные для слуха вещи. Моя работа подразумевает какой-то результат. Этот результат должен быть конкретизирован. На фактах. Ради здорового климата в коллективе. Меня интересуют не твои страдания, а тот самый унитаз, который ты только что ассоциировала.
