– А что с ним было? – спросила я.
– Два пулевых. Крови он очень много потерял, но мужик здоровый, раз после такого смог за помощью ползти, – с уважением заметила она.
– Что у него при себе было? Я уже знаю, что это не документы, но, может, записка какая-нибудь? Клочок бумаги с каракулями? – допытывалась я. – Сотовый телефон? Бумажник?
– Нет, пустые у него карманы были, даже вывернутые, – помотала головой она. – Я же сама его вещи для полицаев собирала. – И со знанием дела заметила: – Слишком сложно для разбоя!
– Да вы, я смотрю, разбираетесь, – удивилась я.
– А то! – выразительно сказала она. – Сюда таких типов чуть ли не каждую ночь привозят. Это сейчас затишье, а попозже начнут тащить – только успевай поворачиваться! Тут же и Затон рядом, и острова, где идиоты какие-нибудь напьются и начинают отношения выяснять, а возле клуба, что раньше кинотеатром был, что ни вечер, то драки с поножовщиной.
– Тяжеленько вам приходится, – посочувствовала я. – Вы что же, каждую ночь работаете?
– Тяжело, – согласилась она и объяснила: – Отпуска у всех, вот я их и замещаю – деньги-то в наше время ни у кого не лишние.
– Понимаю, – сказала я и полезла в кошелек.
– Слушай! – спохватилась она, убирая деньги в карман. – Так если ты его имя знаешь, скажи, чтобы его в компьютер занесли, а то он у нас неизвестным лицом числится!
– Знаю, – кинула я. – Но я не хотела бы сейчас его имя называть. Вы сами подумайте: ну, попадет он в вашу базу данных, а вдруг те, кто на него напал, добить его захотят? Сами же сказали, что для разбоя это все слишком сложно. А узнать о нем через ваше справочное бюро проще простого! Нет уж, пусть пока он продолжает в неизвестных числиться.
– И то правда, – согласилась она.
– Где он сейчас? – спросила я.
– Да в реанимации – где же ему еще быть? – ответила она.
– А как бы мне с его лечащим врачом поговорить? – поинтересовалась я.
– Да ты на часы посмотри! – воскликнула она. – Он уже ушел давно, там сейчас только дежурный и остался.
– Но, может быть, хотя бы дежурный мне скажет, как себя раненый чувствует, – не отставала я от нее.
– Ладно! Пошли, – сказала она и направилась обратно в здание. – Посмотрю, что можно сделать…
В приемном покое никого не было – это, пользуясь передышкой, врачи гоняли чаи в комнате неподалеку. Оттуда доносились их голоса. Санитарка по внутреннему телефону куда-то позвонила и, положив трубку, сказала мне:
– Ну, с дежурным я тебе говорить не советую – сопляк сопляком, а корчит из себя невесть что, словно он академик какой-нибудь! – поморщилась она.
– Но хоть посмотреть-то на него можно? – спросила я.
– Сейчас организую. Посиди пока. – И она куда-то ушла.
Сказать, что я сидела как на иголках, значит ни о чем не сказать. Я как уставилась на двери, так взгляда от них и не отрывала. Я чувствовала величайшее облегчение от того, что все же нашла Доронина.
Санитарки довольно-таки долго не было. Она, наконец, вернулась и сказала мне:
– Значит, так! Вот тебе бахилы и халат. Иди в реанимацию, только очень аккуратно, чтобы мне не влетело – часы посещений-то уже закончились. Там сегодня Вера дежурит – санитарка, как и я, моих лет женщина. Она все устроит. Только… – Она выразительно посмотрела на меня.
– Конечно, я ей тоже заплачу, – с готовностью пообещала я.
– И халат потом вернуть не забудь, – напомнила она мне.
В реанимацию я пробиралась с осторожностью партизана, действующего в тылу фашистов. Вера оказалась пожилой, приятной в общении женщиной. Она выдала мне накидку и дурацкий белый колпак, и я потихоньку зашла на минуту в маленькую палату, где стояли всего три койки, причем одна пустовала. Да: в палате лежал Доронин!
Мы с Верой вышли в коридор, и я сказала:
– Вы здесь столько лет работаете, что, наверное, лучше врачей все знаете. Как, на ваш взгляд, он себя чувствует? Чего теперь надо ждать?
– Повезло ему, жить будет, – сказала она. – Две пули в него всадили: одна – в левом плече, но ни кость, ни нерв не задеты, а вторая – справа, навылет прошла, очень удачно. Только крови он много потерял, капают ему лекарство постоянно. На голове у него гематома, то есть шарахнули его неслабо. Но он мужик крепкий, вообще-то, очухался уже, жрет вовсю, но – ничего не помнит! Полицейские с ним бились-бились, а толку – шиш.
– Он действительно ничего не помнит?! – в ужасе воскликнула я.
– Тихо ты! – цыкнула на меня она и объяснила: – Да просто косит он под больного амнезией. Видно, боится он кого-то, вот и симулирует потерю памяти. Лежит, к окну отвернувшись, а как кто заходит в палату, он тут же быстро к двери поворачивается, и глаза у него такие… настороженные. А какие они у него еще могут быть, если он в таком состоянии за себя постоять не сможет?.. А вдруг придет кто-нибудь ночью и придушит его? Это у нас только таблички такие грозные, что, мол, вход запрещен, а на деле – когда тут одни бабы? Я в этой больнице всю жизнь работаю и очень хорошо помню, как в лихие девяностые прямо в палате недобитков расстреливали… добивали то есть.
– Да, было времечко, – согласилась я. – Я, конечно, смутно помню эти годы, но по рассказам людским знаю. Значит, Вера, вы уверены, что он все помнит? – спросила я.
– Да точно – помнит! – уверенно ответила она. – А еще, когда я возле его кровати пол мыла, в глаза ему взглянула. Ох, и взгляд у него был! Жесткий и сосредоточенный, словно обдумывал он что-то, а совсем даже не растерянный-рассеянный, какой бывает у тех, кто действительно память потерял. Не удивлюсь, если он, как только его в общую палату переведут, сбежать попробует. А его, между прочим, завтра днем переводить собираются!
– А кто им занимается – полиция? Или следственный комитет? – спросила я.
– А я в этом разбираюсь? – отмахнулась она. – Пришел какой-то мальчишка-несмышленыш! Где уж ему понять, что перед ним – мужик хитрый, жизнью битый-перебитый, который его, как кутенка, вокруг пальца обведет?
– Но до утра-то он никуда не денется? – спросила я.
– Нет, конечно. Даже если привезут кого-нибудь, здесь еще место одно есть, и во второй палате тоже, – объяснила она.
Поблагодарив Веру и расплатившись с ней, я спустилась в холл, вернула первой санитарке халат и вышла из корпуса. Сев в машину, я призадумалась: в Волжском райотделе у меня знакомых не было, так что действовать следовало вновь через Кирьянова, но – только завтра, сегодня уже поздно, в райотделе, кроме дежурных, никого нет.
«Какого черта Доронин поперся в Затон?! – размышляла я. – Это же настолько беспокойное место, там и днем небезопасно, не мог он об этом не знать!» Я начала анализировать всю имевшуюся у меня информацию, и тут меня осенило! Да не по своей воле отправился он туда – его отвезли! И постепенно вся эта мерзопакостная история предстала перед моим внутренним взором во всей своей «красе»! Нет, я не была на сто процентов уверена, что права абсолютно во всем, но истина была так близко, что, казалось, потяни руку – и вот она. Но я даже приблизительно не представляла себе: кто же заказчик? И зачем он все это затеял – это тоже оставалось для меня тайной, покрытой кромешным мраком. И открыть тайну должен был Доронин, но для этого требовалось создать подходящие условия, и помочь мне в этом могла только владевшая большой частной клиникой Лада. Поняв, что он в безопасности, Доронин не только имя заказчика мне назовет, но, может быть, и причину, толкнувшую загадочного Некто на всю эту аферу? Хотя бы для того, чтобы предупредить следующее покушение на себя, а отнюдь не движимый угрызениями своей «трепетной» совести.
Перепроверив еще раз свои выводы, я посмотрела на часы. Начало двенадцатого… «Ничего! Полянские не меньше меня заинтересованы в скорейшем окончании этого дела», – подумала я и позвонила Ладе.
– Извините за поздний звонок, – начала я. – Я еще не дома, и мне срочно нужен список хозяев «Ауди», подготовленный для меня Дмитрием Дмитриевичем, да и с вами мне нужно кое о чем поговорить.
– Приезжай, – пригласила меня Лада. – Мы поздно ложимся.
До коттеджного поселка «Волжанка» я добралась очень быстро – и находилась я не так уж далеко от него, и дороги были пустые, а на территорию меня пропустили даже без расспросов – явно Полянский предупредил охрану. К моему немалому удивлению, встречать меня вышла Надя, собаки крутились вокруг нее – видимо, они уже давно поняли, что за ее показной суровостью скрывается не самое злое в мире сердце.
– Вы же должны за домом Журавлевых приглядывать? – удивилась я.
– Так они уже вернулись, – объяснила она и спросила: – Есть хочешь? – Ответом ей стало громкое голодное урчание моего желудка, и она усмехнулась: – Иди в дом, сейчас покормлю тебя.
– Неудобно, – попробовала было отказаться я.
– Неудобно тебе будет своим делом заниматься, когда ты язву желудка получишь! – буркнула она. – Как тогда на лекарства заработаешь?
