Угрюмый и малоразговорчивый мсье Дюкар высадил своих пассажиров сразу же при въезде в город, а потому Эльнаре с Султаном пришлось немало поплутать по улицам незнакомого города, прежде чем найти нужный дом. Подозрительный привратник долго разглядывал путников в окошко, подробно выспрашивая, по какому делу они явились. Наконец, ничего интересного для себя лично не вызнав, он отправился к своему хозяину докладывать о незваных гостях. Пока он ходил, соскучившийся по настоящей зиме Султан принялся лепить из снега странную фигуру, а Эльнара, с удовольствием вдыхая свежий морозный воздух, предалась воспоминаниям и мечтам.
Безусловно, как и все люди, рожденные на Востоке, она верила в то, что вещие сны способны предсказывать будущее. Собственно, не верить этой мудрой примете у Эли не было никаких оснований, ведь однажды приснившийся ей в трудное время прадед Мехмед действительно спас ей жизнь, указав во сне путь к спасению. Правда, во сне, который Эльнаре довелось увидеть под кровом гостеприимного деда Гане, прадед Мехмед ничего ей не говорил, а лишь улыбался и кивал головой. Но город, что в то же самое время, подобно облакам, проплывал за его спиной, она узнала сразу, едва ландо господина Дюкара въехало в славную столицу королевства Ланшерон.
«Это не может быть случайным совпадением, — думала Эли, прикрывая пушистым воротником личико, раскрасневшееся от усиливающегося ветра, — что город, который мне приснился, существует на самом деле! Ведь я никогда в нем раньше не бывала, да и название его в тот вечер впервые услышала. Наконец, всего задень перед столь удивительным событием я встретила свою настоящую любовь. Если предположить, что эти знаки между собой как-то связаны, значит, в Ластоке мне суждено встретить моего Сержио! Встретить и уже никогда не расставаться! Счастье мое, я не знаю, почему ты ушел, пронзив чувствительное девичье сердце стрелой Амура, но я свято верю, что мы созданы друг для друга. И рано или поздно придет тот упоительно счастливый час, когда мы будем вместе, всегда и везде. Я очень тоскую по тебе, Сержио, я так хочу целовать твои руки, быть у твоих ног, сделать тебя самым счастливым человеком на свете! Быть может, и ты, любовь моя, временами грустишь обо мне… Но я уже в Ластоке, а значит, до встречи осталось совсем немного!
— Эй, вы! — внезапно раздался над ухом грубый голос. — Проходите поживее, синьор Карерас велел впустить вас в дом, — у распахнутой чугунной калитки стоял привратник с помятым неприветливым лицом — то ли после бессонной ночи, то ли от хорошей попойки накануне. Обшарив путников неприятным подозрительным взглядом с ног до головы, он уже повернулся было к калитке, но вдруг подпрыгнул на месте и громко закричал:
— А это что тут такое?!
Проследив за его взглядом, в котором, сквозил искренний испуг, Эльнара с Султаном не обнаружили ничего особенного, если не считать вылепленной из снега деятельным хоршиком печки, на которой стоял казан. Эли работа приятеля понравилась: и печка, и казан выглядели совсем как настоящие. Но странный привратник, похоже, придерживался на сей счет другого мнения. Он несколько раз обошел снежную постройку, заглянул внутрь казана и вновь вскричал пронзительным голосом:
— Я вас спрашиваю, что это такое?
— Печь с казаном, — голос Султана выражал подлинное недоумение.
— Какой такой казан? — не унимался привратник.
— Ну, котелок, в котором готовят плов.
— Я не знаю никакого плова! Что вы мне тут голову морочите? — страж, охранявший дом синьора Карераса, едва ли не визжал. — Я спрашиваю, почему в этой чертовой кастрюле лежат камни вперемешку с комьями снега? Наверное, вы неспроста сюда явились… Небось задумали учинить какое-нибудь зло против моего хозяина? Колдовством занимаетесь? Ну, чего молчите, негодники, крыть нечем?
— Да вы ж, мил человек, нам слова не даете сказать в свою защиту, — вмешалась в разговор Эльнара. — Понимаете, мой друг очень любит плов. Это такое восточное блюдо, которое готовится из мяса и риса, а потому, дабы не скучать и не мерзнуть на морозе, пока вы ходили в дом, Султан решил смастерить из снега то, что ему более всего по душе. Поверьте, здесь нет никакого колдовства: камушки внутри котла вроде как мясо, а комья снега, соответственно, рис. Что ж тут плохого?
— А что хорошего? — закричал мужчина. — Синьор Карерас доверил мне охранять его дом, а какие-то проходимцы под самыми воротами мастерят всякую чертовщину! Подумать только, даже на минутку отлучиться нельзя! Да еще морочат голову разными сказками… Ну, ничего! Мой хозяин с вами скоро разберется!
— Мы не проходимцы! — в дивных глазах Эльнары сверкнули искры гнева. — Я вам сказала правду, а вы возводите на нас всякую напраслину! И уж тем более не надо пугать нас синьором Карерасом — мы с моим другом пришли к нему по делу.
— По делу приезжают в карете, запряженной парой-тройкой добрых рысаков, а не являются на своих двоих, запорошенные с головы до ног снегом, — съязвил привратник и снова прикрикнул: — Ну, кому говорю, давайте поживее, хозяин ждет.
После столь неласковой встречи заходить в дом синьора Карераса уже не очень хотелось, но Эли успокоила себя мыслью, что хозяин симпатичного двухэтажного особняка, выкрашенного в светло-розовый цвет, вовсе не обязательно должен оказаться таким же грубияном, как его привратник. А кроме того, первый шаг уже был сделан, осталось сделать второй, дабы узнать цену щедрым обещаниям мадемуазель Пишоне.
Несмотря на ясный солнечный день, высокие и чрезвычайно узкие окна в доме синьора Карераса были плотно занавешены тяжелыми бархатными портьерами темно-бордового цвета. В сочетании с шелковыми коричневыми обоями, которыми были обиты стены всех комнат, начиная с передней, они заставляли человека, впервые попавшего сюда, почувствовать себя немного скованно и неуверенно. Масляные светильники, изготовленные в форме коротких мечей, освещали это царство тьмы таким холодным и тусклым светом, что помещение, куда ввел путников молчаливый лакей в строгой ливрее цвета спелой вишни, показалось им абсолютно нежилым. Поэтому сухой, немного надтреснутый голос, внезапно раздавшийся из глубины комнаты, заставил вздрогнуть от неожиданности не только чувствительную девушку, но и ее спутника.
Такой голос мог бы принадлежать убеленному сединами старику, однако синьор Фернандо Карерас, а это был именно он, выглядел довольно моложаво, хотя и несколько необычно. Его худое, чересчур бледное лицо с высоким лбом, на котором меж бровей залегли две глубокие продольные морщины, со впалыми щеками и темными кругами под глазами наводило на мысли о физическом нездоровье или чрезмерном злоупотреблении какими-либо излишествами. Огромные черные глаза, горящие лихорадочным блеском, и четко очерченные губы насыщенного бордового цвета свидетельствовали о страстности и нетерпеливости натуры. Даже узкий нос с небольшой горбинкой и тонкими, хищно раздувающимися ноздрями внушал некоторое недоверие. Этот человек явно имел независимый характер, и небрежно разбросанные по плечам длинные, черные и немного завивающиеся волосы красноречиво подчеркивали это. Правила хорошего тона в Ланшероне предписывали мужчинам носить напудренные парики установленной формы, однако синьор Карерас, похоже, был не слишком озабочен такими формальностями. К сему краткому описанию следует добавить, что владелец особняка был невысокого роста, но весьма изящного телосложения; в одежде, включая сорочки, что шились по специальному заказу, предпочитал исключительно черный цвет.
