- Действительно, понравились.
- А на самом деле, - сказал Маркхэм, - это все - нагромождение лжи. Если вы хотите знать правду, я скажу. У меня было четыре любовницы, тринадцать незаконнорожденных детей и доход в десять тысяч в год от массового производства поясов верности.
Норвенс ухмыльнулся:
- Мне кажется, у вас странное чувство юмора. Маркхэм сказал с улыбкой:
- Это странный мир - особенно для того, кто имел счастье не привыкнуть к нему раньше.
- Перестаньте вести себя как мальчишки, - сказала Вивиан с довольным видом. - Я хочу, чтобы вы стали друзьями.
- Глупости, дорогая, - отважно бросил Маркхэм. - Мы делаем как раз то, чего вы хотите. Мы ведем себя как два оленя в брачный период. И это тоже забавно, правда, Алджис?
Норвенс неожиданно переменил тактику:
- Несмотря на первое впечатление, вы мне, кажется, нравитесь, Джон. Надеюсь, мы будем встречаться... Вы когда-нибудь катались на воздушных лыжах?
- Нет, но звучит очень заманчиво.
- Вы должны как-нибудь зайти в клуб, и мы с вами попробуем. Но хочу вас предупредить, что это очень опасно; было много смертных случаев.
- Мы все понемногу умираем каждый день, - заметил Маркхэм. - Я рискну ускорить процесс, раз это интересно.
- Алджис - второй планерист в республике, - сказала Вивиан.
- А кто же первый?
- Я, конечно.
Когда подали пятое блюдо, общий разговор стал значительно более громким, и официанты, разносящие вино, начали сновать с монотонной регулярностью. Именно тогда секция пола в центре подковы, образованной столами, сдвинулась в сторону и наверх поднялась небольшая эстрада. Свет в зале уменьшился, и луч света упал на женщину, которая стояла там, как греческая статуя на пьедестале.
Она была обнажена и совершенно неподвижна. Левая нога и правая рука были серебряного цвета, правая нога и левая рука - золотого, тело и лицо черные, а светящиеся волосы - зеленые.
Неожиданно зазвучала музыка, и она, словно ее ударило электрическим током, спрыгнула с пьедестала с протяжным, низким криком и начала петь и танцевать, детально изображая потерю девственности.
Музыка была неважная, тональный диапазон певицы не превышал трех нот, но ее движения, хотя и легкие, были крайне соблазнительны. Странно, но Маркхэм решил, что общее впечатление нельзя назвать непристойным. Прямой расчет был, очевидно, на сексуальные аппетиты аудитории, но также здесь имели место призыв к жалости и сочувствию. Украдкой посмотрев на своих соседей, Маркхэм заметил слезы в глазах многих женщин. Но наиболее интересным оказался кульминационный момент представления, когда женщина обнаружила, что она беременна от мужчины, который уже дважды стал отцом за пятилетний период. Едва певица начала оплакивать своего любовника из-за приговора к пяти годам условно живого состояния, Маркхэм заметил, что некоторые мужчины явно чувствуют себя неуютно.
Окончив песню, женщина вспрыгнула на пьедестал и застыла в исходной позе. Эстрада медленно опустилась.
Следующий номер, очевидно, был создан специально для Маркхэма. Это был балет, исполняемый мужчиной-танцором в карикатурной одежде двадцатого века, андроидом и балериной в вечернем платье двадцатого века. Их сопровождал небольшой хор андроидов и три танцора, одетые как жена и дети Спасенного.
Маркхэм зачарованно смотрел, как карикатурный Спасенный, выйдя из условно живого состояния, изображал ужас при виде андроида и отвращение - в ответ на откровенные предложения балерины. Затем Спасенный танцевал вокруг призрачных фигур жены и детей, безуспешно пытаясь дотянуться до них через невидимый барьер.
Умоляющие жесты детей и женщины в одежде двадцатого века вызвали громкий смех, достигший апогея, когда они протанцевали к столу Маркхэма и обратились прямо к нему. Он отвернулся, закрыв глаза, пряча свое горе. Но собравшиеся расценили это как публичный отказ от старомодной концепции семейной жизни, и смех, немного затихший, стал еще громче.
Затем, когда Спасенный на сцене, осознав бесполезность попыток соединиться с семьей, в отчаянии опустился на пол, музыка почти потонула в криках зрителей.
Наконец персональный андроид убедил Спасенного взять себя в руки; он поднялся с пола, отмахнулся от семьи небрежным жестом и исполнил танец освобождения. Символически поменяв старомодный костюм двадцатого века на одежду двадцать второго, он исполнил безумный танец с балериной, который завершился неизбежным сексуальным слиянием. В финальной сцене Спасенный, перестав заниматься любовью с балериной, обнаружил, что его жена и дети материализовались снова. С отвращением отшатнувшись от них, он позволил персональному андроиду и хору увести их прочь.
Когда эстрада вновь исчезла в полу, Маркхэм почувствовал руку на своем плече.
- Джон, дорогой, мне так жаль, - прошептала Вивиан. - Если бы я знала, я бы заставила Клемента запретить это.
- Неужели это так важно? - Маркхэм следил за своим голосом. - Кроме того, все хорошо посмеялись.
- Кроме тебя, - сказала Вивиан. - И меня... Очень больно, да?
Он ответил улыбкой:
- Не думаю. Теперь я ношу крепкую броню.
- Живые андроиды! - воскликнул Алджис Норвенс с широкой улыбкой. - Ну и смехота! Интересно, кто это придумал.
- Мне тоже, - сказал Маркхэм. - Хотелось бы его поздравить. - Он вопросительно посмотрел на Вивиан.
- Я не знаю, - сказала она. - Обычно представления организовывает Соломон. Он должен знать. Хочешь, я узнаю для тебя?
- Не беспокойся. Я почему-то уверен, что Соломон приложил к этому руку.
Андроиды-официанты молча и быстро убрали обеденные приборы и стали подавать кофе и ликеры. В это время из пола поднялась широкая круглая сцена. Раздался приветственный смех, удивленные и возбужденные крики. Маркхэм несколько секунд смотрел на спектакль, не веря своим глазам, а потом почувствовал физическую тошноту.
На сцене было три изысканно одетых человека: двухголовая женщина, одно лицо у которой было детское, а второе вполне взрослое, четырехрукий мужчина и мужчина с длинным цепким хвостом.
Не произнося ни звука, они разыгрывали древнюю тему ревности. Оба мужчины с серьезным видом демонстрировали собственные страдания. Четырехрукий в знак внимания предлагал женщине цветы, леденцы, духи и вечерний халат с двумя капюшонами. Женщина немного потанцевала с ним, при этом двумя руками он обнимал ее, а двумя другими - гладил ее детское лицо. Его соперник, устав на это смотреть, схватил его за лодыжку своим гибким хвостом и дернул. Затем он танцевал с женщиной, больше внимания обращая на ее взрослое лицо, и двигал хвостом, то просто кривляясь, то непристойно, так, чтобы вызывать у публики смех.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
