– Добрые духи?
– Нет, не совсем. Это мирской взгляд. Божественная Ясна-Веда говорит нам, – начал он с детской серьезностью, – что есть чистые предвечные души, созданные Исвархой в тех высших сферах бытия, которых не достигает никакое зло. Часто они невидимо сопровождают праведников, давая им советы и ограждая от дивов. А порой они воплощаются в нашем мире и незримо горят в людском обличье. Такие рожденные во плоти фраваши невообразимо прекрасны, и ни одна истинно зрячая душа не может остаться к ним равнодушной…
Говоря это, Аоранг смотрел на царевну, не отрывая взгляда, так что у Аюны понемногу запылали щеки и снова заколотилось сердце. Она даже слегка испугалась. «Что творится со мной? Он так смотрит на меня, рассуждая о предвечных душах, будто говорит обо мне…»
Они беседовали еще долго – куда дольше, чем предписывали приличия. Небосвод усыпали звезды, один за другим гасли светильники. Служанки зевали за рукоделием в углах… Наконец царевна спохватилась.
– Уходи, Аоранг, – сказала она, вставая. – Я была рада беседовать с тобой. Право, мне сейчас кажется, будто я вообще беседовала по-настоящему впервые в жизни. Ты воистину необычный человек, я совсем не ожидала… Ладно, не важно. Это было… – Аюна попыталась найти слово, но так и не нашла того, которое передало бы весь сияющий хаос ее впечатлений, и закончила неловко: – Хорошо.
Аоранг встал, сразу стал огромным и неуместным в ее утонченно-роскошных покоях, посмотрел на нее с робкой мольбой.
– Я могу прийти еще, солнцеликая?
Царевна удивленно посмотрела на него. Но не успела возмутиться дерзкой просьбе, как, сама того не ожидая, ответила:
– Приходи завтра.
Глава 13
Испытать себя
Праздник ингри хоть и казался бесконечным, однако наконец угас, как костер, в котором прогорели все поленья и остались лишь подернутые пеплом, едва рдеющие угли. Над берегом витал запах браги и разносился храп тех гуляк, которые не смогли добрести до своего ложа и заснули в траве или прямо под длинными столами.
Хаста тоже пытался спать рядом со своим алтарем, закутавшись с головой в одеяло и обняв для тепла гадательную собаку. Он бы и рад был уснуть, но ему не давали это сделать комары. Они противно пищали в темноте и больно кусались; главное же, что с реки их налетела целая свора, которая все увеличивалась. Такое ощущение, что комары ингри тоже решили устроить себе праздничный пир.
– Отродясь не встречал таких кровожадных и свирепых тварей, – раздраженно бормотал жрец, вертясь на своем ложе и шлепая по себе ладонями. – Это какие-то дикари, убийцы! То ли дело комары Аратты – скромные, воспитанные, миролюбивые существа! Если и укусят, то предупредительно остаются на месте, чтобы ты мог их прихлопнуть. Эти же мигом напьются крови и улепетывают, освобождая место для родни…
Из-за высокого шатра царевича донесся громкий хохот. Хаста приподнялся и прислушался. Похоже, еще кто-то неугомонный не спал. Жрец встал и, завернувшись в одеяло, побрел на голоса. За шатром у догорающего костра он обнаружил группу ловчих. На углях лежала сырая ветка и дымила, отпугивая комаров. Ловчие обсуждали предстоящую охоту.
– Что за зверя будем брать, слыхивали?
– Ингри говорят – секач. Только страх какой большущий.
– Мы что, за секачом в этакую даль тащились? – разочарованно протянул кто-то из ловчих. – Что их, в Аратте мало?
– Но этот вроде как куда поболее наших. Я с их охотниками беседовал, они мне в березовый срез тычут, показывают, что, мол, следы в толщину этой самой колоды.
– Может, они тебе говорили, чтобы ты ее в огонь подбросил? – беззлобно пошутил кто-то.
– У страха-то глаза велики, – проговорил Дакша, который полулежа дремал у огня. – Он бы тебе и в пень ткнул, если бы тот поблизости оказался. Их послушать, так завтрашняя тварь чуть меньше мамонта.
– А кто его знает? – возразил первый. – На Змеином Языке, помните, как жрец царевичу в дыму зверя показывал? Как потом царевич с лица сбледнул…
– Да его небось от дыма замутило.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Над поляной пролетели смешки, потом кто-то возразил:
– Секач – добыча славная, и взять его не так-то просто. Помню, гнали мы такого, а у него шкура – как броня. Стрелы отскакивают! Копьем его в бок ударил – так словно в ворота палкой стукнул. А он только обернулся – и на меня!
– И что ты?
– Да что я? Ничего. Убил он меня.
– И съел, – добавил кто-то.
Вокруг раздался радостный хохот.
– А если вправду, я на дерево взобрался, да так шустро, что и по лестнице бы так быстро не взбежал. Благо не один охотился – другие секача дальше погнали. Ну, в конце концов загнали, как иначе? Но до того он нам трех собак пропорол…
– Хорошо, что секач был, а не медведь, – добавил еще один из сидевших у костра ловчих. – Иной медведь еще и сам на дерево за тобой взберется без всякого труда. А ежели нет, то и свалить дерево может или так раскачать, что стряхнет тебя, словно еловую шишку, и шлепнешься наземь аккурат ему в лапы.
– Это да, – вторил ему третий ловчий. – Медведь – тот поопаснее будет. И на рану он крепок. Иного зверя подранишь да по кровавому следу за ним и идешь. А этот ежели со стрелой или копьем ушел, то лучше прочь бежать. Скроется – не найдешь. А потом сам к тебе придет. Когда ты не ждешь его…
– Ишь ты, прочь бежать! – хмыкнул кто-то. – Да ты с медведем-то побегай. Это он только с виду косолап, а если припустит, то и на коне не ускачешь.
Хаста устроился поблизости, там, где гуще всего дымила сырая ветка. Прикрыв нос ладонью от дыма, он слушал разговоры охотников, старательно запоминая звериные повадки. Не то чтобы он сам полагал стать ловчим, но все, что касалось мира вокруг, интересовало его столь живо, что он мог позабыть о еде и сне, в надежде разузнать что-либо новое.
– Это верно, – подтвердил слова приятеля охотник, что недавно рассказывал о секаче. – И главное, ежели с медведем нос к носу столкнешься – спиной к нему не оборачиваться. Вмиг лапой махнет и с головы всю кожу снимет, да еще и шею поломает. Потом наземь завалит, руки-ноги обгрызет, брюхо выпотрошит…
Рыжий жрец, представив себе это зрелище, невольно пожалел о сытной трапезе. А ловчий продолжал:
– А вот ежели не побежать, стоять да орать на него что есть сил – или стучать по дереву, или еще как шуметь, – вернее получится спастись. Если повезет, конечно. Но медведь – зверь разумный. А потому если удивить его, то, может, и не сунется. Ну и собак, понятное дело, крепких иметь нужно – эти завсегда помогают. У меня вот была такая, – как выйдет медведь, как на задние лапы встанет, так она сразу с лаем на него бросается. Бесстрашная!
– И что ж, где теперь твой пес?
– Задрал его медведь, – грустно поведал ловчий. – Только он на хозяина лесного бросился, тот его лапой под брюхо поймал, а когтищи-то ого! Ну и все – будто пятью ножами распорол…
– Да, медведь – зверь знатный, – зевая, заметил Дакша. – Даром что в Аратте их не водится. Но в Накхаране, в горах, эта тварь нередкая.
– Там вообще столько всяких тварей… – как бы себе под нос заметил другой ловчий.
Его слова встретили дружными негромкими смешками.
– Тебя послушать, так все зло из Накхарана.
– А разве добрый человек змеей себя кликать будет? – запальчиво возразил ловчий. – Вон у нашего видел, какая за спиной косища? И вся изукрашена словно чешуей – ни дать ни взять гадина ползучая свисает… Раньше, мне дед рассказывал, еще и лицо раскрашивали – на лбу змеиные морды рисовали. Со стороны – как будто из человека змей глядит…
– И нынче, говорят, красят, – добавил кто-то, – только в городах им это запретили, чтобы детей и женщин не пугать.
– Ага. Чтобы на них, случаем, никто не поохотился, – пошутил кто-то.
Шутка имела успех, однако, отсмеявшись, ловчие начали опасливо кидать взгляды через плечо.
– Ладно, – махнул рукой Дакша. – Спать надо идти.
Один за другим охотники вставали, потягиваясь и зевая, и расходились по своим шатрам.
