Даже метель, налетевшая на него при выходе из подъезда, не остановила его. Наклоняясь всем телом вперед, он направился через подворотню на улицу. Ежедневно с наступлением темноты здесь пряталась от ветра группа юных проституток в дешевых и укороченных до попок пальто. Впрочем, некоторые из них – посменно, что ли? – согревались в стоявшей во дворе милицейской машине, а остальные, притопывая на морозе ножками в тонких колготках и покуривая, как солдаты, в кулак, выглядывали из подворотни на улицу в ожидании подъезжающих машин. На пешеходов эти проститутки, дежурившие стайками вдоль всей Тверской, никогда не обращали внимания, их клиентами были только причаливающие к тротуару в иномарках «новые русские» бизнесмены, «отмороженные» бандиты, качки из частных охранных фирм и охочие до русских дев иностранцы из ближнего и дальнего зарубежья – грузины, турки, чечены, арабы, китайцы и индусы. Робина поначалу шокировала открытость, с которой русские полицейские занимаются сутенерством в самом центре российской столицы и берут взятки с бандитов и нарушителей правил уличного движения, но потом рабочие в его офисе на Пречистенке объяснили ему, что средний заработок их полицейского – сорок долларов в месяц и равен стоимости десяти гамбургеров в московских «Макдоналдсах», да и эту зарплату они не получают месяцами. «Но как же они кормят своих детей?» – жестами удивился Робин. «А вот так! – отвечали ему. – У нас каждый кормится с того места, на которое влез. Что милиционер, что президент…»
Робин прошел мимо проституток на улицу и голоснул такси, дежурившему поодаль, возле тумбы с портретом Ель Тзына, на лбу которого кто-то нарисовал шестиконечную звезду и большой пенис. Но никто не обращал на эти рисунки внимания, зато на поднятую с тротуара руку в Москве мгновенно реагирует почти каждый автовладелец (и это тоже говорит об их нищенских заработках). Вот и сейчас к Робину устремились сразу три «жигуля», однако он предпочел такси – те же рабочие (и Александра) не советовали ему брать, как говорят в России, «частников», а рекомендовали пользоваться только такси или черными служебными «Волгами», водители которых тоже кормятся таким образом со своих мест.
В такси было жарко и накурено. Робин сел на переднее сиденье рядом с водителем, достал из кармана перекидной блокнот, открыл его, быстро нашел нужную страницу и показал ее водителю. На странице было написано крупными русскими буквами:
ПРЕЧИСТЕНКА, 127.
Шофер – круглолицый, с татарским разрезом глаз и с дешевой папиросой в золотых зубах – посмотрел на Робина и осторожно спросил, отчаливая от тротуара:
– Иностранец? German?
Конечно, Робин мог написать ему «USA» или даже по-русски «Америка», но он уже знал нравы московских таксистов – скажи им, что ты иностранец, и они повезут тебя самым дальним маршрутом. Поэтому Робин просто показал пальцем на свой закрытый рот.
– Немой, что ли? – уже грубей сказал шофер.
Робин кивнул и, когда через пару минут машина остановилась возле его офиса на Пречистенке, снова нашел в своем блокноте нужную страницу.
– «Ждите!» – прочел на ней шофер и спросил недовольно: – А сколько ждать-то? Деньги или залог оставь!
Робин сунул ему русскую десятитысячную купюру, показал на пальцах «две минуты» и, спешно выйдя к парадной двери, нажал кнопку звонка, хотя охрана, он знал, должна была видеть его и без этого – телекамеры наружного наблюдения были поставлены тут Машковым по приказу Бруха сразу после того, как Машков отбил у отмороженных автофургон с оборудованием. И, едва охрана открыла Робину дверь, он взбежал по лестнице в офис на второй этаж, включил компьютер Александры и нетерпеливо дождался картинки «Windows 3.1». Еще несколько движений «мышки», и вот он уже в файле «Staff», и бежит курсором по строкам до буквы «К» и строки – «КАНЕВСКАЯ Александра Андреевна – ул. Дмитрия Ульянова, 44-б, кв. 63». Перерисовав этот адрес в блокнот, Робин, не обращая внимания на зазвонивший телефон, выключил компьютер и бегом вернулся в такси.
– Сколько? – спросил шофер, прочитав адрес.
Это тоже было московской экзотикой – садясь в такси, здесь нужно заранее договориться с водителем об оплате. Но как мог Робин знать, где находится улица какого-то Ульянова и сколько стоит туда доехать? Он пожал плечами.
– Пятьдесят тысяч, – сказал водитель.
Робин кивнул и показал жестом: «Вперед! Поехали!»
Машина, тараня снежную метель, понеслась к Садовому кольцу.
А в хельсинкском аэропорту Винсент в пятый раз в сердцах бросил трубку на рычаг телефона-автомата и пошел на посадку в самолет за толпой русских челноков, волочивших в самолет под видом ручной клади коробки с видеомагнитофонами «Филипс», приставками «Дэнди», кухонными комбайнами «Крупс» и телевизорами «Хитачи».
31
Когда среди продуваемых пургой черемушкинских хрущоб, больше похожих на стадо замерзших в ночи наполеоновских солдат, водитель такси все-таки отыскал, матерясь, «этот гребаный», по его словам, дом номер 44-б, Робин уже утратил половину своей решительности. Но в руках у него были цветы, которые он купил по дороге, да и отступать было некуда – высадив его, такси тут же укатило, желтые огоньки машины разом исчезли в снежной замети.
Прикрывая ухо от ветра и утопая ботинками в снегу, Робин пробежал к неосвещенному подъезду, дернул дверную ручку. Но дверь была закрыта, а рядом с ней, на стене висел железный ящик с десятком кнопок, и Робин только теперь сообразил, что, не зная кода, он никогда не попадет в этот дом. Однако он потыкал рукой в эти кнопки – безрезультатно, конечно. И стучать бессмысленно – никто не услышит. Все же он постучал, ругая себя последними словами за свой же идиотизм. Без толку. Наверное, летом или вообще в теплую погоду можно дождаться, когда кто-то выйдет из подъезда или войдет в него – в конце концов, сейчас всего восемь вечера. Но при таком морозе и ветре…
Чувствуя, что у него немеют от мороза уши, нос и колени, а на этих fucking усах, которые он завел для маскировки, уже наледенели сосульки, Робин оглянулся в поисках такси или любого иного транспорта. Но пусто было вокруг, лишь пурга летала по темным улицам, как шайка бандитов по захваченному городу. Стоявшие вразброс бетонные коробки шестиэтажных домов, одинаковые, как костяшки домино, заперлись от нее замками своих парадных дверей и блекло светили в темень маленькими желтыми окнами. Ни такси, ни частника, ни даже автобусной остановки! Только жестокий мороз и ветер, режущий дыхание, как наждачная бумага. Fucking idiot! Ромео сраный! Он даже не знает, в какую сторону бежать к метро! Это Россия, идиот, это не Аризона и даже не Вьетнам! Там, во Вьетнаме, были москиты и джунгли, но все-таки ты мог идти, мог ориентироваться по солнцу… А тут? Он даже не знает и не видит, в какой стороне центр города…
Робин в ожесточении снова загрохотал по двери обмерзающим кулаком и ботинком.
И вдруг что-то шарахнуло по кустам у него за спиной и остервенелый собачий лай заставил его отшатнуться. Прямо перед ним, натягивая поводок, бесновался от злобы черный ретривер.
– Фу! – кричал собаке мужчина с другого конца поводка. – Фу, греб твою мать! Да замолчи ты, сука! – И уже Робину: – Ты чё – пьяный? Или дурной? Тут забито еще при Хрущеве! А дверь с другой стороны! Закурить не найдется?
Робин жестами показал, что не курит, и, чувствуя, что жизни в нем осталось лишь на две минуты, на негнущихся ногах пошел по снегу вокруг дома.
Действительно, вход в дом был с другой, тыльной стороны и – о Господи! спасибо тебе! – настежь распахнутая дверь сама стучалась и билась в дом от ветра. Но ее никто не закрывал, и Робин снова подивился этой загадочной стране – зачем забивать парадные двери, если тыльные распахнуты настежь?
Он вошел в совершенно черное парадное и перевел дыхание, чувствуя, как здесь, в безветрии, расслабляются его душа и легкие. Но куда идти? Нащупав рукой стену, он пошарил по ней в поисках выключателя и не обнаружил его. Сделал шаг, второй, каким-то шестым чувством предугадал ступени и пошел по ним вверх. Откуда-то сверху просочился неясный свет и шум. Робин уже уверенней взошел по лестнице к шахте лифта и нащупал кнопку. Но лифт на кнопку не отозвался, и Робин, вздохнув и только теперь различив в промороженном воздухе запахи кошачьей мочи и окурков, стал подниматься по лестнице пешком, сообразив, что квартира номер 63 должна быть на шестом этаже.
Чем выше он восходил, тем громче становился шум сверху, или, точнее, музыка, запах марихуаны и громкие голоса.
На площадке пятого этажа было уже светло от света, падавшего сверху, а на шестом…
На шестом этаже стальная и обезображенная недавним взрывом дверь с номером 63 была полуоткрыта, из нее-то и исходили яркий свет, оглушительная музыка, запахи наркоты и шум голосов, а рядом с этой дверью, у стены сидела на полу Александра – в странной, как в прострации, позе и с остановившимся взглядом.
