Шаманы часто достигают состояния транса с помощью песни и танца, а музыка и ритм обычно являются неотъемлемой частью молитвы. В иудейской традиции принято читать молитвы, раскачиваясь в такт словам. Даже салафиты, в целом негативно относящиеся к музыке, охотно принимают ее в молитве.
Однако совершенно очевидно, что «чизкейком» и сексом дело не ограничивается. В каждом обществе музыка и танцы существуют и в других контекстах – они говорят о принадлежности человека к определенной группе, используются в духовных и погребальных ритуалах, позволяют выразить солидарность и просто поднимают настроение. Практически для всех людей, за исключением тех, кто страдает определенными неврологическими заболеваниями или генетическими отклонениями, музыка и танцы служат источником реальной, невыдуманной радости. Прежде всего это разновидности социальной активности человека, позволяющие в том числе синхронизировать совместные движения во время работы или марша (явление, которое можно назвать увлечением). Музыка и танец оказывают сильнейшее влияние на настроение человека и гораздо эффективнее, чем слова, могут волновать, подбадривать или успокаивать нас. Начинается все с напевания матери младенцу и музыкальных звуков, издаваемых совсем маленькими детьми, пытающимися «разговаривать» с родителями. Музыка способна пробуждать самые сильные человеческие эмоции. Как было продемонстрировано Оливером Саксом и другими учеными, музыка оказывает на мозг очень глубокое и тонкое воздействие: в некоторых случаях она даже помогает восстановить нарушенную речь и способность двигаться. Все это доказывает, что музыка не только жизненно важна для человека нашего времени, но и имеет глубокие корни в его прошлом.
Аристотелевское определение души не относится к некой невидимой нетелесной сущности, которая, как это позже трактовали христианские писатели, покидает тело после смерти. Скорее, он говорил о чем-то похожем на «жизненную силу» или организующем принципе. Можно провести аналогию с «волей» Шопенгауэра и Ницше, причем оба философа считали, что наиболее яркое выражение она получает именно в музыке.
Мало кто из животных демонстрирует способность производить или имитировать ритмические или музыкальные модели, а исключения из этого общего правила обычно вызывают особенно сильное чувство умиления и нежности. Сказанное относится, например, к птицам, а также к китам – после того как мы впервые услышали их пение менее полувека назад. «Музыкальные» способности домашних животных тоже всегда очень радуют их хозяев. Так, Кристофер Смарт считал, что его кот Джеффри «умеет танцевать под любую музыку». Танцующий какаду Сноуболл покорил Интернет благодаря своей способности танцевать под Back Street Boys.
Наши самые близкие родственники, крупные обезьяны, могут похвастаться лишь очень ограниченными музыкальными и лингвистическими способностями. И, возможно, эти различия между нами объясняются как раз нашей способностью ходить на двух ногах. Полностью прямое хождение и бег предполагают, что спинной мозг должен присоединяться к черепной коробке четко внизу, а не сзади. Таким образом, остается меньше места между спинным мозгом и ртом для гортани, мускульного клапана, закрывающего легкие, когда мы глотаем пищу. В результате гортань располагается глубже в горле, что, помимо прочего, приводит к удлинению голосового тракта, позволяя ему производить большее количество разнообразных звуков. Соответственно, первые люди могли производить больше звуков, чем, например, шимпанзе. (Судя по всему, речевой тракт человека сформировался практически в современном виде полмиллиона лет назад.) Кроме того, хождение на двух ногах избавило нас от жесткой связи дыхания и шага. Большинство людей могут идти и говорить одновременно (и при этом еще жевать жвачку), а вот другие обезьяны на такое не способны из-за того, как ходьба влияет на все их тело. Кроме того, при ходьбе или беге человек может контролировать соотношение быстроты шага и дыхания. Так, бегун может выбирать, сколько шагов и сколько вдохов/выдохов ему делать: четыре к одному, три к одному, пять к двум, два к одному, три к двум или один к одному, причем самым распространенным является соотношение два к одному. Результат: чувство ритма, пение и речь (и, кстати, характерный смех нашего вида). «Корни поэзии, – считал Йоргос Сеферис, – это дыхание человека».
Иногда музыка одной культуры почти не воспринимается как музыка представителями другой культуры, которые слышат ее впервые. Порой оспаривается даже идея, что существует единственное понятие музыки. Однако в каждой культуре есть проявления, напоминающие музыку, и их связывает принципиальное сходство. Музыкальная культура практически всех народов использует интервальную систему, основанную на октаве, а большинство, кроме того, еще и квинту (хотя можно назвать как минимум один пример музыкальной культуры, которой неизвестна октава, и несколько, обходящихся без квинты). Поиск общности в форме и содержании может оказаться бесполезной тратой времени. Гораздо важнее понять, как музыка действует, а не что это.
Бэбинзили, племя пигмеев в Конго, используют полифонию (несколько голосов, поющих каждый свою мелодию одновременно) и полиритм (одновременное отбивание нескольких ритмов; бэбинзили могут использовать восемь, три, девять или двенадцать ритмов, объединенных в одно сложное целое). На Западе мало кто мог бы оценить такую музыку. Но первоначальное замешательство нетрудно преодолеть. Для этого можно, например, как советует антрополог Джером Льюис, послушать лес, в котором живут бэбинзили. Разные животные, в том числе обезьяны и птицы, производят одновременно большое количество звуков – и все вместе они становятся звуками леса. Для бэбинзили полифония и полиритм – способ имитации, отображения и познания секретов окружающего мира. По словам Льюиса, на самом деле их интересует синергия: технология волшебства, когда человек теряет ощущение собственного «Я» и становится открытым окружающему миру. Он рассказывает, что, когда голоса людей поют вместе определенным образом, возникает чувство спокойствия и счастья, «радостное состояние, в котором вы полностью забываете самого себя и растворяетесь в красоте звука».
«Может быть, музыка – это не просто эволюционная адаптация, а «технология», которая, как огонь, сыграла ключевую роль в развитии человека» (Анируд Патель).
Люди очень давно пытаются понять, каким образом музыка, не обладающая репрезентационными свойствами речи, способна «говорить» с нами так непосредственно. «Как возможно, – рассуждал Аристотель, – что ритмы и мелодии, являясь всего лишь звуками, напоминают состояния души?» Отвечая на этот вопрос, можно предположить следующее. Как мы видим, музыка основывается на базовых аспектах нашей физиологии и физического присутствия в мире: пульсе, дыхании, эмоциях, познании и т. д. Но, кроме того, как демонстрирует пример бэбинзили, для музыки очень важно внимание к явлениям окружающего мира, таким как звуки леса, то есть находящимся вне нас и вне нашей социальной группы. Музыка объединяет их таким образом, что заставляет нас острее ощутить свое присутствие в этом мире, свое бытие. Она расширяет наше сознание, усиливая чувство собственного «Я» и одновременно растворяя его, пусть временно, во внешнем мире.
«Мое сердце так радостно, Мое сердце поет в полете, Под деревьями нашего леса, Нашего леса, нашего дома, нашей матери. В мои сети попалась птица – Очень маленькая птичка, И мое сердце тоже попало в сеть вместе с этой птичкой» (песня в честь рождения ребенка племени пигмеев в Конго).
Есть мнение, что сознание существует, потому что оно представляет собой эволюционную адаптацию: удивительное (по большей части) ощущение от собственного сознания стимулирует нас длить его и делать то, что нам нравится. Верна или нет эта гипотеза (а существуют и ее яростные противники), музыка, без сомнения, делает сознание более ясным, а желание жить – сильнее. Различные эксперименты с ритмом, динамикой, гармонией и тембром – это способы изучения и расширения нашего сознания и его границ.
Получается, человек – музыкальное животное. Или, если точнее, прямоходящее, музыкальное, лишенное оперения, бегающие на двух ногах… которые иногда заплетаются. Музыка сопровождает все стороны нашей жизни, если не стоит у ее истоков. Но остается вопрос: что мы делаем с этими способностями? Этот вопрос наводит на размышления об Орфее.
«Поскольку музыка – единственный язык, обладающий противоречивыми свойствами внятности и одновременно непереводимости, то создатель музыки уподобляется богам, а саму музыку можно считать величайшей тайной науки о человеке» (Клод Леви-Стросс).
Согласно мифу, Орфей исполнял настолько прекрасную музыку, что она очаровывала птиц и зверей, заставляла танцевать деревья и камни, и даже реки меняли свое течение, чтобы быть ближе к музыканту. Однажды прекрасную жену Орфея Эвридику укусила змея, и она умерла. Безутешный Орфей пел столь грустные песни, что боги и нимфы плакали от сострадания к нему. По их совету Орфей спустился в Аид и умолил владык подземного мира вернуть к жизни его возлюбленную. Никогда ранее владыки царства мертвых не поддавались уговорам смертных, но удивительная музыка Орфея тронула их сердца, и они согласились воскресить Эвридику при одном условии: Орфей должен идти первым к выходу из Аида и не оглядываться, пока не достигнет границы земного мира. Орфей направился к выходу, Эвридика последовала за ним. Едва переступив порог царства мертвых, Орфей обернулся, забыв, что и Эвридика должна дойти до конца, чтобы исполнилось обещание. Эвридика исчезла навсегда, оставив Орфея в одиночестве.
