— Утопну, так себя казнить будешь, что плохо плавать учил.
Дмитрий Иванович долго хмурился и кряхтел. Потом вздохнул и нехотя буркнул:
— Тонуть запрещаю. Да и особого смысла в сем купании не вижу. Так что и не пробуй.
Быстро и густо темнело, а луна еще не появилась, когда в укромную низинку у самого берега прискакали Скобелев в сопровождении своего адъютанта капитана Млынова и командир Донского полка полковник Нагибин.
— Вот самое укрытое место, Михаил Дмитриевич, — сказал Нагибин, спешиваясь. — И самая большая ширина. На стрежне сильно сносит, кубанцы рассказывали.
— Его Высочество главнокомандующий в кубанцев не верит, — хмуро вздохнул генерал. — А я даже сапог снимать не стану, чтоб нос ему утереть.
— В сапогах еще куда ни шло, — полковник критически осмотрел вырядившегося, как на парад, генерала. — Но белый китель снять придется. Через часок луна взойдет, а ваш белый вид, как мишень на воде. Стреляй — не хочу, как говорится.
— Думаешь так? Или знаешь?
— Знаю, Михаил Дмитриевич. У меня двух казаков ранило в ночных разъездах аккурат при этой луне.
— Кто ранил?
— А кто ж знает? Может, черкесы. Шалят тут иногда, мне местные говорили.
Скобелев недовольно завздыхал, но раздеваться не торопился. Он терпеть не мог, когда кто-либо вмешивался в уже принятое им решение, даже если решение это касалось утреннего завтрака.
— Я, конечно, прощения прошу, но ответ на вопрос все-таки мне дайте ясный, — решившись, сказал вдруг Нагибин. — Что вам, Михаил Дмитриевич, этим поиском проверить желательно? Что казаки вплавь любую реку пересекут, хоть при луне, хоть при солнышке, хоть на коне, хоть рядом с конем? Так это вы знаете. Что турки на том берегу? Так и это вам известно. Тогда за ради чего вы на тот берег так упрямо стремитесь?
— Идейку одну мне проверить необходимо, — хмуро проворчал Скобелев.
— Это ж какую? — мягко продолжал нажимать полковник. — Если не секрет, конечно.
— А вот скажи мне, Нагибин, можно через Дунай конную группу перебросить? — помолчав, с искренней заинтересованностью спросил генерал. — Погулять по берегу, напугать турок, испортить связь, взорвать пару-тройку батарей?
— Не получится, Михаил Дмитриевич.
— Почему?
— Малая группа турок не напугает, а большую без шума не переправишь. Вы же кавалерист и, стало быть, известно вам, что коли лошадей более двух десятков, так хоть одна, а непременно заржет. Так что, прощения прошу, но купанье ваше…
— Пусть искупается!
В низину спускался командир Кавказской дивизии генерал-лейтенант Дмитрий Иванович Скобелев-второй. Нагибин и Млынов вытянулись, а Михаил Дмитриевич огорченно вздохнул.
— Ты бы со мной посоветовался, прежде чем идеи сочинять, превосходительный сын мой. Кони тихо себя ведут, когда знакомы друг с другом. А когда не знакомы, отношения выяснять начинают, казак правильно сказал.
— Командир Донского… — начал было Нагибин.
— Да знаю я тебя, полковник, не шуми понапрасну, — хмуро отмахнулся Дмитрий Иванович. — Что, Михаил, во что бы то ни стало решил своими глазами турецкий берег поглядеть? Погляди, дело хорошее. Только — голым, в натуральном виде. А я тебя тут обожду. И коня расседлай, нечего зазря скотинку мучить. Давай, давай, пока луна ни вылезла. Пловец.
Скобелев нехотя начал раздеваться. Когда Млынов, расседлав лошадь, подошел принять одежду, спросил зло:
— Ты отцу разболтал?
— Не разболтал, а ответил на прямой вопрос.
— Стало быть, он и до сей поры мои мысли читает, — озабоченно вздохнул Михаил Дмитриевич.
Он появился перед отцом в шелковом нижнем белье, но — с орденом Георгия на шее. Вытянулся, сомкнув голые пятки.
— Разрешите искупаться, ваше превосходительство?
— А чего это ты с Георгием на шее?
— Из суеверия.
— Ну, тогда — с Богом!
Млынов подвел расседланного коня. Скобелев легко вскочил на него, принял у адъютанта повод.
— Не зарывайся, Мишка, — тихо сказал отец. — Твоя задача — течение на середине, и больше задач нет.
— Не разучился ты еще горяченькие горбушки вовремя солить, батюшка!
Михаил Дмитриевич направил коня к реке. Следом молча шел очень недовольный Млынов.
— А что это он — насчет горбушек? — с недоумением спросил Нагибин.
— Это у него с детства. Бывало, как только хлеб из печи достанут, он — тут как тут. А от такого горячего живот болит: хлеб сперва вздохнуть должен, потомиться, а уж потом — ешьте на здоровье. Ну, я и сказал, что есть ему можно тогда только, когда я лично горбушку посолю. Думаю, что он от этих моих угощений в конце концов в Туркестан и сбежал.
Вернулся Млынов:
— Отплыл. Тихо кругом. Я на берегу ожидать буду, ваше превосходительство.
— Сходи к моему адъютанту — он за этим бугорком. Возьми бурку и корзину, принеси сюда и ступай на берег.
— Слушаюсь.
— Упрям, — вздохнул генерал. — Две девочки, а сынок-то один. Вот и избаловали мы его.
Млынов принес, что велено, и ушел на берег поджидать своего генерала.
— В корзине — водка и закуска, — буркнул генерал. — Налей по чарке, полковник.
— Волнуетесь? — осторожно спросил Нагибин, протягивая наполненную чарку.
— Мишка любую реку там переплывет, где вдруг коня остановил, — сказал Дмитрий Иванович. — И силен, и ловок, и… И настойчив, этого у него не отнимешь. Мне генерал Леер рассказывал, что в академии дал задание своим слушателям найти место для форсирования Немана. Все отправились искать, а Михаил отъехал за кусты и уселся. Леер пошел задание проверять, видит: сидит мой Михаил и травинку жует. Он ему: «Почему задачу не выполняете?» «Выполнил уже», говорит. «Как так?» А Мишка вскочил на коня и переплыл Неман туда и обратно на его глазах. «Реку форсируют там, где надо, а не там, где удобнее», сказал. Такой нрав. Ну и дай ему Бог, — генерал со вкусом осушил чарку, вздохнул. — Волнуюсь, конечно. Мне внучат-скобелят понянчить хочется, а он, бродяжья душа, с женой развелся…
Пришлось выпить еще по две чарки, пока услышали негромкие голоса. А вскоре подошли мокрый Скобелев с Георгием на голой шее и Млынов с конем в поводу.
— Снесло меня сажен на триста.
— Выпей, — отец протянул чарку. — Надень сухое белье, мундир, тогда и доложишь.
Сын молча отступил в темноту.
— Ф-фу… — вздохнул Дмитрий Иванович. — Теперь и гора с плеч. Если, конечно, Его Высочество не слишком разгневается…
6
Главнокомандующий вставал в пять утра: как многие из Романовых, он мнил себя прямым последователем Петра Великого. В шесть — после туалета и завтрака — Непокойчицкий уже докладывал ему о перемещениях войск, турецких контрмерах, действиях речных флотилий и — особо — о состоянии Дуная.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
