— Ну вот, — торжествовал я, — мы с тобой, Бич, уходим в плавание. — Я смотрел на него счастливыми глазами.
Берег отдалялся, но обычная при отходе грусть еще не коснулась меня. Я смотрел на Бича и удивлялся его прыти. Тот со скоростью звука обежал надстройку, забрался на верхнюю палубу и — снова вниз, на корму. Он явно искал трап, чтобы убежать на берег. Но, увы, трапа не было. Тогда он поставил лапы на борт, заскулил взлаивая. Потом еще раз обежал судно и все порывался прыгнуть, но вода и высота страшили его.
— Бич! Бич! — окликали мы, но он не реагировал, ни к кому не подходил и продолжал метаться.
Буксир отдал трос и отрулил в сторону, траулер дал ход. И тут случилось непоправимое. Лишь только содрогнулся корпус судна и лопасти рубанули воду, Бич, как ударенный током, дернулся, присел и, оттолкнувшись от палубы, перемахнул через борт.
В перекрестном свете береговых огней, в золотых бликах на водной глади мы видели высоко поднятую голову отважного пса, плывущего к бетонному причалу. Ни поймать его, ни помочь ему мы не могли. Сложный маневр судна при выходе исключал остановку. «Доплывет», — подумал я и успокоился, потому что видел, пес плыл легко, быстро, как настоящий спортсмен, загребая сильными лапами холодную воду. Белые, как лебеди, чайки, раскланивались, уступали ему дорогу. Уже рядом высилась неприступная стенка портового причала. Еще пробегали запоздалые гуляки, спеша под железную кровлю своих кают. И никто из них не глянул вниз, туда, где над водой, царапая причал когтистыми лапами, держался бессменный страж ремонтных судов. Он тяжело дышал, смотрел вверх. Его окровавленные лапы скользили по обросшему ракушкой и зеленью щербатому бетону. Он не терял надежды и ждал помощи от людей.
Рядом громоздились черные корпуса океанских судов. Из бессонных иллюминаторов сочился щедрый электрический свет. Свет лился от столбовых фонарей, из портовых прожекторов, со стороны портальных кранов, и на масляной воде, колыхаясь, мерцали искристые звезды. Было светло, но никто не хотел увидеть утопающего пса. Лишь один человек из портовой охраны подошел и склонился над урезом причала.
— Эх-хе… Никак пес? Теперь хана, брат… Пыхти, не пыхти, не выкарабкаешься. Э-э… разведут собак, потом побросают… — Он с презрением осмотрел рядом стоящие суда. Но ему и в голову не пришло позвать любого вахтенного. Ни один моряк не отказал бы в помощи собаке. Но охранник этого не сделал. Он услышал отфыркивание и склонился ниже: «Хлебнул, бедняга… Смотри, какой живучий…»
В это время подошел к охраннику матрос, вахтенный:
— Ты что, батя, перебрал, что ли? Над водой клонишься. Упасть хочешь?
— Да вон пес чей-то плавает…
— Где, — встрепенулся матрос и опустился на колени, заглядывая под причал. Но на поверхности воды уже лопались маленькие пузырьки да круги смыкались посмертным венцом.
Эту печальную весть я узнал уже после рейса.
Лорд
Виктор Ильич, поселковый врач, собрался на материк.
— Возьми Лорда, — попросил он Зимина, — присмотри, пока буду в командировке. Никому не хочется доверять, а ты сбережешь, верю.
Кончился август. Пахло осенью. На склонах лежали желтые травы, с океана тянули штормовые ветры. Близился день открытия охоты. Зимину не хотелось связывать себя заботой о чужой собаке, но доктор привел-таки своего пса.
Лорд — красавец дог, на крепких жилистых ногах, с внимательными жутковатыми глазами. Его тупо сеченная морда восхищала объемом, а в целом он представлял собой достоинство и силу.
Зимину не нравились бульдоги и боксеры. Изуродованные и слезливые, они кажутся обиженными. Но Лорд — другое дело. Он был хорош. Его экстерьеру могла позавидовать любая островная псина.
— А что он умеет? — спросил Зимин.
— О-о… Лорд прошел высшую школу дрессировки, — не без гордости ответил доктор.
От Лорда не пахло псиной, это сразу заметил Зимин. Его-то Найда, если ворвется в комнату, хоть нос зажимай. Ее место — двор. Свернется клубочком и в дождь, и в снег. Одним словом, северянка. Белая, веселая, пушистая лайка.
А Лорд — интеллигент. Поселился в комнате, но Зимина не признавал. Зимин кормил его, прогуливал, но дог ни разу и хвостом не вильнул. Скосит глаза, поразмыслит, зачем потревожили, и лишь тогда сдвинется с места.
Когда Зимин собрался на охоту, Лорд вдруг загородил дверь. За окном мерцало звездами раннее прохладное утро. Во дворе, нетерпеливо поскуливая, ждала Найда, а Зимин стоял во всеоружии и уговаривал дога:
— Оставайся, друг. Оставайся! Не в твоей тонкой шкуре по ледяной воде лазать. Иди-ка на место. Место!
Но Лорд и ухом не повел.
— Да пошел вон!!! — отодвигая его коленом, с досадой проворчал Зимин.
Дог стоял, как тень.
Обычно, уходя на охоту, Зимин загадывал: «Если никто не окликнет, не спросит, куда, не перейдет дорогу, будет удача». А тут на пути стоял пес, и это взбесило охотника..
— Бестолочь тупорылая! — ругнулся он и дернул собаку за ошейник. Но у него не хватило силы оттащить этого теленка от двери. И тогда он пнул его. Лорд молниеносно развернулся и только резкий вскрик: «Фу!» — остановил разъяренную собаку.
Вислые губы дога нервно тряслись, по широкому лбу волнами катились морщины. На пол обильно капала слюна. Мгновение он смотрел налитыми кровью глазами, словно решая, съесть человека или повременить. Потом медленно, очень медленно повернулся и, тяжело ступая, пошел к подстилке.
Страшная собака. Страшная и непонятная.
Мысль о доге не покидала Зимина на всем пути до заветного озерка. Делая наспех шалаш, он все еще переваривал случившееся. И даже в чуткой предутренней дреме ему виделся настырный и злобный пес.
Рассвет пришел с первым посвистом крыльев прилетевшего табунка. Из шалаша хорошо просматривалась темно-мраморная гладь озера, но уток на нем не было.
Горячий чай в термосе и бутерброд с колбасой оказались кстати. Найда получила свою порцию. В углу шалаша зашелестела трава. Зимин оглянулся, поймал бусинки глаз симпатичной полевки, подбросил ей корочку хлеба.
Где-то прокричал куропач, но его заглушил стук крыльев и всплеск воды. Утки плюхнулись в заводь. Они замерли, вытянув шеи, настороженно осматриваясь, готовые снова взмыть в небо. Вокруг было тихо. Птицы зашевелились, начали ощупывать перышки, прихорашиваться. И вот они уже плывут, ныряют, перекликаются. Это чернеть. Таких Зимин не брал.
Он бесшумно покинул шалаш, побрел по болотистой низине и почти сразу из-под ног взлетел селезень-крякаш. Зимин вздрогнул от неожиданности.
Ружье вскинулось, стволы, описав дугу, замерли, грянул выстрел.
