– По личному.
– Ах, по личному… – взгляд стал еще более внимательным. – Это ты иди по коридору до лестницы, по ней поднимись на второй этаж, пройди через смотровой балкон, снова спустись, и там под лестницей будет его комната.
Объяснения были сбивчивыми и не совсем понятными, но Полина поблагодарила тетку и смело отправилась в глубину театра.
Пройдя по узкому коридору, стены которого были увешаны портретами актеров и фотографиями сцен из старых спектаклей, Полина оказалась в небольшом квадратном помещении. Отсюда выходили два коридора – один ярко освещенный, другой – полутемный.
Сначала Полина свернула в левый коридор, но он быстро закончился неплотно прикрытой дверью. Полина поняла, что ошиблась, но на всякий случай толкнула эту дверь – и оказалась в просторной полутемной комнате, стены которой были от пола до потолка увешаны куклами.
Здесь были зайцы и белки, волки и лисы, кошки и собаки; были трехголовые драконы и морские чудовища с многочисленными извивающимися щупальцами; были жеманные красавицы с длинными золотистыми локонами и витязи в сверкающих латах; на видном месте красовался Вий – страшный карлик со свисающими до земли тяжелыми веками.
Девушка поняла, что случайно попала в кладовую, где отдыхают между спектаклями куклы, и закрыла дверь в странном смущении, словно увидела что-то, не предназначенное для ее глаз.
Она вернулась к развилке и пошла по правому коридору, решив, что он приведет ее к цели.
Коридор оказался довольно длинным, и все не было видно лестницы, которую упоминала вахтерша. Вдруг впереди послышались шаги, и из полумрака появился высокий человек. На вид ему было лет пятьдесят, и выглядел он довольно странно: длинные совершенно белые волосы падали на плечи, лицо было изрезано шрамами, и на нем выделялись удивительно прозрачные глаза.
– Скажите, пожалуйста… – обратилась Полина к незнакомцу, но тот уже прошел мимо нее огромными быстрыми шагами.
Полина удивленно обернулась – но коридор у нее за спиной был пуст, и даже шагов незнакомца не было слышно.
Полина пожала плечами и снова пошла вперед, и на этот раз почти сразу перед ней появилась деревянная лестница с резными перилами. Поднявшись по ней (лестница при этом жутко скрипела), она оказалась на широком балконе, который нависал над большим помещением, на полу которого были разложены куски декораций.
Полина поняла, что это – тот самый смотровой балкон, о котором ей говорила вязальщица. Видимо, он предназначен для того, чтобы с него рассматривать подготовленные декорации.
Убедившись таким образом, что находится на правильном пути, Полина снова спустилась по такой же скрипучей лестнице.
Здесь, под этой лестницей, она увидела неплотно прикрытую дверь, которая, судя по всему, и вела в каморку Саввы Ивановича.
Подумав, что эта комнатка напоминает каморку Папы Карло из сказки «Буратино» и что это хорошо сочетается с названием театра, Полина подошла к двери и постучала в нее.
На ее стук никто не отозвался.
Полина снова постучала, гораздо громче – и снова никто не откликнулся на ее стук.
– Савва Иванович! – позвала она сторожа.
Из-за двери по-прежнему не доносилось ни звука. Тогда Полина толкнула дверь и вошла в каморку.
Это было крохотное помещение со скошенным потолком, в котором едва помещался старый стол и узкая кушетка, накрытая клетчатым байковым одеялом. Еще здесь с трудом разместился большой деревянный сундук с расписанной цветами крышкой.
Освещала каморку голая лампочка, вкрученная в патрон, болтавшийся под потолком. Стены помещения были оклеены яркими афишами – разумеется, это были афиши спектаклей, в разные годы шедших в кукольном театре «Пиноккио».
Только одна стена была свободна от афиш.
На ней были наколоты кнопками газетные вырезки.
Полина бросила взгляд на эти вырезки – и удивленно застыла.
На той, что была приколота прямо над столом, она увидела трех улыбающихся девушек на ступенях какого-то внушительного здания. Одна из них была обведена красным карандашом. И Полина без сомнения узнала в этой девушке Алису. Ту самую официантку Алису, которая была убита в ресторане в роковой день.
Полина прочла подпись под фотографией:
«Лучшие студентки Восточного факультета – Наталья Прокудина, Нелли Розовская и Алиса Лихачева перед поездкой на стажировку в Непал».
– Интересно… – протянула Полина, – значит, Алиса не так проста… она окончила Восточный факультет, стажировалась за рубежом… но почему в таком случае она работала простой официанткой?
И тут она заметила, что красным карандашом на вырезке отмечена не только фотография Алисы. Еще одна пометка краснела в нижнем углу, возле выходных данных газеты. И Полина прочитала:
«Вестник Санкт-Петербургского университета, 20 сентября 1995 года».
– Что?! – воскликнула Полина удивленно. – Не может быть! Но ведь это газета почти двадцатилетней давности!
И верно, одеты девушки были не так, как сейчас, а гораздо проще – на одной дешевые джинсы и кофточка самовязаная, на другой – плохо сидящее платье. На Алисе был джинсовый комбинезон, теперь уж таких точно не носят.
Собственный голос напугал Полину, так странно и гулко прозвучал он в этой пустой каморке, нарушив настороженную тишину. Она зябко передернула плечами и еще раз взглянула на фотографию Алисы, а потом снова на дату – нет, никакой ошибки. Но ведь Алиса совсем молодая… точнее, была совсем молодой, ей точно не было тридцати… А получается, что если в девяносто пятом году ей было двадцать два, то теперь должно было быть не меньше сорока. Ну никак не верится!
Хотя, конечно, некоторые женщины умудряются хорошо сохраниться – но не до такой же степени!
Она перевела взгляд на соседнюю вырезку.
Эта вырезка была из газеты еще советских времен, заметно выцветшая. На ней тоже была фотография, по-видимому, первомайская демонстрация. Люди, веселые, оживленные, шли по улице – с флажками и шарами, рослый мужчина нес на плечах смеющегося ребенка. На заднем плане виднелся портрет Брежнева. А на переднем плане, рядом со счастливым отцом и какой-то жизнерадостной старушкой, шагала… Алиса!
Чтобы исключить всякие сомнения, кто-то обвел ее лицо тем же красным карандашом.
На этот раз даты на газете не было, но портрет Брежнева говорил о том, сколько примерно лет этой фотографии. Уж во всяком случае, больше тридцати… А то и все сорок…
– Да нет, не может такого быть! – пробормотала Полина. – Это просто бред!
На этот раз фотография не была подписана, так что вполне можно было посчитать, что на ней – просто какая-то девушка, похожая на Алису. Удивительно, неправдоподобно похожая.
Но на этом чудеса не прекратились.
Полина перевела взгляд на следующую вырезку, еще больше выцветшую от времени.
И снова здесь была фотография, на этот раз большая группа улыбающихся молодых людей – юношей и девушек. Среди них был высокий чернокожий парень в пестрой накидке, китаянка в темном шелковом платье, еще несколько молодых лиц, и среди них – снова Алиса, отмеченная все тем же красным карандашом.
На этот раз была и подпись:
«Ленинградские студенты встречают гостей фестиваля. На первом плане – Нельсон Мбата из Судана, Ли Чжен Тиу из Китая и Алиса Лихачева, студентка второго курса института иностранных языков».
– Ничего себе! – протянула Полина, окончательно растерявшись.
Она не помнила точно, когда проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов – в пятьдесят восьмом году? В шестидесятом? Но, во всяком случае, лет пятьдесят назад или больше.
Это уж никак не спишешь на моложавый вид и хорошую наследственность. И на этот раз не объяснишь фотографию случайным сходством – здесь черным по белому напечатаны имя и фамилия Алисы…
Но в таком случае…
В таком случае Полина просто ничего не понимала.
А на стене перед ней были еще вырезки, и не только – среди пожелтевших газетных страниц увидела лист обтрепанной по краям желтоватой бумаги с карандашным рисунком. Несколько изможденных женщин в ватниках и теплых платках, с лопатами в руках. Под этим рисунком была сделанная тем же карандашом надпись:
«Сотрудницы Ленинградского этнографического музея на рытье окопов. Елена Васильева, Ольга Петровская, Алиса Лихачева. Декабрь 1941».
Полина вгляделась в изможденные лица – и поняла, что одна из них, несомненно, Алиса, хотя ее и трудно было узнать в этой исхудалой измученной женщине неопределенного возраста.
Конечно, в отличие от газетной вырезки, дата на рисунке могла быть ошибочной – но пожелтевшая, старая бумага и сами лица женщин давали ощущение подлинности.
Но на этом сюрпризы не кончились.
Ниже рисунка военных лет была приколота к стене еще одна газетная заметка, на этот раз без фотографии.
«Доблестные работники внутренних дел раскрыли еще одну антисоветскую группу. Эту группу создал преподаватель Высших художественно-промышленных мастерских Л.Л. Быстрицкий. Выходец из мелкобуржуазной семьи, Быстрицкий сумел ловко скрыть свое чуждое происхождение, чтобы без помех заниматься враждебной деятельностью. Пользуясь незрелостью молодежи, он вовлек в свою преступную организацию нескольких студентов – Бориса Кульчицкого, Михаила Трубникова, Алису Лихачеву и еще несколько морально и политически нестойких учащихся. Под видом изучения истории живописи Быстрицкий на своих занятиях занимался пропагандой буржуазного искусства и чуждого советской молодежи образа жизни. Мало того – ученики Быстрицкого, проникшись его враждебной идеологией, чтобы шире распространить тлетворное влияние своего идейного вдохновителя, организовали так называемые кружки изобразительного искусства среди рабочей молодежи. В то время, когда замечательная советская молодежь кует индустрию страны и готовится к труду и обороне, эти отщепенцы превозносили чуждые нам ценности и делали все для духовного разложения трудящихся. К счастью, антисоветская деятельность Быстрицкого и его приспешников была своевременно раскрыта, все участники группы с позором исключены из студенческо-преподавательского состава. Окончательно решит судьбу отщепенцев самый справедливый советский суд. Студенты и преподаватели Высших художественно-промышленных мастерских на своем общем собрании единодушно потребовали самого сурового наказания для отщепенцев».
