Но в двух водоемах без хищников и четырех водоемах со слабой активностью хищников число пятен продолжало увеличиваться.
Оно достигло плато еще при пятимесячной переписи и осталось высоким до четырнадцатимесячной переписи.
В отношении числа пятен, слабое хищничество, кажется, в значительной степени было равносильно отсутствию хищников, пересиливаемое половым отбором самками, которые предпочитают много пятен.
Это все, что касается числа пятен.
Размеры пятен рассказывают столь же интересную историю.
В присутствии хищников, не важно слабых или сильных, крупный гравий содействовал возникновению относительно больших пятен, в то время как мелкий гравий благоприятствовал относительно маленьким пятнам.
Это легко истолковать как имитацию размерами пятен размеров камней.
Восхитительно, однако, то, что в водоемах, где не было вообще никаких хищников, Эндлер обнаружил в точности противоположную ситуацию.
Мелкий гравий способствовал возникновению крупных пятен на самцах гуппи, а крупный гравий благоприятствовал небольшим пятнам.
Они более заметны, если не имитируют камни на соответствующем им фоне, и это хорошо для привлечения самок.
Изящно!
Да, изящно.
Но это было в лаборатории.
Мог ли Эндлер получить аналогичные результаты в условиях дикой природы? Да.
Он отправился к природному ручью, содержащему опасную креницихлу сердцевидную, в котором самцы гуппи были все относительно неприметны.
Он поймал гуппи обоих полов и пересадил их в приток того же самого ручья, который не содержал ни гуппи, ни опасных хищников, хотя мелкий хищник
ривулус Харти присутствовал.
Он оставил их там жить и размножаться, и ушел.
Двадцать три месяца спустя он возвратился и вновь исследовал гуппи, чтобы увидеть то, что произошло.
Удивительно, менее чем через два года самцы заметно сдвинулись в направлении более яркой окраски, без сомнения, подталкиваемые самками и свободно идущие по этому пути в отсутствие опасных хищников.
Одна из хороших вещей в науке, что это общественное дело.
Ученые публикуют свои методы, а также свои выводы, что означает, что любой другой, в любой точке мира, может повторить их работу.
Если они не получают те же результаты, мы хотим знать, почему.
Обычно они не просто повторяют предыдущую работу, но расширяют ее: продвигают ее.
Блестящее исследование Джона Эндлера гуппи просто просится быть продолженным и расширенным.
Среди тех, кто их продолжил, был Дэвид Резник из Калифорнийского университета в Риверсайде.
Спустя девять лет после того, как Эндлер провел серию своих экспериментов с такими захватывающими результатами, Резник и его коллеги повторно посетили это место и исследовали потомков экспериментальной популяции Эндлера еще раз.
Самцы были теперь очень ярко окрашены.
Движимая самками тенденция, которую наблюдал Эндлер, здорово продвинулась. И это было не все.
Вы помните серебристо-черных лис Главы 3, и как искусственный отбор по одному признаку (приручаемость) потянул за собой целую группу других: изменение сезона случки, уши, хвост, цвет меха и другие? Что ж, нечто подобное случилась и с гуппи, под действием естественного отбора.
Резник и Эндлер уже заметили, что, когда Вы сравниваете гуппи в кишевших хищниками ручьях с гуппи в ручьях с только слабым хищничеством, различия в цвете — лишь вершина айсберга.
Есть целая группа других различий.
Гуппи из ручьев с низким хищничеством достигают половой зрелости позже, чем гуппи из ручьев с высоким хищничеством, и они крупнее, когда достигают взрослого возраста; они производят молодняк реже; и их выводки имеют меньшую численность, а сами мальки крупнее.
Когда Резник исследовал потомков гуппи Эндлера, его результаты были почти слишком хороши, чтобы быть правдой.
Те гуппи, которым дали свободу следовать движимому самками половому отбору, а не движимому хищниками отбору на выживание особи, не только стали более ярко окрашенными: во всех других отношениях, которые я только что перечислил, у этих рыб эволюционировала целая группа других изменений, сродни тем гуппи, что обычно встречаются в диких популяциях, где хищники отсутствуют.
Гуппи созревали в более позднем возрасте, чем в ручьях, населенных хищниками, они были крупнее, и производили меньше и более крупное потомство.
Баланс сместился в направлении нормы для прудов без хищников, где сексуальная привлекательность имеет приоритет.
И все это случилось ошеломляюще быстро по эволюционным стандартам.
Позже в книге мы увидим, что эволюционные изменения, засвидетельствованные Эндлером и Резником, движимые исключительно естественным отбором (собственно, включая половой отбор), мчались вперед на скорости, сопоставимой с достижениями при искусственном отборе домашних животных.
Это — захватывающий пример эволюции прямо у нас на глазах.
Одна из удивительных вещей, которую мы узнали об эволюции — что она может быть и очень быстрой, как мы видели в этой главе, а при других обстоятельствах, как мы знаем из ископаемой летописи, очень медленной.
Медленней всего у тех живых существ, которых мы называем «живыми ископаемыми».
Они не буквально воскресли из мертвых, как замороженные бактерии Ленски.
Но они — существа, которые изменились так мало по сравнению с их отдаленными предками, что это почти тоже самое, как если бы они были ископаемыми.
Моим любимым живым ископаемым является брахиопод Lingula.
Вам не нужно знать, что такое брахиопод.
Они, конечно, были бы основным продуктом меню в процветающем ресторане даров моря перед великим пермским вымиранием четверть миллиарда лет назад — самым катастрофическим вымиранием всех времен.
На первый взгляд их можно спутать с двустворчатыми моллюсками — мидиями и их разновидностями — но на самом деле они очень отличаются.
Две их раковины — верхняя и нижняя, тогда как раковины мидий — левая и правая.
В эволюционной истории двустворчатые моллюски и плеченогие были, как незабываемо выразился Стивен Джей Гулд, судами, которые перемещаются ночью.
Некоторые плеченогие пережили «Великое Вымирание» (снова фраза Гулда), и современная Lingula (вверху) настолько подобна ископаемой Lingulella, ниже, что ископаемому первоначально дали то же самое родовое название, Lingula.
Этот конкретный экземпляр Lingulella восходит к ордовикской эре, 450 миллионам лет назад.
Но есть ископаемые, также первоначально названные Lingula, а теперь известные как Lingulella, датируемые более чем пятистами миллионами лет, кембрийской эрой.
Я должен признать, однако, что окаменелые раковины — это не слишком детальная база, и некоторые зоологи ставят под сомнение притязания Lingula считаться почти неизменившимся «живым ископаемым».
Многие проблемы, которые мы встречаем в эволюционной аргументации, возникают только потому, что животные так неосмотрительны, что эволюционируют с различными скоростями, и даже иногда могут быть так неосмотрительны, что не эволюционируют вообще.
Если бы был закон природы, предписывающий, что число эволюционных изменений должно всегда быть обязательно пропорционально прошедшему времени, степень сходства точно отражала бы близость родственных отношений.
В реальном мире, однако, мы должны устоять перед эволюционными спринтерами, такими как птицы, которые оставили свои рептилийные корни стоящими в мезозойской пыли, и уникальности которых в нашем восприятии помогло то стечение обстоятельств, что все их соседи по эволюционному дереву были убиты астрономической катастрофой.
В другой крайности, мы не должны поддаваться «живым ископаемым», таких как Lingula, которые, в крайних случаях, изменились так немного, что почти могли бы скрещиваться со своими отдаленными предками, если бы только сватающая машина времени могла обеспечить им свидание.
Lingula — не единственный известный пример живого ископаемого.
Другие включают в себя Limulus, мечехвостов, и целакантов, которых мы встретим в следующей главе.
ГЛАВА 6. Недостающее звено? Что значит «недостающее»?
КРЕАЦИОНИСТЫ глубоко влюблены в летопись ископаемых, так как они были научены (друг другом) повторять, много раз, как мантру, что они полны «пробелов»: «Покажите мне ваши «промежуточные звенья»!» Они наивно (очень наивно) полагают, что эти «промежутки» являются затруднением для эволюционистов.
На самом деле, мы счастливы, что имеем вообще какие-либо ископаемые, не говоря уж об имеющемся на сегодня огромном их числе, для того, чтобы задокументировать эволюционную историю, большое, по любым меркам, количество которых составляют прекрасные «промежуточные звенья».
Я подчеркну в Главах 9 и 10, что мы не нуждаемся в ископаемых, чтобы продемонстрировать, что эволюция является фактом.
