— Если это выразить так, звучит ведь не особенно хорошо, верно?
Бобби покачал головой. Да, если убрать блестки и цветное освещение, звучало это совсем-совсем нехорошо.
Тед отхлебнул шипучки и вытер пену с верхней губы.
— Твоя мама, Бобби. Она не то чтобы очень меня недолюбливает — сказать так было бы, по-моему, несправедливо… но я думаю, что она ПОЧТИ меня недолюбливает. Согласен?
— Вроде бы. Когда я ей сказал, что у вас может быть для меня работа, она чуть на стенку не полезла. Сказала, что я должен рассказать ей, что вы хотите, чтобы я делал, а тогда она скажет, можно мне или нет.
Тед Бротиген кивнул.
— По-моему, это все потому, что вы часть вещей привезли в бумажных пакетах. Я знаю, получается глупость какая-то, но другой причины вроде бы нету. — Он думал, что Тед засмеется, но тот только снова кивнул.
— Может, все только к этому и сводится. В любом случае, Бобби, я не хотел бы, чтобы ты ослушался мамы.
Очень даже хорошо, но Бобби Гарфилд не совсем ему поверил: если так, так зачем было говорить про отвод глаз?
— Скажи маме, что у меня глаза очень быстро устают. Это правда. — Словно в доказательство, Тед поднял правую руку и помассировал уголки глаз большим и указательным пальцами. — Скажи ей, что мне хотелось бы, чтобы ты каждый день читал мне статьи из газет, а за это я буду платить тебе доллар в неделю — монету, как выражается твой приятель Салл.
Бобби кивнул… но бакс в неделю за то, чтобы читать про то, как Кеннеди проходит первичные выборы, и победит ли Флойд Паттерсон в июне или нет? Да еще, может, «Блонди» и «Дик Трейси» в придачу. Его мама или, может, мистер Бидермен в агентстве по продаже недвижимости и поверили бы, но только не Бобби.
Тед все еще протирал глаза, и его кисть нависала над узким носом, будто паук.
— А что еще? — спросил Бобби. Голос у него прозвучал странно, плоско, точно голос его мамы, когда он обещал прибрать свою комнату, а она заглядывала туда вечером и видела, что он еще не принимался за уборку. — А настоящая работа какая?
— Я хочу, чтобы ты кое-кого выглядывал, только и всего.
— А кого?
— Низких людей в желтых плащах. — Пальцы Теда все еще терли уголки его глаз. Бобби ждал, когда он перестанет, от этих движущихся пальцев ему становилось не по себе. Тед ощущает что-то по ту сторону глаз и оттого трет их и поглаживает? Что-то, что завладело его вниманием, нарушило обычно разумный и упорядоченный ход его мыслей.
— Лилипутов?
Но почему в желтых плащах? Однако ничего другого ему в голову не пришло.
Тед засмеялся — солнечным, настоящим смехом, и от этого смеха Бобби стало ясно, до чего ему было не по себе.
— Низких мужчин, — сказал Тед. — Слово «низкий» я употребил в диккенсовском смысле, подразумевая субъектов, которые выглядят дураками… и к тому же опасными. Люди того пошиба, что, так сказать, играют в кости в темных закоулках и пускают вкруговую бутылку спиртного в бумажном пакете. Того пошиба, что прислоняются к фонарным столбам и свистят вслед женщинам, идущим по тротуару на той стороне, и утирают шеи носовыми платками. Которые никогда не бывают чистыми. Люди, которые считают шляпы с перышком на тулье высшим шиком. Люди, которые выглядят так, словно знают все верные ответы на все глупые вопросы, поставленные жизнью. Я говорю не слишком внятно, а? Что-нибудь из этого доходит до тебя? Вызывает отклик?
Угу, вызывает. Похоже на то, как назвать время старым лысым обманщиком. Будто слово или фраза именно такие, какими должны быть, хотя ты и не можешь объяснить, почему. Ему вспомнилось, как мистер Бидермен всегда выглядит небритым, даже когда еще чувствуешь сладкий запах лосьона после бритья, высыхающего на его щеках; как почему-то твердо знаешь, что мистер Бидермен ковыряет в носу, когда остается в машине один, или сует пальцы в приемнички возврата монет во всех телефонах-автоматах, мимо которых проходит и сам того не замечает.
— Я понял, — сказал он.
— Отлично. Я и за тысячу тысяч жизней не попросил бы тебя заговорить с такими людьми или даже подойти к ним поближе. Но я прошу тебя нести дозор, раз в день обходить квартал — Броуд-стрит, Коммонвелф-стрит, Колония-стрит, Эшер-авеню, а потом вернуться сюда в дом сто сорок девять. Просто поглядывать, что и как.
Все это начинало укладываться у Бобби в голове. В день его рождения — который также был днем переезда Теда в дом номер сто сорок девять — Тед спросил его, сумеет ли он распознать странников, пришельцев — тех, чьи лица ему не знакомы, если они тут появятся. И меньше чем через три недели Кэрол Гербер сказала, что иногда ей кажется, будто Тед от чего-то прячется.
— А сколько этих типчиков? — спросил он.
— Трое, пятеро, теперь, может быть, и больше. — Тэд пожал плечами. — Ты их узнаешь по длинным желтым плащам и смуглой коже… хотя эта темная кожа всего лишь маскировка.
— Что… вроде как «Ман-Тан» или что-то такое?
— Пожалуй, да. А если они приедут на машинах, ты их узнаешь по этим машинам.
— А какие они? Какие модели? — Бобби почувствовал себя Даррено Макгейвином в «Майке Хаммере» и посоветовал себе не увлекаться. Это же не сериал. И все-таки очень увлекательно.
Тед покачал головой.
— Понятия не имею. Но ты все равно их распознаешь, потому что машины у них будут такие же, как их желтые плащи и остроносые туфли, и ароматизированный жир, которым они напомаживают волосы — броские и вульгарные.
— Низкие, — сказал Бобби.
— Низкие, — повторил Тед и энергично кивнул. Отхлебнул шипучки, оглянулся на лай неумолчного Баузера… и несколько секунд сохранял эту позу, будто у игрушки сломалась пружинка или у машины кончился бензин. — Они меня чуют, — сказал он, — а я чую их. Что за мир!
— Что им нужно?
Тед обернулся к нему, словно застигнутый врасплох. Словно он забыл, что Бобби у него в кухне. Потом улыбнулся и положил ладонь на руку Бобби. Ладонь была большая, теплая и надежная — мужская ладонь. От этого прикосновения уже не слишком глубокие сомнения Бобби рассеялись.
— То, что у меня есть, — сказал Тед. — И остановимся на этом.
— А они не полицейские? Не секретные агенты? Или…
— Ты хочешь спросить, не вхожу ли я в «Десятку важнейших преступников», разыскиваемых ФБР? Или я коммунистический шпион, как в «Я вел тройную жизнь»? Злодей?
— Я знаю, что вы не злодей, — сказал Бобби, но краска, разлившаяся по его щекам, намекала на обратное. Хотя, что бы он ни думал, это мало что меняло. Злодей ведь может нравиться, его даже можно любить. Даже у Гитлера была мать, как любит повторять его собственная мама.
— Я не злодей. Не ограбил ни одного банка, не украл ни одной военной тайны. Я слишком большую часть своей жизни тратил на чтение книг и старался не платить штрафы — существуй библиотечная полиция, боюсь, она охотилась бы за мной. Но я не злодей вроде тех, которых ты видишь по телевизору.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
