только для мамы и брата был Мозесом.
***
– Как ты мог отпустить его, не зная даже, кто он и откуда? – возмутился Отто.
– Прекращай. Я видел у этого паренька огонь в глазах и волю к борьбе, – заступился за Мартина Генрих. Вилланд ничего не ответил. Оба друга были правы, но согласиться с кем-то окончательно он не мог. Вилл всегда был мостом между двумя его товарищами, и встать на сторону одного, фактически значит изничтожить второго. Эти два человека вряд ли дружили, если бы не он. Ему часто приходилось держать в узде их ссоры, но когда он сам выходил из себя, доставалось обоим.
– С документами всё в порядке. Придраться не к чему, – сказал Вилл. Почти сразу после появления в семье Мердеров Мозеса, отец решил, во что бы то ни стало всё состроить так, будто это его родной сын. Самое главное было сделать выписку из роддома. Но близкие, и в том числе сидящие с ним в одной комнате друзья знали эту маленькую тайну.
– Но внешне… – засомневался отец, – он же совсем на меня не похож! Только эти его темные волосы заставляет задуматься!
– Расслабься, Вилл. Наш фюрер тоже не блондин, но какие дела творит! А твой парнишка еще всем форы даст, любому светловолосому и голубоглазому! – сказал Генрих.
– Возможно, – устало добавил Отто, – Видел я однажды итальянского фашиста: глаза черные как ночь, а волосы словно смола, нос крупный, брови густые, но с ними мы тем не менее союзники.
Вилланд успокоился. Но прямо в эти минуты решалось как будущие сына, так и его карьера. Попасться на такой афере значило вылететь из рядов СА и это только в самом лучшем случае. Вилл опять занервничал. Отто вышел в туалет, оставив Мердера и Генриха наедине.
– А как Йозеф?
– Еще болеет. Весь в пятнах, а по вечерам жар. Но Йохан говорит, что всё будет в порядке.
– А, Йохан, этот доктор пацифист. Неужели вы всё еще дружите?
– Мы вместе прошли войну.
– Понимаю. Но сейчас идет другая война. А он, похоже, дезертировал.
– У него свои взгляды.
– А он случайно не коммунист?
– Нет. Беспартийный.
– Тоже плохо. В наше время главные преступники это равнодушные.
– Он не равнодушный. За Германию Йохан переживает не меньше нас с тобой. Но партии, как он сам говорит, не для него.
– И много ли он уже сделал для Германии один, без партии?
– Я не знаю.
В комнату вошел Отто, прервав неловкий разговор. Его рука по локоть была мокрой.
– Эй, Вилл, у тебя смыв не работает. Я ковшом хотел смыть, но уронил её прямо в унитаз. Еле вытащил! – растерянно сказал Отто, отчего Вилл и Генрих весело загоготали, забыв о неприятном разговоре. Это был один из талантов Отто – своей глупостью спасать положение.
– Давай обтирайся и пошли. Нам уже пора, – сказал Генрих отсмеявшись.
Сегодня они охраняли выступление очередного оратора посвященному плачевному состоянию экономики, сельского хозяйства, внутренним и внешним врагам. Как и полагалось, очень эмоционально он произносил речь и в завершении сказал: «Мы не хотим низкие цены на хлеб. Мы не хотим высокие цены на хлеб. Мы не хотим неизменные цены на хлеб – мы хотим национал-социалистические цены на хлеб» – Бурные овации. «А сколько это всё-таки в марках?» – задавался вопросом Вилланд стоя в оцеплении.
16.
Мартин гордо расхаживал по дому в новенькой форме, нарочно отстукивая каблучками сапог. Он свысока глядел на больного, не вступившего в их ряды брата, и вытягивался по стойки смирно перед отцом. К ужину он тоже хотел спуститься в форме, но мама дала подзатыльник юному герою, и сказал одеться попроще.
Дома Мартина стали видеть реже. Вечные занятия и тренировки отрывали члена юнгфолька – младшего состава гитлерюгенда от семьи, как и каждого из них, но это ничуть не беспокоило. Ведь как сказал отец – «Организация должна была стать воспитателем взамен родителей. Через игры и соревнования закаляя и укрепляя дух национал-социалиста».
Йозеф выздоровел почти сразу после окончания набора в юнгфольк. Вечера отныне стали скучными, одинокими, ведь он не привык проводить их без брата. А когда Мозес окончательно ставший Мартином приходил домой вместе с вечерними сумерками, уставший, а иногда и злой, Йозеф со своими играми был не к месту. Мартин постоянно напоминал брату, что тот занимается детской бестолковщиной, в то время как сам он трудится на благо родины.
Школьные часы то редкое время, когда братья могли быть вместе. Но, как и Мартин, большая часть класса, вступившая в юнгфольк, презирала тех, кто не принадлежал к их рядам. И не смотря на протесты учителя, гера Хермана, дети расселись так, что по одну половину класса сидели юные коричневорубашечники, а по другую обычные дети. И так два брата оказались, словно по разным берегам бушующей реки.
Гер Херман сегодня опаздывал – совсем на него не похоже. Класс загудел, и дети разбрелись по комнате. Ходили слухи, что учитель отказался преподавать по новым учебникам, и теперь судьба его печальна. Другие говорили, что он хотел убежать в Швейцарию, но на границе его схватили. Байки разлетались по классу, пока дверь не отворилась, и на пороге не показался гер Херман. Лицо его украшал яркий синяк. В руках он держал стопку книг и слегка сутулился под их весом.
– Класс, расселись по местам, – сказал он тихо, но в гробовом молчании это прозвучало как крик.
Как ни в чем не бывало учитель начал писать на доске тему урока – «Математика. Решение задач на проценты». Никто из детей не осмелился спросить, что случилось и, не считая избитого гера Хермана и повисшего напряжения в классе, всё было как обычно. Мел мерзко скрипел по доске, выводя условие задачи. Раньше учитель диктовал, но никогда не записывал. И когда он отошел от доски, всё стало ясно. Условие задачи гласило:
«Евреи являются врагами Германии. В 1933 году население Третьего рейха составляло 66 060 000 жителей, из которых 499 682 были евреями. Сколько процентов населения были нашими врагами?»
По классу пробежала волна смешков и вздохов. Кто-то уже взялся решать поставленную задачу, но большинство вытаращились на доску, не веря своим глазам. Раньше Йозеф любил математику, но теперь и так надоевшая вездесущая пропаганда (он хорошо запомнил это слово) добралась до школы, лишив любимого урока. Он постарался сосредоточиться на цифрах, не думая о контексте.
– Семь с половиной процентов! – выкрикнул кто-то. Учитель, не отрывая взгляда от стола, утвердительно покачал головой.
– Семь с половиной процентов враги Германии! –
