дальше в глубь земли. Приехали в какой-то небольшого диаметра тоннель. В нем стояла гусеничная машина с пушечным стволом. На его конце сверкала стальными гранями огромная «еловая шишка», которая по команде кого-то из темноты стала вгрызаться в породу. Затем наш гид сказал, что, поскольку пласт угля здесь идет под углом 45 градусов и мощность его не превышает полутора-двух метров, нам нужно спуститься на нижний штрек. Он присел на корточки, лег на породу и, махнув нам рукой, чтобы мы следовали за ним, исчез в какой-то щели, шириной не более 70 см. Мы на пятой точке сползали по углю, острые края которого впивались в наши спины, цеплялись за какие-то мощного вида стальные, остро пахнущие маслом цилиндры, которые выхватывали в кромешной темноте наши фонари на касках. Слышался шум каких-то работающих мощных механизмов и кряхтение ползущих по щели следом товарищей. Наконец, мы выпали из этой жуткой щели и оказались в небольшом тоннеле, по которому шла узкоколейка и ехал небольшой локомотив с прицепленными вагонетками, наполненными с верхом сверкающим в лучах фонарей углем.
– А если лава обрушится? – спросили мы нашего Вергилия.
– Ну, это ничего, гидравлические домкраты гарантируют вам просвет в 30 см, полежите, пока придут горноспасатели.
Мы поднялись на-гора, проделав последовательно весь обратный путь. Уже другая неулыбчивая женщина отметила наши самоспасатели по номерам, мы сдали одежду. В кармане своей робы я обнаружил кусок антрацита, который привез домой. Все-таки был он с глубины 604 метра, как сказал нам старый шахтер, когда мы вылезли из щели. «А теперь прошу в баньку, – пригласил он нас в итээровскую раздевалку, – все-таки гости». Гости были черны от угольной пыли. Взглянув на часы, мы увидели, что пробыли под землей почти пять часов! Время промелькнуло незаметно, а ведь мы не работали. Шахтёр объяснил нам, что самая короткая в мире пятичасовая рабочая смена у шахтёра начинается не тогда, когда он входит в шахту или даже в клеть, а тогда, когда он приходит в свой забой и включает компрессор отбойного молотка или угольный комбайн. На шахте «Капитальная» 64 километра подземных выработок, вот и считайте, сколько проводит под землей горняк. Банька была обшита гладким сосновым кругляком, парок и веники были отменными, а когда наш улыбающийся гид поставил перед нами запотевшие кувшины с фирменным кваском, благодарности нашей не было предела. Мы спросили, давно ли он на шахте. Мастер ответил, что давно. Строил шахту, был инженером, маркшейдером, преподавал в филиале Горного института, который окончил в Ленинграде. Выходя из здания шахты, мы увидели, что звезда на копре не горит, извещая, что сегодня план по углю не выполнен. Да, нелегко дается уголёк стране…
Мы вернулись в штаб, быстро перекусили и поехали на вокзал. В поезде мы больше молчали, переживая этот долгий день. А за окнами вагонов была бескрайняя тундра, и с удивительной периодичностью из тумана выплывали остовы лагерей и обвалившихся вышек.
Скажу, что навсегда осталось одно из сильных впечатлений от Республики Коми – это обилие зон, обнесенных высоченными заборами с колючей проволокой и вышками, на которых несли службу солдаты внутренних войск с малиновыми петлицами на гимнастерках. За заборами и проволокой работали зэки. Сколько же их там было! Самих зэков мы практически не видели. Зоны были даже в центре Ухты – заключённые строили жильё. Только однажды, когда ехал в один из отрядов, расположенных довольно далеко от Ухты, я видел, как под охраной автоматчиков с собаками что-то грузили в большие КрАзы люди в полосатых пижамах и таких же шапочках. Наш водитель сказал, что это «строгачи», то есть зэки строгого режима – убийцы и осужденные за особо тяжкие преступления. Захотелось побыстрее уехать – зрелище было не из приятных.
Приближался сентябрь, нужно было возвращаться домой. Как обычно, на запасных путях формировался эшелон. Начальником эшелона назначили меня, так как остальные члены штаба «Интер-Ухта» должны были еще закончить какие-то дела в Ухте и Сыктывкаре. Я с удовольствием ходил по вагонам, в каждом из которых был слышен громкий смех – бойцы «вспоминали минувшие дни». Много пели, часто песни, сложенные в отрядах. На стоянках студенты устраивали танцы на платформах. Очень популярна была «Летка-енька». Отряд I ЛМИ танцевал «Хаву нагилу». Дело в том, что в интеротряде было несколько израильтян-палестинцев и израильтян-евреев, а также арабов, которые учились в I ЛМИ. Как они отличали друг друга, было непонятно, так как внешне все выглядели типичными представителями одного из древнейших народов. Танцевали все вместе, включая русских, украинцев, татар, и одному богу известно, представителей каких наций. Эшелон прибыл на Московский вокзал. Напутствуя меня перед отъездом, комиссар зонального отряда сказал, что нас, то есть эшелон, будут встречать из областного штаба ССО. Студенты выгружались из вагонов. Я прошел к первому вагону – никого, кого можно было принять за встречающее начальство, не было, только родители и друзья, встречающие своих вернувшихся со стройки чад, любимых и друзей. Меня никто не встречал – Лена с детьми была в Кишинёве у родителей. Я закинул на плечи свой рюкзак и пошел в метро. Под сводами огромного зала у бюста Ленина (сейчас на его месте стоит бюст Петра I) стояла группа растерянных молодых людей в чистенькой форме ССО, мимо которой валила толпа оживленных студентов. Молодые люди хватали их за руки: «Всем на митинг! Где начальник эшелона?»
– Я начальник, – сказал я, поняв, что это и есть встречающее эшелон высокое начальство.
– А как же митинг?
– Встречать нужно у поезда, а не у бюста, – отрезал я. – Вас ждали, никого из вас у вагонов не было. И я всех распустил по домам. Впрочем, вот попробуйте, остановите этих.
В зал колонной входил какой-то отряд, в пятьдесят глоток распевая:
Если Родина скажет – Коми край нас зовёт,
То туда мы поедем, только деньги – вперёд.
И в окошко вагонное будем долго плевать,
Чтоб комяцких перронов никогда не видать…
Да, не очень-то оптимистично… Но слов из песни не выкинешь.
Синдром метаболической иммунодепрессии
В лаборатории эндокринологии в то время несколько сотрудников (Ю. Ф. Бобров, М. Н. Остроумова, И. Г. Ковалева, И. А. Васильева, Е. Л. Львович) изучали особенности липидного и углеводного обмена у больных раком и при старении, были налажены все необходимые методики, включая радиоиммунологические. Под руководством Юрия Федоровича Боброва в полуподвальном помещении нашего экспериментального корпуса работал великолепно по тем временам оснащенный радиоиммунологический блок. Еще формально числясь в лаборатории экспериментальных опухолей, я начал активно сотрудничать с Леной Львович, с которой мы исследовали изменения в жироуглеводном обмене
