— Они не люди! Они ползают в моей голове. О Иисус, убери их от меня, Дик! Прогони их! Они вонзают в меня когти! Они оттаскивают меня от него, через всю пещеру!
«Оттаскивают от чего?» — спросил себя Бёртон. В этот момент тело Спика изогнулось, он неистово задрожал, и его охватил приступ эпилепсии. Бёртон позвал Сайди Бомбея, который помог ему вставить между зубов лейтенанта кожаные ножны от кинжала, чтобы не дать ему откусить себе язык, и крепко держали его, пока тот бился в судорогах.
— Хобгоблины, — прошептал он. — Огромные толпы хобгоблинов вываливаются из храма. Помоги мне небо, они внутри моей души! Они собираются освободить своих драконов!
Внезапно свирепая судорога перекосила лицо Спика, глаза его стали стеклянными, и он залаял, как собака. Его стало невозможно узнать, и Сайди Бомбей с суеверным ужасом отшатнулся от лейтенанта.
— Это кичомачома,[62] — крикнул туземец. — На него нападать злые духи! Он умирать!
Спик начал кричать. Он кричал не смолкая весь день, но все-таки не умер. Постепенно он стал спокойнее, хотя то терял сознание, то вновь приходил в себя, и наконец заснул.
Прошла еще неделя. Джон Спик сидел в палатке и пил чай.
— Как ты себя чувствуешь, Джон? — спросил Бёртон, зайдя в палатку.
— Лучше, Дик. Я думаю, что скоро смогу идти. Через пару дней. — Спик поставил чашку на пол и посмотрел Бёртону прямо в глаза. — Ты не должен был говорить это.
Озадаченный Бёртон нахмурился:
— Говорить что?
— В Бербере. Когда на нас напали. Ты сказал: «Ни шагу назад! Иначе они решат, что мы отступаем!» Я не трус.
— Трус? О чем ты говоришь? Бербера была три года назад.
— Ты думал, что я отступил из-за страха.
Брови Бёртона поднялись. Он растерялся:
— Я… что? Я и не…
— Ты обвинил меня в трусости!
— Джон, ты всё не так понял: я никогда не говорил ничего подобного! Клянусь, я ни на мгновение не усомнился в твоей храбрости!
Спик покачал головой.
— Я знаю, о чем ты думаешь.
— Джон… — начал было Бёртон, но Спик прервал его:
— Я посплю.
Он лег и отвернулся. Бёртон какое-то время стоял, глядя на него, потом тихонько вышел.
Через три дня путешествие продолжилось, хотя лейтенанта пришлось нести на носилках. Длинная вереница людей — два исследователя и носильщики — извивалась как змея по холмистому ландшафту. Иногда Бёртону казалось, что они стоят на месте: миля шла за милей, а повсюду вокруг была одна сожженная солнцем трава. На самом же деле они постоянно поднимались, воздух становился холоднее, и постепенно лихорадка перестала трепать измученные тела англичан, хотя они по-прежнему страдали от ужасной головной боли.
Миновало Рождество. К тому времени они поддерживали холодно-вежливые отношения и никогда не говорили об экспедиции Спика к большому озеру.
Дезертирство и дерзость носильщиков заставили их остановиться еще на две недели. Бёртон предупредил африканцев, что ничего им не заплатит, если они немедленно не упакуют вещи и не начнут двигаться. Они отказались. Тогда он нашел и уволил зачинщиков, а потом нанял девять новых людей из проходившего мимо каравана.
Снова дорога. Всё идти и идти. Будет ли конец?..
И конец настал. 2 февраля 1859 года Бёртон со Спиком взобрались на очередной холм и увидели вдали синее искрящееся море.
— Гип-гип ура! — весело закричал Джон Спик, подбросив в воздух кепку. — К черту этот грязный проклятый континент! И я буду молить бога, чтобы моя треклятая головная боль осталась за кормой вместе с ним!
— Мы достигли Занзибара и отплыли в Аден,[63] где я решил ненадолго задержаться, чтобы восстановить силы. Джон, однако, сел на первый же корабль, идущий в Европу. Он обещал дождаться моего прибытия в Лондон, чтобы мы смогли вместе доложить Королевскому географическому обществу о наших открытиях. Вместо этого он отправился туда один и приписал себе всю честь открытия истоков Нила.
Бёртон швырнул в камин окурок сигары.
— Ужасное предательство, — сказал Суинберн.
— Самое худшее в моей жизни. Я был его командиром. Это была моя экспедиция. К тому же его полная некомпетентность запутала всё это дело до невозможности.
Оба какое-то время молчали. Бёртон пробежал кончиком указательного пальца по шраму на правой щеке, словно вспомнил о какой-то старой мучительной боли.
— Конечно, — продолжал он, — это было не его решение. Не сомневаюсь, что отправиться в Общество с докладом его надоумил предводитель «развратников» Лоуренс Олифант,[64] когда они возвращались в Англию. — Бёртон встал, подошел к окну и посмотрел на экипажи, которые гремели, выбрасывали пар, лязгали и натужно пыхтели, проезжая по Монтегю-плейс. Потом сказал, едва слышно: — Ведь ты думаешь, что Джон предал меня до того, как мы уехали из Африки? На берегу Танганьики, верно?
— Да. Прости Ричард, но всё сходится. Я думаю, Спик узнал от шейха Хамеда, что Лунные Горы где-то неподалеку, но дальше на северо-восток, что племена к северу от Уджиджи настроены враждебно и что Рузизи втекает в озеро, а не вытекает из него. И он решил убедить тебя в обратном, надеясь, что ты зря потратишь время и припасы, а потом будешь вынужден вернуться в Занзибар.
Бёртон вздохнул.
— Жажда славы. Он хотел стать Джоном Хеннингом Спиком — человеком, который открыл исток Нила.
— Да, похоже, так всё и было. Хотя его карта не обманула тебя: ты слишком хороший географ, чтобы поверить в такое абсурдное положение гор, но всё остальное сработало. Твоя попытка увидеть Рузизи помешала дальнейшим исследованиям. — Королевский агент сжал кулаки и уперся костяшками в раму, а лбом — в стекло. — Потом началось длинное путешествие на восток, — продолжал поэт, — а когда ты достиг Казеха, Спик стал давать тебе такие дозы микстуры Зальцмана, что ты уже не мог ясно мыслить. При этом он использовал слухи об озере, для того чтобы оправдать собственную экспедицию на север — туда, куда ему указал шейх Хамед и где находятся настоящие Лунные Горы. Нашел он их или нет, но там явно что-то произошло, и вопрос о Ниле перестал его интересовать.
Бёртон выпрямился, повернулся к поэту и нахмурился:
— Ты имеешь в виду его последующие галлюцинации?
Суинберн кивнул.
— Ты сказал, что он бредил о драконах, оттаскивавших его от какой-то вещи. Драконы, Ричард, — это мифические рептилии, в точности как и шайтури, африканские наги. Неужели ты думаешь, что это совпадение?
— А эти наги ассоциируются с черным алмазом, который упал с неба и породил Нил, — прошептал Бёртон. — Черт побери, Алджи, неужели он видел африканский камень?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
