Нет, здесь нельзя было ежедневно ходить на завод или в контору – по этому городу нужно было постепенно и неторопливо гулять, разглядывать дома и храмы, плутать по узким, мощёным базальтовой брусчаткой улицам, заходить в маленькие, на три-четыре столика, кофейни (здесь их называли смешным словом «кавярни»), пить приготовленный на горячем песке чёрный кофе, идти дальше – сквозь переулки и скверы преодолевая подъёмы и спуски и не боясь заблудиться, потому что здесь, как в незнакомом лесу, ты всё равно всегда возвращался к тому месту, откуда начал своё путешествие.
Этот город манил и кружил. Его свободная, совершенно бессистемная планировка не раздражала, а радостно изумляла, постоянно подбрасывая любопытному взору, то редкой красоты фасад старинного особняка, то неожиданный поворот улицы, то великолепную изящную перспективу.
В первый, точнее, во второй день, после прохождения медосмотра, показавшего, что смертельная болезнь действительно исчезла неведомо куда (Таисия Григорьевна так и не стала спрашивать сына о причинах своего чудесного выздоровления, видимо интуитивно понимая, что тому трудно будет ответить на её вопросы), Егор и мама гуляли по городу вместе. Мама с видимым удовольствием рассказывала сыну об истории Львова, который был основан русским князем Данилой Галицким и назван в честь сына Льва. За прошедшие столетия город видел всякое. Он торговал, строил, воевал, неоднократно горел, бывал завоёван и завоёвывал сам. Он побывал и свободным, и зависимым, и разного цвета флаги развевались над его Ратушей, но никогда и ни при какой власти не терял он своего чудного, немного провинциально-аристократичного и неизменно вежливого лица.
Они гуляли до самого вечера, а на следующий день, когда в гости нагрянули несколько маминых друзей и подружек – поздравлять маму с чудесным спасением, Егор, мужественно выдержав полуторачасовой обвал комплиментов и похвал в адрес собственной персоны, всё же сумел уличить момент и сбежал на улицу.
И немедленно понял, что гулять по этому необыкновенному городу одному тоже хорошо.
Тебя никто не знает, и ты никого не знаешь; и не нужно никуда спешить, потому что, во-первых, спешить некуда, а во-вторых, тут и так никто никуда не спешит. И дорогу, за неимением конкретного адреса и места, тоже ни у кого спрашивать не надо – иди себе с лёгким сердцем куда глаза глядят, а уж глядеть в этом городе им есть куда. И денёк выдался на редкость удачный. Тёплый такой, солнечный и прозрачный, майский денёк.
За пару-тройку часов Егор зашёл в одну церковь и один католический собор, посидел на лавочках в двух скверах и одном парке, выпил три маленькие чашки кофе и одну рюмку очень хорошего ликёра «Бенедиктин», выкурил четыре сигареты и, наконец, обогнув площадь Рынок, попал на улицу с интригующим названием Армянская (сразу припомнились родная ростовская Нахичевань и друзья-армяне), где и обнаружил уютную, из открытых дверей которой вкусно пахло кофе, шоколадом и свежей сдобой, кавярню. Егор остановился, потянул носом воздух и понял, что не прочь одолеть ещё одну большую чашку кофе без сахара и съесть какой-нибудь кусок вкусного торта, а также – чем чёрт не шутит! – употребить ещё грамм пятьдесят того же ликёра или, на худой конец, коньяка.
Принял решение – выполняй, вспомнил он старый армейский принцип и бесстрашно вошёл в кафе.
И ему здесь немедленно очень понравилось.
Семь-восемь круглых, близко расположенных друг к другу металлических столиков, почему-то выкрашенных в ярко-красный цвет со стоящими вокруг круглыми же стульями (мягкое сиденье, плетёная спинка). Вдоль длинной, обтянутой светло-коричневым, хорошего качества, кожзаменителем стойки, – небольшая очередь из четырёх человек: двух девушек и двух парней богемно-художнического вида. Низкий подвесной потолок, широкие окна-витрины с лёгкими золотистыми занавесками, чистый, выложенный крупной керамической плиткой цвета тёмной охры, пол. Публики немного – по два-три человека за столиком, а один столик, как заметил Егор, и вовсе свободен.
За этот свободный столик, который не занял никто из стоявших впереди, он и сел в ожидании заказанного кофе и ликёра. Поставил перед собой синее фаянсовое блюдце с большим куском шоколадного торта, рюмку «Бенедиктина» и неторопливо огляделся по сторонам.
Нет, определённо приятное место.
Во-первых, говорят вокруг не только по-украински, но и по-русски (и даже преимущественно по-русски), во-вторых, тихо, уютно и хорошо пахнет, а хозяйка, которую зовут Вера – худощавая и невероятно красивая женщина лет пятидесяти с небольшим – улыбается так, словно он, Егор Хорунжий, является постоянным клиентом этого кафе на протяжении последних двадцати лет, как минимум. И кого-то, кстати, эта хозяйка ему очень напоминает…
Егор сделал маленький глоточек обжигающе вкусного ликёра, осторожно покосился в сторону стойки и столкнулся с Верой глазами. Глаза улыбнулись и сделали знак, что кофе вот-вот будет готов.
Егор, пока стоял в очереди, уже заметил, что здесь принято, чтобы посетитель сам принимал участие в конечной стадии приготовления кофе.
Вера засыпала в джезвы тонко молотый кофе и сахар, заливала холодной кипячёной водой, ставила джезвы на жаровню в горячий песок, и переходила к обслуживанию следующего клиента. Клиент же уже обслуженный, предпочитал сам следить за своей джезвой и, когда плотную запёкшуюся корку прорывала бурлящая кофейная пена, брал специальную деревянную палочку, размешивал божественный напиток, наливал его в уже приготовленную фарфоровую чашку и относил к себе на столик.
Совершив все вышеописанные действия (только чашку он попросил большую и вылил туда две джезвы, а не одну), Егор, ощущая себя как бы посвящённым в некое тайное братство, уже свободнее развалился на стуле, допил последним глотком ликёр, аккуратно и не торопясь съел свой кусок торта и, попивая кофе, достал было сигарету, но вовремя сообразил, что здесь не курят. Сие печальное открытие, однако, совершенно не испортило ему настроения, и он уже собрался последовать примеру своих соседей слева – парня с длинными, собранными на затылке в хвост, гладкими русыми волосами и явно хипповского вида девушки в очках, которые уже пару минут как дымили на улице рядом со входом, но тут произошло два подряд необычных события.
Сначала в кафе вошла Зоя, а потом…
Но – по порядку.
Итак, в кафе лёгкой походкой вошла Зоя, и Егор, немедленно поперхнувшись кофе, сразу понял кого ему напоминает Вера. Тем более, что Зоя, подойдя к стойке, чмокнула хозяйку в щёку и сказала:
– Здравствуй, тётя, ещё раз! Сделай мне один кофе, ладно? – и грациозно обернулась, оглядывая присутствующих.
И, разумеется, тут же увидела Егора, который коломенской верстой возвышался за маленьким круглым столиком и глупо ухмылялся во весь рот.
– Эй! – радостно воскликнула девушка. – Это ты?!
Ответить Егор не успел, потому что в кафе вошли три особи мужского пола, не обратить на которые внимания было просто нельзя.
Камуфляж. Высокие солдатские ботинки. Короткие стрижки. И шевроны с «трезубцем» УНА-УНСО на рукаве.
Все молодые – не старше двадцати пяти – с неестественно худыми и какими-то волчьими лицами.
Вошли они молча, быстро, и при их появлении сразу стихли разговоры и смех, словно кто-то невидимый и могущественный резко повернул регулятор громкости, и мир остался без звука.
Троица цепко оглядела зал, и Егор внутренне поёжился, когда его ощупали три пары холодных и скользких глаз.
Вот, блин, подумал Егор, так хорошо сидели… Но додумать свою мысль не успел, потому что господа националисты коротко кивнули друг другу и решительно направились к столику за Егоровой спиной, за которым, как он помнил, сидело четверо: два мальчика лет шестнадцати-семнадцати и две такого же возраста девочки. Он также помнил, что один из мальчиков стоял перед ним первым в очереди, и все четверо, пока он ждал кофе, пил ликёр и ел торт вели за его спиной довольно оживлённую беседу о неком львовском русскоязычном поэте, который, как Егор понял из разговора, пару-тройку лет назад уехал навсегда в Израиль. Судя по всему, это был хороший поэт, и Егор даже невольно запомнил фамилию (благо она неоднократно и на разные лады была повторена за его спиной) – Митровский.
– Что вам надо?! – вопросил за спиной Егора высокий юношеский голос, в котором звенели страх и ненависть.
И тут же закричала девушка.
Егор обернулся.
Одного из юношей, невысокого, хорошо одетого, с длинными белокурыми волосами, вытащили за эти самые волосы из-за стола и теперь, прижав к торцевой стене, молча и даже как-то лениво били. Били двое, а третий, небрежно облокотившись локтем на стойку, пил чей-то кофе, поглядывая из-под полуприкрытых век на реакцию присутствующих.
Присутствующие безмолвствовали.
