Мы встретились, и я сказал, что «нам» будет лучше сделать аборт. Через несколько недель, когда ее загорелый животик начал выпирать из-под майки, мы поехали в клинику.
Я никогда не забуду тот день. Помню, как вез Тамару домой. Помню печальную бледность ее лица и лица других девушек в больнице. Помню то чувство ошибки, пронзительное молчание, отсутствующий взгляд в окно. Разве мог разумный поступок причинить столько боли? Наверное, Папа Римский все-таки прав. Нам действительно было очень тяжело и странно. Через некоторое время мы с Тамарой вновь начали заниматься сексом, все вроде бы наладилось… На самом деле не наладилось ничего. Скоро мы оба, независимо друг от друга, поняли: избавившись от ребенка, мы избавились и от нашей любви. Если нам не до ребенка сейчас, когда мы так любим друг друга, то что будет потом? И какой смысл встречаться дальше?
С тех пор Тамара начала мне изменять с однокурсниками в Бристоле. Что ж, неудивительно — сам я загулял даже раньше. Словом, любовь потихоньку улетучивалась, и с каждым днем все ощутимее.
Каким-то странным образом наш «роман» длился еще пару лет, до самого выпускного Тамары. Почему несмотря ни на что мы продолжали встречаться? Оглядываясь назад, я нахожу этому причину. Мы были вместе, однако порознь, могли развлекаться, сколько угодно (я в Лондоне, она в Бристоле), и знали, что где-то там есть теплое одеяло, человек, который нас любит и к которому можно вернуться в случае чего. И т. д. и т. п…
Но в конце концов под откос покатилось последнее колесо. Однажды я просто подумал: «Ну, решись уже!» И решился. Бросил Тамару. Сказал ей, что больше так продолжаться не может, она слишком молода и живет слишком далеко, и вообще длительные отношения ни к чему хорошему не приведут. Она выскочила из машины и в слезах бросилась домой. Чуть раньше, глядя на ее тонкую гибкую фигурку, на темные джинсы, я думал: «Вот и закончились пять долгих и бурных лет. Ветреным апрельским днем, на шумной и серой дороге я вижу ее в последний раз. Последний».
Но через два месяца мы снова встретились. Я безумно ее хотел. К тому же у меня давно не было секса. Словом, я приехал в ее город, на ее улицу, к ее дому. Было лето, солнце жарило немилосердно, и все соседи Тамары разъехались. В ее опустевшей комнате мы устроили нашей любви похоронную церемонию.
Секс был стремительный, без тормозов, на всю катушку. Корабль вышел в море с горящими парусами. А потом я застегнул ширинку и сел в машину. Она грустно улыбнулась мне из окна последнего этажа и помахала на прощанье. На этот раз я подумал: «Ну все, это точно конец. Больше я не вернусь».
Два месяца спустя она позвонила и сказала: «Я беременна».
Я чуть было не потянулся за календарем, но потом вспомнил наше бурное совокупление в пыльном опустевшем доме.
— Черт.
Не успел я что-то добавить, как Тамара заявила:
— Ребенка оставляю. Второго аборта я просто не вынесу…
Неожиданный поворот событий. Это было так внезапно, пугающе и… чудесно! Меня вдруг окатила волна радости, точно камень с плеч свалился. Ура! Мне не пришлось принимать это судьбоносное решение, она приняла его за меня! Да, она заставила меня стать отцом, сама сделала важный шаг. В свои двадцать юная Тамара пробилась сквозь чащу моей незрелости и сказала: «Ну все, приятель, с сегодняшнего дня ты — отец, хочешь не хочешь».
Я был счастлив. Да, как ни странно. Наверное, все это время у меня внутри горело острое чувство сожаления о тех двух абортах — словно горящие подземные шахты в Пенсильвании. Наверное, я сильно переживал, сам того не понимая. А теперь вдруг все встало на свои места.
Мы встретились солнечным днем, чтобы отметить правильное решение. Судьба нашего романа длиною в пять лет теперь прояснилась: мы ждали ребенка. Я был несказанно рад. Наконец-то я нашел дорогу, я куда-то двигался. Малыш избавит меня от всех бед и страданий, от эгоизма, беспутства, от тяжелого чувства бессмысленности бытия, которое терзало меня долгие годы.
Другими словами, я хотел ребенка по каким-то странным и неправильным причинам. Я возомнил, будто отцовство сделает из меня человека, разложит по полочкам всю мою жизнь. Направит меня в нужном направлении и даст толчок.
А потом случилось это.
Однажды вечером, примерно через три месяца, мне позвонила Тамара: «Я как-то странно себя чувствую, у меня боль в животе. По-моему, с ребеночком что-то неладно».
«Ерунда! — ответил я. — Такое случается с беременными». У моей сестры трое детей, и когда она вынашивала первого, ее постоянно мучили какие-то странные боли и страхи. «Не переживай, просто позвони, если вдруг станет хуже».
Я положил трубку и пошел в церковь молиться. Я чувствовал себя по-дурацки, к тому же на меня все время пялилась какая-то старушка. Но в глубине души все не унимался голос: «Ты заслужил, так тебе и надо! Самовлюбленный придурок! Хотел свалить на ребенка все свои проблемы!» Лишь на секунду передо мной мелькнуло светлое будущее, и вот его уже заволокло тучами. Меня неумолимо затягивало обратно в чащу леса.
У Тамары случился выкидыш.
Наутро она позвонила мне и, разрыдавшись, сообщила: «Я потеряла ребенка!» Я предложил заехать за ней в больницу, но она отказалась: «Не волнуйся, здесь есть люди, которые обо мне позаботятся». Особенный упор она сделала на «люди». Да, теперь я был не из тех, кто о ней заботился, другие люди заботились о Тамаре настолько, что имели право быть рядом. Я решил, что среди них есть ее новый парень.
И не ошибся. Тамара встретила того, кто о ней заботился. Отношениям пришел конец, а на память о моей третьей и пока последней любви осталось лишь ноющее чувство собственной убогости и подозрение, что жизнь моя катится ко всем чертям.
Что тут скажешь? Я действительно любил Тамару, так же как Элеонор и Бриони. А может, даже больше, хотя на первый взгляд мы не подходили друг другу. Печально, но факт. Мы с Тамарой отрывались по полной — несмотря на разницу в возрасте, характере и мировоззрении. Между нами была какая-то подсознательная и очень крепкая связь. Наверное, из-за того, что в детстве Тамару бросил отец и сейчас она невольно искала мужчину постарше; а мне хотелось защищать и оберегать (не говоря уж о физическом влечении к миниатюрным и хрупким девушкам). Словом, она меня возбуждала и восхищала, а я в свою очередь дарил ей чувство стабильности. Может, со мной Тамара забывала, что у нее нет отца.
Конечно, я очень горевал, когда мы расстались. Я стал почти таким же отрешенным, мрачным и одержимым, как после разрыва с Бриони. И не на шутку удивлялся: надо же, я-то думал, что с возрастом перестаешь испытывать эту мучительную и разрушительную боль — хотя бы потому, что прежде ты ее уже испытывал… Ничего подобного. Боль нисколько не смягчилась, она жалит почти так же сильно, как в первый и во второй раз. Единственное преимущество возраста в том, что ты заранее знаешь, чего ожидать и сколько это продлится.
Естественно, боль от расставания с Тамарой была намного острее из-за нашего ребенка. Это на самом деле выбило меня из колеи, ведь я уже готовился стать счастливым отцом. Теперь, много лет спустя, когда я уже способен мыслить логически, мне легко признать, что из нас с Тамарой получились бы никудышные родители. Ей пришлось бы бросить учебу, жить нам было негде, и я бы брал сверхурочную работу, воюя с собственным эгоизмом.
Но порой логическое мышление меня подводит, и тогда я думаю: «А вдруг мы бы стали хорошими родителями?» Это вполне вероятно. Всякое бывает. Впрочем, хватит бессмысленного самоанализа, судьба распорядилась иначе.
Все это приводит меня к одному выводу. Вирджиния Вульф писала, что у многих бездетных женщин удивительно большие и запавшие глаза (она имела в виду жену Томаса Гарди и, наверное, себя). Думаю, то же самое касается и мужчин. У нас, конечно, нет столь точных биологических часов, или по крайней мере они тикают не слишком настойчиво, не каждый месяц, однако сам механизм очень напоминает генетическую бомбу замедленного действия. Какой-то террорист подложил ее на дорогу. Эта бомба взрывается внезапно, и тогда все остальное перестает иметь какое-либо значение. Ты вдруг осознаешь, что жизнь уходит и если хочешь стать родителем, то пора браться за дело.
Как я понял из собственного опыта, бомба срабатывает примерно в тридцать семь лет.
Заработок: любой
Последние две недели мне пишет какая-то мексиканка. Она — банкир в Сити. Обожает Лондон, хотя порой город кажется ей «опасно холодным». Письма Хуаниты не шибко остроумны, но я все равно приободрился. Должно быть, дело в ее национальности. Мне всегда нравились иностранки, многие мои подруги были смешанных кровей: Тамара, Амели, Элеонор… Так почему бы не встретиться со знойной мексиканкой?
Проходит еще неделя, мы обмениваемся несколькими сообщениями, не решаясь назначить свидание. Наконец я делаю первый шаг и предлагаю Хуаните встречу в четверг. Она тут же отвечает, что четверг не годится, и пятница тоже, и еще целую неделю у нее дел невпроворот. Зато через две недели… если ничего срочного не будет…
