Данте бросился к дерущимся. Разумеется, он не стал бы встревать в стычку между обычными попрошайками, но что-то привлекло его внимание. Во время драки одежды первого нищего распахнулись, и под ними мелькнуло что-то темное и гладкое, закрывавшее его торс.
Да на нем же панцирь!
Поэт решил убедиться в том, что глаза его не обманули. Но человек в лохмотьях нищего, увидев повышенный к себе интерес, без труда вырвался из рук настоящего нищего со сломанным ребром. Позабыв о своих мнимых увечьях, притворщик с невероятным проворством вскочил на ноги и бросился наутек, лавируя среди прохожих, привлеченных шумом драки. При этом он не забыл обернуться и показать Данте кукиш.
— Ах ты свинья! — воскликнул поэт. — Я — флорентийский приор!
Но мнимый попрошайка уже исчез.
— Грязный обманщик! — задыхаясь от ярости, добавил Данте и заметил, как из толпы зевак выскочил юноша и бросился в погоню за убежавшим. Данте показалось, что на юноше были одежды стражника, и он очень надеялся, что тот поймает негодяя.
— Что это был за мошенник? — спросил он чуть позже Джанетто, который все еще сыпал проклятьями вслед своему скрывшемуся противнику.
— Не знаю, — ответил пострадавший и сморщился от боли так, что его лицо стало еще больше походить на крысиную морду. — Я его раньше не видел. Он откуда-то взялся и уже несколько дней шляется здесь и попрошайничает без нашего разрешения. В последнее время тут много появилось таких.
— Много?
— Очень много!
Данте прислонился к колонне, стараясь перевести дух, а потом стал проталкиваться сквозь толпу к аптеке.
Теофило стоял на пороге с таким видом, словно давно ждал поэта. Пропустив Данте вперед, он вошел вслед за ним к себе в аптеку.
Данте же решил, что обстоятельства решили все за него и теперь ему надо допросить танцовщицу.
Оглядевшись в помещении аптеки, он ее не увидел.
— Где она?
— Антилия? Вы ищете Антилию? — язвительным тоном спросил Теофило. — Да, она только что была здесь.
— Куда она пошла? — растерявшись, спросил Данте, из-за драки не заметивший, как ушла танцовщица.
— Она просто ушла. Разве вы ее не видели?.. Мы услышали шум и крики на улице, и я решил, что ей лучше удалиться, не привлекая к себе внимания. Ведь ее положение в этом городе и так не очень надежно…
Данте кивнул, но не мог избавиться от впечатления, словно Теофило что-то скрывает.
— Что ей было нужно? — неожиданно спросил поэт, глядя аптекарю прямо в глаза.
Аптекарь очень тщательно обдумывал ответ. Казалось, он старательно отмеряет дозу правды, которую намеревается сообщить, словно речь идет об одном из его снадобий.
— То же, что нужно у меня всем, — ответил наконец аптекарь загадочным тоном.
— Всем?
— И вам в том числе, мессир Данте.
Поэт ждал, что аптекарь пояснит свои слова, но тот упорно молчал.
— Извольте изъясняться яснее!
— Избавления от боли или…
— Что «или»?
— Или средства вызвать боль, побуждающую нас к действию. Ведь именно об этой движущей силе думал Аристотель, представляя себе механизм, движущий небесными сферами.
— Вы ошибаетесь. Небесами движет любовь. Они вращаются благодаря желанию познать божественную любовь, окутывающую последнюю из небесных сфер. Чтобы и окунуться в ее благодатный свет, — рассеянно сказал Данте таким тоном, словно в сотый раз излагал эту мысль своим ученикам.
На самом деле поэт думал об Антилии, и туманные намеки аптекаря его раздражали. Он уже хотел отчитать Теофило, но тот его опередил.
— Неужели вам, мессир Данте, не кажется, что боль — бог, правящий миром. Разве не подчиняясь боли или стараясь избегнуть ее, мы сражаемся, любим, строим и умираем? Вы же сами подтверждаете это, цитируя Аристотеля. Ведь первое небо стремительно вращается, чтобы постоянно всей своей полнотой пребывать с Богом. Это означает, что оно боится испытать боль утраты, отстав от Всевышнего.
Аптекарь говорил так тихо, словно боялся, что боль может его подслушать. Данте пожал плечами. Ему совсем не хотелось вступать в богословский диспут. Он не сомневался в том, что Теофило пустился в эти рассуждения лишь для того, чтобы отвлечь его от мыслей об Антилии.
— Антилия попросила у вас этого самого снадобья?
Аптекарь рассмеялся, внезапно превратившись в весельчака, каким поэт видел его в таверне.
— Вы забыли, что оно называется чанду?.. Да нет! Все не так плохо. Антилия попросила у меня лишь хорошего мыла. Она заботится о красоте своей кожи. Но как знать… Для женщины борьба за собственную красоту — величайший источник боли.
Данте продолжал озираться. Его совсем не занимали слова аптекаря.
А ведь Антилия направилась сюда сразу после проповеди Бруно!
— В прошлый раз вы сказали мне, что ваше средство состоит из пяти частей. Вы действительно не можете их назвать?
Аптекарь едва заметно вздрогнул и невольно взглянул на обитый железом сундук, словно проверяя, на месте ли он.
— Состав этого снадобья — великая тайна, мессир Данте, — уклончиво сказал он поэту. — Вы же его попробовали, и теперь сами знаете, чего оно стоит.
— Мастера Амброджо убили потому, что он собирался рассказать о чем-то состоящем из пяти частей. Может, это пять составных частей чанду, которое он каким-то образом от вас заполучил?.. Говорите, я знаю, чего стоит это средство?.. Вы правы. Теперь я знаю. За такое средство можно убить, желая заполучить его. Или сохранить…
Казалось, аптекарь внезапно заволновался.
— Кстати, не этим ли средством мессир Бруно опаивает последователей своего еретического учения, которого вы наверняка тоже придерживаетесь?
— Но вы же не думаете?.. — забормотал Теофило.
— А почему я не могу так думать?
Теофило некоторое время размышлял, а потом внезапно поднял правую руку, сложив пальцы особым образом в знак, по которому узнавали друг друга члены гильдии врачей и аптекарей.
— Auxilium peto! — воскликнул Теофило, используя традиционную латинскую формулу, с помощью которой его коллеги обращались друг к другу за помощью.
Данте машинально поднял руку со сложенными таким же образом пальцами и, подчиняясь данной некогда клятве, сказал:
— Auxilium fero! — обещая тем самым помощь просящему коллеге.
Теофило Спровьери воспрянул духом и стиснул руку Данте в своей.
— Тайна чанду велика, и мы оба это знаем. Но ведь это не единственная тайна на свете! Бывают и более страшные тайны, и собратья по ремеслу должны их знать.
— Что вы имеете в виду?
— Возможно, вы действительно можете мне помочь, — не отвечая на вопрос поэта, продолжал Теофило. — Может быть, ваши знания…
Он некоторое время снова колебался, но потом, кажется, поборол последние сомнения и подошел к одному из своих шкафчиков, открыл его и достал небольшой ящичек кубической формы, изготовленной из темной породы африканского дерева, излюбленной египетскими фараонами.
Аптекарь поколдовал над одной из сторон ящичка, где явно находился потайной замок. Раздался негромкий щелчок, и ящичек раскрылся. В нем лежал круглый предмет из желтого металла. Теофило взял его в руки осторожно, почти с благоговейным ужасом. Потом он передал его Данте. Это был диск из металла, похожего на золото. Они был покрытый мелкими знаками — видимо, буквами загадочного алфавита. Этот диск очень напомнил Данте кольцо, которое поэт видел в конторе ростовщика Доменико.
Поэт внимательно рассмотрел диск и взвесил его на ладони.
— Это что, действительно…
— Да. Это золото.
Данте вертел диск в пальцах.
— Откуда он у вас? — спросил наконец поэт, подняв глаза на аптекаря.
— Спросите лучше, от кого! Эти диски появились во Флоренции некоторое время назад. О них говорят необычные вещи.
— Например?
— Говорят, что это золото не происходит из земных недр!
— Значит, считают, что его кто-то изготовил? — пробормотал поэт, с удвоенным интересом рассматривая диск.
Потом он поднес его ко рту и потрогал языком.
— Если это правда, Флоренцию ждет большая беда. У нас нет средств для определения, что это золото фальшивое.
— А вам не кажется, что тайна этого золота важнее секрета моего снадобья?
— Кто дал вам этот диск? Кому известен секрет изготовления золота? Кому-то на Третьем Небе? Говорите! Ну! — рявкнул Данте и уже хотел было вновь поднять руку со сложенными пальцами, но передумал. — Отвечайте! Отвечайте мне не как собрату по ремеслу, а как флорентийскому приору!
— Я не знаю! Клянусь вам! Мне его дал Амброджо. А вскоре мастера убили. Он не говорил мне, откуда у него этот диск! — воскликнул мастер с таким испуганным видом, словно именем убитого мастера можно было вызвать его дух.
