За первым ангелом, благовестником Евангелия вечного, следуют два других вестника Божией грозы, суда над грешным миром. Первый из них возвещает падение «Вавилона»: «пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы» (8). Здесь имеется в виду другая, черная вселенскость, Вавилонская, блуда «великого города». Об этом говорится пока пролептически (подробнее об этом же в XVII и XVIII главах). Очевидно, что великий город Вавилон есть вообще синоним человеческого блуда, связанного вообще с городской цивилизацией (ближайшим образом Рима). Здесь возвещается о внутреннем, уже предрешенном в небесах, но пока еще не проявившемся во вне, падении Вавилона в общем суде над миром, час которого «наступил».
За этими двумя следует еще и третий ангел, возвещающий о небесном суде над поклонившимися зверю и образу его и принявшими его начертание (мы уже знаем значение этих символов). «Тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем. И дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью» (10-11). Это текст, конечно, пролептический: в нем говорится также о небесной предрешенности удела зверепоклонников. Прежде всего, надо соотнести это с евангельскими и иными пророчествами о Страшном суде и чрез то определить, так сказать, удельный его вес. Прежде, всего, нельзя не заметить, что Откровение выражает эту мысль о суде и приговоре над зверепоклонниками на своем собственном языке, притом ином, нежели Евангельский; в частности, в малом Апокалипсисе синоптиков (Мф. XXV, с параллелями), как и других новозаветных текстах подобного содержания, о поклонении зверю вообще ничего не говорится,
В Откровении же содержится еще особая мысль. Прежде всего, здесь можно спросить, совпадают ли между собой Вавилон и Поклоняющиеся зверю. Бели относительно Вавилона свидетельствуется крушение ложных начал его жизни, то по поводу зверепоклонников говорится об их личном уделе, а не о зверепоклонстве как таковом. Если и можно ему находить известную параллель между учением ап. Павла в послании к Солунянам об антихристе (и даже в I послании Иоанновом), то все-таки между антихристом и зверем, при всей внутренней связи, остается известное различие. Во всяком случае, кроме Откровения, о суде над зверепоклонниками прямо больше не говорится. Спрашивается далее, обращена ли и доносится ли эта угроза до них самих, или же это есть небесный голос, который предвозвещает грядущее как свидетельство правды Божией, как пророчество. Притом, если брать общий контекст того же вопроса в предыдущих и последующих главах, здесь это делается пралептически, и мы встретимся еще с ним, и притом не раз.
Пока же это есть, так сказать, общий предварительный суд Божий над зверепоклонниками, который однако содержит и некоторые особые черты. Здесь говорится в символических образах о «вине ярости Божией» и «о мучении в огне и сере». Трудно это понять здесь иначе как поэтическое выражение обшей мысли о гневе Божием и «пред святыми ангелами и пред Агнцем» (10). Однако что значит здесь это «пред»? Относится ли это к Страшному Суду Божию, для которого Христос приходит со всеми Своими ангелами? (Мф. XXV, 31) Но, во-первых, здесь отсутствует упоминание о «всех народах», которые тогда соберутся пред Ним, а во-вторых, это и вообще не есть еще Страшный суд, ибо Парусия еще не наступила. Удел же зверепоклонникюв в загробном мире пророчески провирается в видении Тайнозрителя, а вслед за этим следует голос с неба о блаженстве отныне «умирающих в Господе» (13). Очевидно, жизнь в этом мире еще продолжается, поэтому и откровение о суде следует принять или пролептически, как относящееся к будущему Страшному суду, или же, что более соответственно, отнести к наказанию в загробном состоянии. Этому не противоречит сказанное о том, что это «мучение в огне и сере» означает, очевидно, духовное горение после смерти, в состоянии разлученности от тела, которое будет совершаться пред св. Ангелами и пред Агнцем. Напротив, именно в этом и выразится духовная сила этого горения, что оно будет состоять в отлученности от Христа и ангелов Его, и это будет величайшая мука во всей силе и остроте, как терзания любви к Нему. Это есть и «дым мучения, который будет восходить во веки веков» (11), т. е. в течение неопределенной продолжительности времени. Конечно, это не есть синоним «вечных мук» в смысле дурной бесконечности, как это заключают католические богословы (Allo, 1. с. 219) (но, к сожалению, не одни только они). Такого истолкования здесь нельзя принять уже по одному тому, что это имеет место еще в загробном мире, до Парусии и Страшного суда (даже если допускать, что на нем произносится приговор о вечных мучениях в смысле бесконечного времени, чего и в таком смысле, конечно, также нельзя допустить). «Веки веков» означают здесь, как и в других подобных же текстах, их смену и чередование как изменяющихся состояний в изживании того, что имеет быть изжито исчерпывающе, до конца. Но это вовсе не есть бессмысленное, однообразное повторение или продолжение одного и того же состояния в убийственном однообразии своем. Таковое и вообще не свойственно миру духовному, речь идет здесь именно об активном изживании мук отвержения «пред» ангелами и Агнцем, которое, исчерпываясь в себе, находит и свое окончание. Активность этого изживания выражена во второй половине того же 11-го стиха: «и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью». Здесь содержится очевидная аналогия или, вернее, противопоставление тому, что говорится в IV, 8 о четырех небесных животных, которые также «не имеют покоя ни днем, ни ночью, взывая» трисвятое славословие Вседержителю. И как здесь, в небесах, не существует, конечно, различения «дня и ночи», а потому и выражение это относится не к земному времени, но к надвременному бытию, то же самое и здесь отсутствие покоя ни днем, ни ночью выражает высшую степень духовного изживания в стоянии пред Агнцем в муках раскаяния, которое, накопляясь, имеет себя в этом изживать. Потому и это повторение «ни днем, ни ночью» в последнем случае имеет не отрицательное лишь, но и положительное значение.
Соответственно ритму контрастов, свойственному Откровению, здесь делается внешне неожиданный переход от зверепоклонства к святости: «здесь терпение святых, соблюдающих заповеди Божий и веру в Иисуса». Это здесь, утверждающее известную соотносительность и одновременность обоих духовных состояний, еще раз подтверждает, что оно относится к времени еще ранее Парусии, прежде конца земной жизни. Быть в зачумленной атмосфере среди зверепоклонников, тоталитаристов, конечно, для святых налагает особый подвиг терпения, за который и увенчиваются те, которым суждено его нести. «И услышал я голос с неба, говорящий мне: напиши: отныне блаженны умирающие в Господе; ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих» (12). Значит, разливу зла на земле соответствует особливое блаженство сохранивших веру до конца и умирающих с нею в Господе, они «успокоятся от трудов своих». Этот текст находится, в соотношении с IV, 11, где говорится, в ответ на вопль душ убиенных за слово Божие, о суде и отмщении, чтобы «они успокоились еще на малое время», до исполнения числа имеющих также «быть убиенными». Теперь им уже «отныне» обещается упокоение. Нечто, однако, произошло с тех пор и в земном, и в загробном мире, что отразилось и на участи праведных, обретающих себе место упокоения (о котором и всегда молится Церковь, напутствуя в загробный мир туда отходящих). Именно здесь еще прибавлено то, что ранее, очевидно, отсутствовал»: «и дела их идут за ними». Относится ли это лишь к собственной загробной участи праведников, которые получают воздаяние от дел их, или же здесь присоединяется и нечто новое, тогда еще небывалое, хотя уже намечавшееся? Тогда праведники в бессильном томлении лишь просили о небесном отмщении как о помощи живущим, теперь же о них говорится, что дела их «идут вслед за ними». Это значит, что они получают влияние на судьбы мира, им предоставляется хотя и загробное участие в его строительстве, которое далее раскроется в первом воскресении, здесь же намечается пролептически. Одним словом, здесь еще раз подтверждается истина, содержащаяся лишь в Откровении, именно, что загробный мир пребывает в состоянии действенного, а не только пассивного ожидания воскресения, и жизнь за гробом творчески продолжается. Награда «терпения» святых, пришедших от великой скорби, имеет для себя параллель в картине VII главы, причем обе они представляют собою постольку род рекапитуляции или повторения (также обычного для Откровения). Это именно есть картина блаженства «облеченных в белые одежды», пришедших «от великой скорби» и «за это пребывающих пред престолом Агнца, служащих Ему день и ночь» (и не есть ли это служение именно продолжение «дел их, идущих вслед за ними»). Здесь описывается, как бы райское блаженство праведных в общении с Агнцем (VII, 9-17), в самых сильных выражениях (ср. особенно ст. 16-17), причем говорится, что «отрет Бог всякую слезу их», и однако все это происходит еще в загробном мире до Парусии. Несомненно, это относится также и к приуготовлению всеобщего воскресения и преображения мира, которое имеет место в прерывании Агнца одесную Отца.
