Но вместо радости, мне вдруг стало страшно. Я-то помнила про свои полминуты.
Через несколько секунд я аккуратно цокнула камнем о стол, разжимая пальцы.
— Нагрелся, — пояснила небрежно.
— Жаль, жаль, ещё бы минутку и… — нир Баллок казалось искренне расстроился. Но теперь он хотя бы смотрел на меня, а не на мою руку. — Впрочем, даже так, твой потенциал невероятно высок, почти сотня единиц. Ткачей твоего уровня от силы семь штук на всю Вальтарту, ты станешь великой, маленькая Клео, воистину великой. Ткачи обычно слабы от природы, им не дано магии свыше двадцати единиц, но ты превзошла их.
Даже комплимент звучал жутковато. Я бы обрадовалась, но ведь неделю назад во мне магии было на полминутки. В сочетании с периодической потерей памяти и предупреждением вейры Марите мой потенциал выглядел пугающе.
Лгать очень не хотелось. Слишком мало знаний о драконьем мире, чтобы можно было играть и выигрывать самостоятельно. Я оценивающе взглянула на нира Байлока.
Высокий, прямой старик, хорошее волевое лицо, словно вырезанное из гранита сетью глубоких морщин, пронзительные глаза. Факультатив интересовал меня куда меньше, чем ответы на некоторые вопросы, но какие из них можно задать, не вызывая подозрений?
И я решилась.
— Нир Байлок, существует ли артефакт — темный артефакт — способный управлять человеческой волей или лишить его памяти, или, не знаю, заставляющий его делать что-либо?
— Почему ты спрашиваешь?
Нир Байлок удивил меня. Даже в лице не изменился, не счел меня дурой, как Лит, не отвёл взгляд, не испугался.
— Темная магия запрещена, но мне, как иномирянке, интересна магия в целом. Драконы опасаются темной магии с детства, но для меня это просто другая сторона магии светлой.
— Я не ошибся, — нир Байлок скрипуче рассмеялся. — Ты самая удивительная вея из всех существующих, я рад, что взял тебя в ученицы. Не сомневайся, маленькая Клео, я сделаю тебя великой, не просто вейрой, ты получишь приставку нир, как каждый из моих учеников. Саяне моими усилия заняла место своей сестры и ныне влияет на политику империи, Клавис занял место в совете в двадцать пять лет, Теофас, даже утративший силу, все ещё способен разрубить королевский престол на две половины, а Рейнхард… Рейнхард скоро займет этот престол.
Меньше всего я хотела сейчас говорить о Рейнхарде, но язык оказался быстрее разума.
— Займет престол? — голос у меня жалко дрогнул. — Но ведь он из побочной ветви Винзо, а у императора есть сын и две дочери, разве не они первые наследники?
— Теофас утратил силу, уничтожив свою истинную. Глупый мальчишка разорвал их связь собственными руками, тогда как Рейнхард стал первым сыном Вальтарты. Его единственный недостаток в том, что он ант, но…
— Но?
Я облизала пересохшие губы. У меня в груди горело и рушилось что-то хрупкое и прекрасное, не имеющее имени. Наверное, воздушные замки.
— Но первая принцесса выдана замуж в Королевство Извей, где правят маги, единственный сын императора утратил силу и последней наследницей остается Саяна, вторая принцесса, но император ее не выбрал. Ты ведь знаешь о выборе?
Знаю.
Читала в монографии о великих родах, где клан Винзо, ведущий родословную от отца-дракона, платил небу дань своими детьми. Правящий род отдавал из нового поколения одного ребенка войне, второго империи, третьего магии, и каждый раз это проявлялось по-разному. Нир Байлок, словно продолжая мысль, усмехнулся:
— На этот раз Император перехитрил самого себя. Старшую дочь он отдал магам, с которыми был заключен хрупкий мир, единственному сыну отдал империю, а войне отдал Рейнхарда, пройдя с ним обряд повторного крещения. Кровным сыном Рейнхард ему не был, но император понадеялся обмануть небеса, а в результате, небеса обманули императора. Издревле, дитя, отданное магии теряло с возрастом рассудок, дитя, отданное войне, гибло за страну, а последний выживший ребенок брал престол. Вот только на этот раз все вышло иначе.
Императорский сын не вынес кровной клятвы, а Рейнхард вернулся, покрытый славой и любимый народом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Почему бы не передать престол младшей дочери? А если не дочери, то неужели у императора нет антов? — это было немного унизительно, но я привыкла бороться.
Привыкла не упускать возможностей. Но едва обретенный внутренний покой уже дрогнул предциклонной рябью.
Нир Байлок взглянул на меня в упор и отрицательно качнул головой.
— Видишь ли, маленькая Клео…
Беда была в том, что сделав выбор, император уже не мог отдать престол одному из собственных антов, он уже выбрал трех детей, которые взяли от неба дары. Но дочь, отданная магам против воли, не пожелала вернуться, родной сын практически сошел с ума от давления клятвы, остался только Рейнхард. Чужой ребенок, которого сочли мертвым, едва он выехал за границу собственного Гнезда.
Последнее, что мог сделать император, это отдать ему в жены свою дочь, чтобы продолжать контролировать серебряного анта. Он просто не позволит Рейнхарду взять наяр, чтобы престол не передался чужой крови.
— Что же до темного артефакта, маленькая Клео, то создание такого артефакта возможно, но вот применение оставит следы. И артефакт, и его владелец будут мгновенно обнаружены.
— Но почему?! Если возможно создание артефакта, не берущего плату со своего владельца, то умозрительно возможно и создание артефакта, не оставляющего следов!
— Конечно, — нир Байлок одобрительно кивнул. Для него наш разговор продолжал оставаться околонаучный дискуссией, тогда как для меня он был путеводной нитью в кносском лабиринте. — Теоретически живое существо может скрыть следы применения магии своим биофоном. Но только теоретически. Знаешь, почему артефакты делают из неживых вещей? Магия плавит их, тогда как живое существо не в силах вынести этой боли. Поэтому артефакты вкладывают в кольца, чаши, книги и даже дома, но не вкладывают в кайранов, собак, кошек и мышей. Даже в элементарное растение невозможно вложить магию, ибо и оно сопротивляется боли. Боль создания артефакты плавит металл, что уж говорит о слабой мыши. Поэтому нет, маленькая вея, создать темный артфакт, не оставляющий следов, невозможно.
Надежда погасла.
У меня было множество колец, но мышей не было. Но не могла же я терять память на пустом месте? Было что-то. Что-то нашел Клавис в одном из военных походов — нечто, способное управлять человеческой волей. Я просто пока не знаю что. Но узнаю. Я собираюсь выжить во чтобы то ни стало.
— Мы слишком отвлеклись, а ведь у нас осталось всего четыре часа до завершения. Как много ты знаешь о плетениях?
С трудом отключив тревогу, я погрузилась в занятие.
— Наверное все, я читала труды магистра ниры Леяш, да и плела много. Но браслеты, ни ткань, ни полноценные амулеты не бралась.
— Три основных плетения?
— Велла, весте, валдок.
— Типы сложения нитей?
— Перекрест и производные от него. Двойной перекрест, тройной и многослойный, но я пользовалась тройным, он удобен для браслетов.
— Прекрасно, девочка, прекрасно… Необыкновенный талант, удивительный…
Меня сроду столько не хвалили, разве что в процедурной после особенно болезненных манипуляций — мол, умница, сожми зубки и терпи. Я даже встряхнулась.
— Разве плести начинают не с малых лет? Слышала, драконов воспитывают сызмальства в той магии, что выпала ему на роду.
Нир Байлок жестко перехватил мой взгляд и по-волчьи обнажил белый крепкий клык в усмешке.
— Плетут. Да только нить у них рвётся, не слушается, так и норовить спутать вилле с весте, а постичь валдок удается единицам. Нить, она любит нежную, тонкую работу, любовь она любит, а драконы любят только побеждать. Лезут, горячатся, ни грамма смирения. Твой же дар в тонкости применения. Я покупал твои браслеты, и если бы не знал, что их делала юная девочка, поспорил бы на собственный хвост, что их плела сама Леяш.
Я бы с радостью покраснела от похвалы, но вкрадчивый, мягкий, как кошачья поступь голос навевал на меня оцепенение. Как под гипнозом я наклонилась ближе, жадно слушая нира Байлок.
