объединил с бесконечностью», – отмечал он. Другой корреспондент, опираясь на таинственную игру слов, разложил фамилию Макартур на составные части и перевел ее на японский как Маккаса, что в буквальном смысле означает «Неувядающая красота славной сосны», предрекая этим именем генералу вечнозеленое бессмертие. Получателем на многих конвертах значился «Живой избавитель», авторы писем предлагали снять в храмах портреты императора и заменить фотографиями Макартура. Многие уподобляли его Христу – это сравнение в полной мере вписывалось в христианские представления самого генерала о том, что он выполняет на Дальнем Востоке миссию белого человека. «Макартур напоминает читающего Нагорную проповедь Христа», – писали крестьяне из деревни неподалеку от Кобе, от которых он получил японскую картину, живописующую эту библейскую сцену. Каждый день по почте приходили дары: корни лотоса и сушеная хурма, красная фасоль и рисовые пироги, карликовые деревья бонсай, вышитое монахом кимоно и многочисленные трости, ведь Макартуру на тот момент уже было шестьдесят пять. Ему слали самурайские мечи, замшу, его собственные портреты и даже первую японскую индейку, вылупившуюся из американского яйца. Прошел слух, что у Макартура в жилах течет японская кровь
(6); получила хождение мысль, что Христос умер не где-нибудь, а именно на этих дальневосточных островах.
Прецедентов подобных лавин поклонения перед иноземным захватчиком в современной истории совсем немного. В этом отношении можно вспомнить появление на афинском горизонте Деметрия Полиоркета и гимн, который при этом распевала толпа: «Ты здесь, тебе мы молимся». Посылать Макартуру письма было сродни эмоциональной разрядке – примерно так же в древности запечатывали в бутылки записки и бросали в море, надеясь, что их когда-нибудь получат далекие греческие святые. Время от времени генерал через своих секретарей даже отвечал. Его просили помочь исцелить болезнь, передать сообщение любимым и близким, пропавшим без вести или томившимся в тюрьме, а то и просто выражали сдерживаемую боль, страх либо чувство вины, чего при прежнем режиме сделать никто не мог в принципе. «Обычные мужчины и женщины исповедовались ему в прошлых милитаристских грехах, будто священнику», – пишет историк Джон У. Дауэр. Некоторые письма, содержавшие в себе срочные призывы, были написаны изящными каллиграфическими мазками кисти, которую явно окунали в кровь. И хотя адрес на многих был самый приблизительный – «Мистеру Макартуру, Токио», генерал все равно их получал, а те, в которых его боготворили больше всего, хранил в своих личных бумагах.
В тот период велось много споров по поводу точного характера той божественной природы, которой лишился Хирохито, но вместо него присвоил себе Макартур. Хотя правитель Японии и утверждал, что никогда не был «богом» в том смысле, который в данный термин вкладывает иудейско-христианская традиция, Реставрация Мэйдзи, превратившая в 1868 году императора в божество в рамках насаждаемого государством синтоизма, во многих отношениях преследовала цель сотворить бога, способного посостязаться (7) со Всемогущим Господом европейской империи. Прежние японские императоры и императрицы выполняли довольно разнообразные религиозные и церемониальные функции, хотя реальные богатство и власть зачастую принадлежали не им, а сегунам. После мятежа, позволившего Мэйдзи взять в руки бразды правления, дед Хирохито с его советниками восстановили совокупность традиций, известных как синтоизм, но не как религию в смысле банального вопроса веры, а как науку, никоим образом не ограничиваемую обетами терпимости или свободы вероисповедания. «Истина синтоизма – это уже много. Она в солнце, в луне, в звездах, в земле… и во всем, что проистекает из нее с точки зрения западной и китайской науки», – провозглашал философ Окуни Такамаса (8). Японских богов наделяли властью и знаниями, позволявшими им пользоваться европейскими технологиями, в том числе воспламенять тоненькую нить лампочки накаливания. По словам Ито Хиробуми, государственного деятеля эпохи правления Мэйдзи, императорский трон существовал с того самого момента, когда от земли впервые отделилось небо. Целые поколения японских детей считали, что император был прямым потомком солнечной богини Аматэрасу, о чем им рассказывали официальные школьные учебники.
С внедрением в конце XIX века государственного синтоизма появился целый ряд раскольнических религий, отбрасывавших священную натуру императора Мэйдзи и настаивавших на универсалистских представлениях о божественности. К их числу относилась и оомото (9), основанная в 1890-х годах безграмотной духовной особой Дегути Нао, которая в состоянии транса строчила сотни тысяч страниц откровений, хотя и не могла их потом прочесть. Когда ее харизматичный зять Дегути Онисабуро, тоже приложивший руку к созданию нового религиозного течения, узнал о существовании эсперанто, его осенило, что именно на этом языке говорят на небесах. В итоге он решил возвести в ранг божества его создателя, Людвика Лазаря Заменгофа, еврейского офтальмолога, на тот момент уже покойного. И при этом придать ему облик ками, японского божества, способного принимать множество форм. За отказ поклоняться императору поборники оомото подвергались жестоким преследованиям; Онисабуро на семь лет заточили в тюрьму, храмы новой религии разрушили, а имущество отобрали. Но в 1946 году, когда Хирохито отрекся от своего божественного статуса, Макартур провел реформы, низведшие синтоизм до ранга самой обычной религии, одной из многих, и породившие явление, получившее известность как «час пик богов».
После этого сосланные боги и пророки хлынули обратно в страну, вместе с ними вернулась и оомото с Заменгофом в роли ками, обеспечивающего связь с небесами. Онисабуро, с его легендарным пророческим даром, заранее предсказал такой поворот событий: когда ученик попросил его сделать так, чтобы Япония выиграла войну, учитель ответил, что страну, напротив, ждет неминуемое поражение, – но при этом заверил, что в конечном счете это пойдет ей только на пользу. Если считать землю домом, сказал он, то Япония играет на ней роль фамильного алтаря, забрызганного грязью и кровью. Его надо было срочно отмыть, но японцы своими действиями делали только хуже, еще больше усугубляя хаос. «Вместо них ками прикажет проделать эту работу крепкому парню (10), генералу Макартуру», – предрек он.
Как пишет Дауэр, видя странности американского правления в Японии, народ стал перерабатывать старые идеи, пытаясь вписать их в новые обстоятельства, «выискивая – а при необходимости и изобретая – привычные моменты, за которые потом можно было бы ухватиться». В традиционные концепции вкладывалось новое толкование, прокладывая мостик, чтобы «перейти от войны к миру» (11). В одном из писем, удостоившемся чести быть опубликованным в газете, Макартур провозглашался новым воплощением первого мифического японского императора Дзимму, праправнука солнечной богини Аматэрасу. Некий бизнесмен из Токио позже вспоминал, что Макартура считали фуку но ками, богом счастья и удачи. Но в понимании многих японских интеллектуалов, как правого, так и левого толка, попытки вписать Макартура в старые структуры поклонения императору зашли слишком далеко. В октябре 1946 года газета «Дзидзи симпо» (12) в своей передовице выступила
