месяц только для меня.
— Как ты думаешь, какой торт Марта испекла для… Подожди, Сави! Подожди!
Все начинает вращаться по кругу, пока не происходит резкий толчок, и мир снова и снова переворачивается с ног на голову, а мои книги разлетаются повсюду и бьют меня по лицу. Когда все резко останавливается, моя голова с треском врезается в окно.
— Ой! П-папочка? Папочка! Где ты?
Из окна я вижу только белое, как будто машину поглотил снежный вал. Я борюсь с ремнем безопасности, и когда он отстегивается, мое тело падает на дальнюю дверь, как будто машина накренилась набок. Подтягиваюсь назад, используя передние сиденья, и наклоняюсь между ними.
— Папа, мы попали в аварию. Папа? Тебе нужно проснуться.
Протягиваю руку и оттаскиваю его от руля, на который он облокотился, и тут я вижу кровь и зазубренный кусок металла, торчащий в его боку. Кричу его имя снова и снова, умоляя его очнуться, умоляя не бросать меня, но он так и не открывает свои голубые глаза, так похожие на мои.
— Двери были зажаты, металл скрючился. Мы… мы перелетели через ограждение и упали в овраг. Я не могла выбраться и не могла найти его телефон, чтобы позвать на помощь.
Пальцы Бека скользят по моим волосам к шее, и он растирает напряжение.
— Как долго, дорогая? Как долго ты была заперта с ним в той машине?
Я зажмуриваю глаза и шепчу:
— Шестьдесят четыре часа. Два с половиной дня, пока кто-то не заметил сломанное ограждение и не догадался заглянуть за него.
Его губы касаются моей макушки и прижимаются вниз, прежде чем он спрашивает то, что спрашивали все, когда узнавали о том, как долго я была в машине с мертвым человеком и без тепла.
— Как ты выжила так долго на холоде?
Качаю головой, прижимаясь к его груди, потому что это единственное, что я никогда не говорила вслух. Я никогда не смогу никому рассказать, что прижималась к телу умирающего отца, чтобы согреться, а когда он остыл, я изо всех сил пыталась содрать с его безжизненного тела пиджак, чтобы использовать его как одеяло. Это груз стыда, который никогда не проходит. С тех пор прошло так много дней, что я жалела, что не отпустила его и не присоединилась к нему.
Беккет просто держит меня ближе, не заставляя отвечать, и я бесконечно благодарна за это. Я начинаю погружаться в сон, когда его голос раздается у меня под ухом.
— Моя мама повесилась, когда мне было восемь. Она всегда встречала меня у автобуса, когда я возвращался домой из школы, но в тот день ее там не было. Я нашел ее в их гардеробной. Я тогда был еще недостаточно высокий, но я пытался. Держал за ее ноги и пытался удержать ее. Мой папа нашел нас там через два часа, когда вернулся с работы.
Мои пальцы сильнее прижимаются к его груди в знак поддержки. Чтобы он знал — я слышу его, сочувствую ему и понимаю на том уровне, на котором многие не могут понять.
Его голос становится еще ниже, когда он говорит:
— Знаешь, Персик, как ты выживаешь после того, что пытается тебя уничтожить?
Я качаю головой, мои пальцы сжимают в кулаки и скручивают его футболку. Он молчит так долго, что я думаю, что он не собирается отвечать, но потом он наклоняет подбородок вниз, так что его лицо прижимается к моим волосам, и выдыхает слова.
— Любым способом.
САВИ
Когда я проснулась, Беккет уже ушел, а комнату заливал яркий солнечный свет. Гроза закончилась, а значит, закончилась и эта странная интермедия, которую я только что провела с этими четырьмя мужчинами. Женский смех снизу доказывает, что это правда, и это заставляет мое сердце немного страдать. Мне пора уходить и возвращаться к своей реальной жизни. Переворачиваюсь, зарываюсь лицом в подушку Беккета и вдыхаю его запах, пытаясь продержаться еще несколько минут, чтобы стать частью этой группы, принадлежать ей, но я знаю, что просто оттягиваю неизбежное. В последний раз понюхав его подушку, я заставляю себя встать. Я должна найти свою одежду в комнате Тейта и переодеться. Мне нужно заказать такси и вернуться к себе домой, чтобы принять душ и проверить, возобновились ли занятия. Сегодня у меня запланирована смена в библиотеке, поэтому, хотя мне и не хочется уходить, я знаю, что должна.
Закручиваю волосы в пучок, беру очки с тумбочки, где Бек, должно быть, оставил их для меня, и выхожу в коридор, направляясь в комнату Тейта, чтобы переодеться. Когда я прохожу мимо одной из других спален, ворчание заставляет меня заглянуть в дверь, и мои ноги спотыкаются.
Джуд стоит рядом со своей кроватью совершенно голый, и я никак не могу не проследить взглядом каждую красивую выпуклость мышц на его груди, запомнить каждую татуировку и заметить серебряную штангу на одном соске. Следую по его торсу, рассматривая рельефные мышцы пресса, до самого затылка блондинки, которую он крепко держит руками, вбиваясь в ее рот. Я вдыхаю, и на долю секунды немного ненавижу его за то, что он это делает, и, что еще хуже, я немного ненавижу себя за то, что хочу, чтобы это была я, стоящая перед ним на коленях.
— Доброе утро, куколка! Хочешь зайти и присоединиться? Мы не против делиться в этом доме.
Мои глаза на мгновение поднимаются и встречаются с его золотыми глазами, а затем я поворачиваюсь и практически бегу остаток пути до комнаты Тейта. Вытесняю из головы образ обнаженного тела Джуда и быстро одеваюсь в свою собственную одежду впервые за два дня, но в последний момент накидываю одну из толстовок Тейта на блузку вместо кардигана. Беру его как напоминание об этих странных замечательных выходных с ними. Запихиваю кардиган в сумку и бегу вниз по лестнице. Кухонный островок заставлен чашками с кофе на вынос и пакетами с бутербродами на завтрак, которые, как я предполагаю, принесли с собой три девушки, заполнившие это пространство.
Все три девушки идеально ухожены: завитые волосы, безупречный макияж, симпатичные наряды из узких джинсов и обтягивающих свитеров, демонстрирующих тонкие, подтянутые тела. Рядом с ними я чувствую себя комком глины, и, судя по их насмешливым взглядам, когда они осматривают меня с ног до головы, они согласны с такой оценкой. Та, что с блестящими длинными рыжими волосами, смеется в мою сторону.
— Какого черта ты здесь делаешь?
Смотрю мимо нее и замечаю Эша, который прислонился к стойке
