Карамазов замолчал, по лицу и горлу его скользнула судорога. Он ходил молча с полминуты, все время пытаясь что-то сглотнуть, потом кашлянул, прочищая горло, и продолжил более сухо, деловито и бесстрастно:
- В следующие пять-десять минут вы суетливо и бестолково скрывали следы преступления. Предварительно ты приказал собрать с трупов золото. Сам начал выковыривать серьги, а те двое снимать кольца. Кушнарёв никак не мог стащить обручальное кольцо с пальца мужчины, и ты, Ивановский, всё еще находясь в горячке, завизжал: "Руби палец!" Ты уже в глубине мозгов своих сообразил, что машину лучше бросить, а золото можно без особого риска - так тебе по недомыслию казалось - загнать. Но Олег рубить палец не стал - так справился...
Вы оттащили трупы в сторону, забросали ветками - закопать не догадались. Всё, что лежало на автомобильном чехле и одежду Куприковой тоже спрятали в стороне под ветками. Потом - когда отъехали от страшного места и чуть успокоились, ты, Ивановский, изложил уже продуманный план. Машину ты предложил бросить в глубине леса, все улики спрятать, затаиться. А в крайнем случае, если вдруг Олега или Максима заметут, они ни в коем случае не должны упоминать твое имя, только тогда ты сможешь им помочь. Да, ты сумел убедить их, что папаша твой главный начальник над Будённовской милицией - оно так и есть на самом деле. Но, как видишь, тут вышла опять промашка - дело попало в областное управление. Однако главная промашка твоя, Ивановский, в другом: тебе надо было самолично, одному, угнать машину подальше в лес и там бросить...
Родион Федорович опустился на стул и ощутил во всем теле усталость, словно совершил он марш-бросок на добрых десять километров. "Выпить бы!", вдруг блеснула в голове мыслишка. И погасла. Вернее, сам Карамазов старательно ее притушил.
- Ну, что скажешь?
- А что мне говорить? Нечего, - неожиданно твердо огрызнулся Ивановский. - Интересно рассказываете, да только тоже сказочки. Не так всё было.
- Неужели? - следователь удивился всерьез. - Ну ты и фрукт! Что ж, неужели не понимаешь, что бесполезно вертеться? Зачем тебе это надо?
- Я повторяю, - еще тверже и уже с явной наглецой сказал парень, никого и никогда я не убивал. Прошу занести это в протокол.
- Ну-ну, - зло сузил глаза Карамазов. - Покобенься еще денек-два, себе же хуже делаешь...
* * *
Вечером Родион Федорович с Шишовым только-только сели ужинать - молодая картошка, перемешанная в кастрюльке с коровьим маслом и сметаной, пахла умопомрачительно, - и в это время дверной звонок, словно пилой, корябнул по их холостяцким желудкам.
Кто бы это? Гости в шишовской квартире появлялись реже, чем дешевая колбаса в магазинах Будённовска. Николай алчно заглянул в кастрюльку, сглотнул слюнки и, ругнувшись, метнулся в прихожую. Спустя мгновение Родион Федорович услышал странный звук: можно было подумать, что бравый лейтенант Шишов ойкнул, словно мальчишка. Да и то! Из тамбура донесся голос самого заместителя предгорисполкома Павла Игоревича Ивановского.
Он уже входил на кухню вслед за густо смущенным хозяином квартиры. Больше всего Николай конфузился, видно, своих полинявших тренировочных штанов с позорными пузырями на коленях. Родион Федорович привстал, здороваясь, и снова сел, словно не заметив протянутой руки.
- Вот и хорошо, вот и прекрасно, что все дома, - частил потный и тоже явно смущенный гость, быстренько убрав руку. - А я мимо бежал, да и думаю: дай-ка загляну к ребятам, посмотрю как живут... Что ж мы, в одном городе обитаем, друг друга знаем, а совсем и не общаемся... Текучка, спешка... Да-а...
Шишов притащил из комнаты стул (успев при этом сказочно быстро натянуть брюки), подставил к столу, предложил неловко:
- Может, с нами ужинать? Только у нас без разносолов.
- А что, и - спасибо! Я с удовольствием, проголодался... Кстати, мужики, а у меня случайно кой-чего с собой имеется. Давайте-ка за близкое знакомство, за дружбу...
Ивановский, торопясь и оттого делая много лишних движений, вскрыл свой портфель, пошарил в его недрах и выудил красивую пузатую бутыль болгарского коньяка. Николай осторожно глянул на Родиона Федоровича. Но тот находился уже в полной боевой готовности и сказал откровенно насмешливо:
- Этот, как его? Павел Игоревич, ну что вы, спрячьте поскорей обратно. Во-первых, мы с лейтенантом Шишовым вступили на днях в добровольное общество борьбы с алкоголем - уже по два рубля взносов заплатили. А во-вторых, поскольку я расследую уголовное дело, в котором замешан ваш сын, всё это оченно напоминает, прошу прощения, небольшую взяточку... Вы не находите?
Ивановский растерялся и заметно не знал, то ли обратить всё в шутку и откупоривать "Плиску", то ли действительно прятать. Карамазов, чтобы двусмысленность сцены не сгустилась, жестко подтвердил:
- Прячьте, прячьте! Мы сейчас подзакусим чем Бог послал, а потом чай будем пить. Хороший напиток - чай.
Ну, конечно же, Ивановский приперся, да еще с заграничной бутылкой неспроста. Только неясно еще было - угрожать он будет, просить или подкупать. Но заместитель мэра города начал совершенно о другом.
- Ну что, Николай, - спросил он хозяина, - застрял ты с делом Крючкова? Знаю, знаю... Так вот, решил я помочь тебе, рассказать кой-чего...
Шишов сделал стойку, ожил. Внимательно слушал и Родион Федорович.
- А убил Крючкова, товарищи вы мои дорогие, не кто иной, как Фирсов...
- Кто?!
- Фирсов, Валентин Васильевич. Редактор областной газеты "Комсомольский вымпел". Конечно, трудно поверить... Дело так было. Фирсов всегда Крючкова недолюбливал. Я, кажется, уже говорил это? Он ему завидовал, всегда за спиной грязью поливал - что никакой он-де не писатель, бездарь, что просто везет ему... Короче - завидовал. И всегда меж ними стычки возникали. Особенно, когда под этим делом...
Ивановский смачно щелкнул по своему жирному горлу.
- Вот и в этот раз, на той, последней рыбалке, Фирсов всё цеплял и цеплял Виктора, подначивал. А тот, как назло, опять свою волынку затянул: вот бы достать ему тыщи три-четыре, он бы такой роман написал, что все ахнут... Вот так болтали, болтали, а коньячок свое дело делал. И бес его знает, как так разговор повернулся, только Фирсов ему и предложил: а хочешь, говорит, я заплачу тебе три тыщи за руку?
Как? Чего? А так, поясняет, отрубишь себе левую руку - получишь три тысячи. Ну, тут, понятно, мы с Анатолием Лукичом начали их осаживать, успокаивать. Анатолий Лукич даже прикрикнул: мол, хватит глупости болтать, ведь взрослые же люди.
Вроде бы все успокоились. А потом - коньячку-то всё добавляли и добавляли - Фирсов опять заподначивал: куда тебе, Крючков, роман написать, болтаешь только... Ну давай, кричит, всего за один палец я тебе три тыщи выложу... Руби палец!
А мы с Анатолием Лукичом уже успокаивать их устали. Да и думали, поорут, погорячатся и затихнут. Да кто ж себе палец будет на спор рубить? Это мы так думали. А они прямо в раж вошли - да быстро всё произошло, - уже по рукам ударили. Фирсов, смотрим, уж топорик свой расчехлил, сует Виктору... Я только хотел подняться да топорик вырвать у Крючкова, а он палец на пень приложил да ка-а-ак тюкнет!.. Мы так и подскочили. А он побелел - ну чисто покойник стал, - руку левую поднял, а палец средний на одной коже болтается, кровища хлещет... Фу! Даже сейчас жутко вспомнить! Виктор схватил палец, рванул его и Фирсову под ноги бросил: "На! - тихо говорит. - Покупай за три тысячи, твой теперь".
Ивановский передернул дебелыми плечами и, хлебнув большой глоток чая, обжегся, заперхал, матюгнулся вгорячах. Потом утерся платком и подытожил.
- Так что Фирсов по всем статьям - виновник гибели Крючкова. Преступник, так сказать...
- Этот, как его? Павел Игоревич, - сузив глаза, спросил Карамазов, - а почему, собственно, вы рассказываете это только сейчас и в такой обстановке? Почему вы не пожелали поведать эту жуткую - действительно жуткую, я не иронизирую - историю одному следователю Шишову?
- На что вы намекаете? - опять передернул круглыми плечами Ивановский.
- Да я не намекаю, Павел Игоревич, вовсе не намекаю, я только в вопросительной форме высказываю предположение, что вы неспроста это делаете... Ведь неспроста? Значит, по-вашему, его, Фирсова то есть, казнить надо было, да? Помиловать уже нельзя было, да?..
- Как-то странно вы, Родион Федорович, говорите... Казнить не казнить, а жизнь он человеческую загубил, так что, может, это ему возмездие...
- Знаете, - прервал Ивановского Родион Федорович, - извините меня, но давайте кончать этот никчемный разговор. Пусть даже и возмездие, но к вашему сыну это не имеет ни малейшего отношения. Ваш сын убил не Фирсова, ваш сын, Павел Игоревич, зарезал молодую красивую и хорошую девушку, не сделавшую в жизни никому зла... Вот так.
- Не мог Лёвик убить! - сипло вскрикнул Ивановский. - Это те, те убили! Вы так и запомните, следователь, - убили те двое, а мой сын был лишь случайным свидетелем...
