глубокую задумчивость, барабаня пальцами по столу:
— Предложение интересное, — не стал спорить с Лютым. — Но я тут вот что подумал. Представьте, я здесь останусь, и дело дойдет до суда. Вот будет шумиха, когда все общество узнает, что пацан, неделю как открывший магию, завалил шестерых бандитов, за каждым из которых наверняка длинный-предлинный список дел есть? Представляю, как вся структура возбудится от такого резонанса. Особенно, наверное, это понравится там.
И я указал пальцем в потолок.
— По краю ходишь, парень, — нехорошо прищурился Лютый.
— Мне хотят вменить все висяки за квартал, — пожал плечами я, — думаете, я позволю из себя сделать молчаливого агнца на закланье?
— Я хочу тебе помочь, — зашел с другой стороны мужчина.
— Хотели бы — помогли, — согласился я. — А пока больше похоже, что вы хотите помочь себе.
Лютый молчал, сверля меня взглядом. Мало кому понравится такой разговор с дерзким пацаном, но я ему был нужен. Очень нужен, судя по тому, что меня еще не закрыли в клетке с самыми отмороженными постояльцами.
— И хочу, — произнес он, наконец, приняв решение. — И в знак моей доброй воли, ты уйдешь отсюда сегодня. Чистеньким и в свою общагу. Но в следующий раз тебе может так и не повести.
Я кивнул:
— Вот это уже похоже на начало долгого диалога.
Лютый встал сам и кивнул мне следовать за ним. А я же подумал, что, кажется, у мужика дикий кадровый голод, раз он вцепился в меня мертвой хваткой.
Москва, центр, бар .
— Ну как? — вяло поинтересовался Лютый, сидящей за барной стойкой и потягивающий темное пиво из богатырской кружки.
— А, — отмахнулся садящийся рядом особист. — Ничего интересного.
— Ну хоть прищучите для профилактики?
— Да прищучим, — вздохнул собеседник. — Да только толку-то? Одного закрываешь, сразу новый вылезает. Страна непуганых идиотов прям.
— Есть такое, — вздохнул Лютый.
— А чего пацан? — спросил особист, заказав себе коньяк. — Я запись смотрел, прежде чем подтереть. Дюже борзый.
— Борзый, — согласился Лютый, — но умный, зараза.
— Умный — это да. Может, лучше к нам?
— Да на кой хрен он вам? Там такая силища. Разумовский сказал, дури немеряно. Ты смотрел трупы, видел, как он шестерых раскидал?
— Видел, — кивнул особист. — Это-то и интересно. Он же не суетил, не убегал. Он убивал. У одного контрольный во лбу, Игоряха. Контрольный!
— Этим и хорош, — усмехнулся Лютый.
— Хорош, — согласился особист. — А ты чего его отпустил-то? Он же сейчас перышки почистит и в клуб пойдет, лица ровнять обидчикам.
— Да там все всех пасут, — отмахнулся Лютый. — Я Понтифику такое внушение сделал, он там сам должен у входа караулить.
— Ну такое… — с сомнением отозвался особист.
Мужики чокнулись, приложились каждый к своей таре, немного помолчали, рассматривая разнокалиберные бутылки за барной стойкой. В это раннее-позднее утро бар был пуст, и даже музыку они попросили сделать потише. Поэтому звонок телефона Лютого был омерзительно громкий и раздражающе противный.
— Да, — поднес мужчина трубку к уху, а стакан с остатками пива к губам.
А в следующее мгновение майор грохнул тару о столешницу барной стойки и рявкнул так, что персонал попрятался по углам.
— Что значит «в клубе»⁈ Как он, мать вашу, мимо вас прошел-то⁈
Глава 19
Переулок возле Тверской
Прозвища в структуре прилипают сразу и намертво. И что бы ты потом ни делал, как бы ни пытался выделиться, назвали Хлопушкой — будешь Хлопушкой, даже если летящий к Земле астероид пробуришь для спасения человечества.
Понтифик к религии не имел никакого отношения. Причем не только к православной — вообще ни к какой. А прозвали его так за любовь изображать убогих и юродивых на улицах города в процессе работы. Ну правда, кто обратит внимание на сидящего на асфальте бомжа? Его обойдут по дуге, чтоб не дай бог флюидами нищеты не зацепило.
В общем, поскольку вход в бойцовский клуб был один, а Понтифик поклялся Лютому, что ни один пацан в него не пройдет ближайшие сутки, то пришлось самому выйти в поле, сидеть на картоночке и пугать утренних служащих своим мерзотным видом.
Понтифику в частности, да и вообще всем, если честно, этот клуб был как бельмо на глазу. Это был тот случай, когда все все знают, все все понимают, но поймать за руку не получается никак. А в деле, где замешаны аристократы, надо быть железобетонно уверенным, прежде чем выдвигать какие-то обвинения. Толку от того, что Лютый со своими парнями ворвется внутрь и положит всех лицом в бетон, если доказать, кому на самом деле капают денежки с этого места нельзя?
Толку никакого.
Так что разрабатывали и разрабатывали, искали и искали.
А ребята Понтифика по традиции вели наблюдение за всеми интересными объектами в городе. Ну и иногда сам Понтифик. Работа такая себе, так что персонал у него был, как правило, низкоквалифицированный, зато обладающий большим энтузиазмом.
В общем, ничего удивительного, что время от времени объекты терялись в процессе наблюдения. Кто ж знал, что из-за какого-то пацана, которого Понтифик принял на наблюдение в качестве «халтуры», начнется такая катавасия?
И вот сидел Понтифик, водил взглядом по переулку, мысленно представляя, как после смены пойдет в ближайшую кофейню и закажет себе ведро живительного напитка, как вдруг рядом, чуть ли не из воздуха, возник парень.
Ничего особенного: славянская внешность, короткая стрижка, ямочка на подбородке. И снисходительно смеющиеся голубые глаза.
— Утречко, — поздоровался парень, и Понтифик, уже заваливаясь на асфальт в блаженную темноту, успел подумать, что Лютый его убьет.
Подпольный бойцовский клуб, Александр Мирный
Пойманное у СИЗО такси довезло меня до ворот Императорского Государственного Университета. Я вышел из машины и потянулся. Хотелось есть, спать и набить кому-нибудь морду.
Быстренько приоритезировав собственные желания, я развернулся к дороге и поднял руку. Ползущее по другую сторону улицы такси с зеленым фонарем оживилось и, развернувшись на ручнике через двойную сплошную, подкатило ко мне.
— Куда едем? — вежливо поинтересовался водитель.
— Пересечение Тверской и Страстного бульвара, — сказал я, плюхаясь на заднее сиденье.
Плохо освещенный переулок перед входом в бойцовский клуб был и сильной, и слабой стороной заведения. Уютная темнота создавала иллюзорное ощущение сокрытия личности, но и мешала полноценному контролю за территорией. Так что валявшийся на асфальте бомж мне сразу бросился в глаза. В основном, потому что ни одна полицейская машина в центре города его не приняла. Ну и еще немного потому, что он был какой-то слишком хорошо пахнущий для такой категории граждан.
Тюк!
И бомж продолжает валяться дальше, только уже не сканируя цепким взглядом улицу.
Во дворе перед клубом было как-то неестественно тихо. Видимо, боев сегодня не проводили, хотя я не удосужился у Тугарина выведать расписание.
Боев не было, а охрана — была!
Впрочем, была она недолго. Я вежливо постучался во входную дверь, рассчитывая, что охране дали разнарядку меня пускать, и оказался прав. Когда замок щелкнул, и створка начала открываться, оставалось только резко двинуть ей по необремененному интеллектом лицу. Аккуратно уложив охранника на пол и связав ему руки его же ремнем, я пошел внутрь.
У входа, как и положено, была комната охраны. Судя по одиноко висящей на крючке куртке, в выходные дни персонал тут отсутствовал. Ну и правильно, охрана то тут рассчитана не на то, чтобы охранять помещение, а чтобы проводить фейсконтроль и разнять в случае чего перебравших гостей.
Сейчас, без людей и в тишине, помещение казалось заброшенным. Прикинув по логике, что кабинет начальства должен располагаться максимально близко к выходу или хотя бы к окну, я принялся обходить весь первый этаж.
Часть помещений была открыта и ничем интересным похвастаться не могла, часть приходилось открывать насильно. Выбивать было бы слишком шумно, а навыков домушника у меня не имелось.
Зато один мой товарищ прикасался к стройке века — прокладывал пути Байкало-Амурской магистрали. Так вот когда они работали на Дальнем Востоке, рельсы от мороза лопались.
А что такое петля не слишком дорогой двери по сравнению с советским рельсом?
Правильно, на один ледяной укус.
За первой вскрытой дверью оказался очень помпезный зал, видимо, для вип-вип-вип клиентов. Мониторы, диваны, барная стойка.
За второй — коробки с ворохом каких-то документов.
За третьей очень бедно оборудованный медицинский кабинет.
И, наконец, за четвертой, самой толстой, железной дверью, отделанной деревом, нашлось искомое.
Собственно, издалека было видно, что там меня
