И горе отодвинулось. Пора уже идти. И Мамиш пошел. И Р дома одна.
Если бы Хасай тоже был дома, начать было бы труд-ней. И Хасай спешил подальше от всех! От Амираслана! От всяких накачек, звонков, забот!.. А тут Мамиш! Вез спросу!
Если бы не Джафар-муэллим... Как-никак спаситель Мамиша. Погиб, спасая честь? А чью? Погиб, мстя? Но за что? И за кого? Гюльбалу? Или за себя? "Всех женю! И начну с вас, с Гюльбалы и Мамиша!" И начал. "Схва-тишься за горло бутылки, и Див тут как тут, только успей разбить бутылку!" А во сне кругом песок - как разбить? Бутылку о песок, а она набок валится и ниче-го с нею не делается. Песок и песок, а Див уже тут, i рядом, вот-вот достанет рукою до тебя. Черт знает что! Сказки какие-то.
ГЛАВА ШЕСТАЯ - рассказ о том, как Мамиш весь день был на ногах и его носило по городу - нырнул в центре и вылез на окраине, заблудился на узких ули-цах и в тупиках Крепости, ходил по Баилову, а вести о нем доходили из Арменикенда, и в Черном городе побывал и во дворе мечети Тазапир, и посмотрим, чем завершились его скитания. В кабинете у Хасая висит карта города, на ней ясно: где Крепость и где Баилов. Даже мечеть обозначена в виде минарета. Ну, и Черный город тоже. И Арменикенд. У каждого свое лицо, своя история, свой запах даже.
Мамишу бы спать и спать, да только тщетно бутылкой об песок - надоело, встал рано. И быстро покинул дом. Так осторожно, будто братья Хасая сидели в засаде, поджидая его. Конечно, Хуснийэ узнает, что Мамиш ушел рано. Спускаясь, глянул на ее балкон. И когда она только спит? За стеклом сверкнули глаза Хуснийэ. По спине Мамиша мурашки побежали. А потом она пальцем поманила его. Шайтан нашептывал Мамишу: вернись, повали старуху, избей... Это же дьявол!.. Но не стал слушать он нашептываний шайтана, спустил-ся и вышел на улицу. Никого! Даже того мужчины нет, который подозрительно смотрел на Мамиша, провожая его взглядом. Если б на карте, что висит в кабинете Хасая, прочертили путь Мамиша - а он разрешил бы испортить карту ради такого дела, все-таки интересно знать, куда это носит сына Кочевницы, а кочевье в ду-ше, в крови Мамиша,- так вот, если б и прочертили, ничего бы не поняли: ни тот, кто чертит, ни тот, кто за городской транспорт отвечает, даже за подземный. Тем более что вначале маршрут Мамиша не уместился на карте, а вышел за черту города. Но прежде Мамиш двинулся в сторону Сабунчинского вокзала, где жил Гая. Вошел в огромный1 двор, над которым нависли длинные балконы - квадратные, застекленные. Из од-ного конца двора просматривался другой. И все.окна и двери отворялись во двор. Крикнул снизу:
- Дашдемир!- Рабочую кличку Гая кто знает?
На крик отозвался мальчик, босой, черный от загара, как уголь, с курчавыми волосами.
- Вам Гая нужен? Вот тебе и не знают!
Мальчик внимательно смотрел на Мамиша. Такой здо-ровый дядя, а подбородок у него покраснел и разбух, под глазами синяки. Сам Гейбат постарался, знаешь его, он работает тут неподалеку, только рано еще, спит, наверное. Как и следовало ожидать, Гая с семьей на даче. Что ему жариться в городе? Мамиш знал дорогу туда и тут же обогнул памятник Самеду Вургуну, про-шел мимо городского вокзала, прозванного в свое вре-мя Тифлисским, и к электричке, на бывший Сабунчинский вокзал. Взял билет на Бузовны. А у Хасая карта удивительная, почти волшебная. И Мамиш на той кар-те вроде лампочки. Он ходит, и свет двигается, марш-рут прочерчивает. Долго стоял и ждал у карты Хасай: лампочка горела, но не двигалась. А потом вышла за пределы карты - значит, уехал Мамиш за город, а ку-да и зачем, вот и ломай голову.
.Мамиш приехал в Бузовны... Вниз и вниз - к морю, к даче Гая. А Гая там с песком воюет... "Все наступает и наступает!.." Удивительно, на дюнах, где они служи-ли - Сергей, Расим и он,- собирают песок, чтоб морю не отдать, берегут его, а здесь... А здесь песок наступает и наступает на сады, на дома, на виноградники. И ни-как от него не защититься. И злющий какой, полчища несметные мириады... Гая втыкал в землю доски - щиты. День-два, и песок заносит их, сыплет и сыплет - не удержишь, шагает и шагает на сады. Мамиш Тая как-то сказал: "Люблю я песок! Жаркий, мягкий, чистый!.. Искупался, ознобно, а ты грудью на песок, и сразу теплынь по телу... Хорошо!"-"Это,- огрызнулся Гая,- пляжное отношение к песку. А по-воюешь с ним, как я... На зубах хрустит, никак не уй-мешь его, жмет и жмет, все на своем пути заметает... Мириады песчинок, тьма-тьмущая, желтая масса так и Прет!.."
- Брось с песком воевать!
- А с кем же мне воевать, как не с песком? - гово-рит Гая. И удивленно смотрит на Мамиша.- Кто это тебя так, а?
А Мамиш молчит, всю дорогу, пока он ехал к Гая, ви-дел, как тот, разгневанный, с ходу стал одеваться: "Как? На тебя руку подняли? Дяди? Да мы их в мо-мент!.." Чтоб Гая да не заступился? И вот они идут, акуда? Ясное дело, говорит Гая, всех ребят позовем и...
К дядьям? Драться? Зачем же, пожимает плечами Гая. Даже не в милицию, а в райком, к первому секретарю! На бюро часто вызывали знатного мастера, когда дела буровой обсуждались, и не только. Именно туда, и всей бригадой, потому что рабочий класс оскорблен в лице Мамиша!..
А Мамиш молчит.
- Так кто это тебя? А?
- Хасай!
- быть этого не может!
- это дяди меня!
- Гейбат, Ага?
- а что? не ожидал? шашлыки его застила-ют тебе глаза?
- за что?!
Вот и выворачивайся наизнанку! Только начни - и уже каждый раз сначала. А в глазах: "Ну и интриган!.." - "Ну и кляузник!" - "Ну и..." - "На своего дядю-то!.." "Дошло до нас,- пишет Тукезбан,- что ты Хасая осра-мить вздумал..."
- Скажешь ты наконец, кто это тебя разукрасил?
- Да так... И сам не пойму.
- Не знаешь, кто синяк поставил?
- Упал я... Темно было...
- ...и скользко? Да?
- Откуда знаешь?!
- Расскажи кому другому! Подрался? Говори, не
темни, если надо, постоим за тебя!
отдуваться-то потом мне! "за недоказанно-стью..."
- И что я тебя разговорами? Завтракал? После чая, отведав сочный черный тут, шелковицу, Мамиш вздремнул в тени инжирового дерева, на паласе. Жена, две дочери и два сына Гая, десять недоуменных черных глаз, удивительно похожих, точно тутовые ягодки с одной ветки, разглядывали Мамиша, такого большого и здорового парня, которого не побоялся кто-то обидеть; один человек с ним не справился бы, это ясно даже самому младшему, Поладу, их, напавших, было много, а это уже нечестно.
- Что же привело тебя сюда? - снова пристал Гая.
- Не рад, что ли?
- Да нет, молодец, что пришел! Мы сейчас на пляж!. море не опротивело?
- Я ненадолго.
- Такую дорогу одолел, и не искупаться?
- В другой раз.
- Марджан,- Гая повернулся к жене.- А что, ес-ли мы завтра? Мамиш не сообразил, а той сразу ясно.
- С удовольствием уступят половину.
А понимать, собственно, и нечего: очередной барашек,
купленный в складчину с соседями.
- И соберем всех... Марджан, предупреди их. И Марджан Поладу:
- Беги к соседям.
- Не пойму, о чем вы?
- Вот тебе задание, раз своей охотой прибыл: уст-раиваем завтра пир, собираем всех наших. Давно вы у меня не были, а лето в разгаре. Перед последним штур-мом неплохо бы собраться!
"Вот и хорошо, голову забивать не надо. Пусть их!.. А из-за Октая ты еще помучаешься!.."
- Но как ты с такой физиономией по городу коле-сить будешь? Хорошо, что еще голова цела! У вас, между прочим, на крыльце всегда очень скользко.
- Вот, вот, там и поскользнулся!
- В родном доме падать не больно. как сказать!
- Это точно!
- И тебе надо от горя отойти.
только заикнулся и такая буря поднялась!
а если обо всем, что было?
А Кязым пишет: "Какого черта ввязался? Тоже мне! Молчал, молчал, а тут нате! Герой! Борец!.."
- Успели,- крикнула Марджан.- Полад догово-рился.
- Завтра днем и начнем. Шампуры надо почистить, давно не жарили.
И снова электричка.
Лампочка на карте Хасая загорелась и двигается, вот бы проследить, куда Мамиша носит, а Хасая вызвали на совещание.
В городе у вокзала Мамиш сел в троллейбус и в дру-гой конец города. Проехал мимо высотного дома, где работает Джафар-муэллим и у которого сидит сейчас Хасай, вдоль бульвара, миновал "Азнефть" и - на Баилов, к Сергею.
Маленькое их окно смотрело прямо на улицу, шумную и жаркую. Главное богатство комнатки - просторный аквариум с золотыми рыбками, хвосты веером. Рыбки лениво плыли между водорослями. Сергей удивленно уставился на Мамиша: что за фонарь под глазом?! Чего рассказывать? Поскользнулся в своем же дворе, сам виноват; надо знать, где падать.
- Праздник какой или просто так собираемся?
- А без повода не можешь?
В прозрачной воде двигались золотые рыбки, щедро освещенные розовым светом. Тяжелые хвосты тянули вниз, но рыбы натужно стремились кверху поймать ртом воздух.
Сергей куда-то записал адрес Расима и не мог найти. Кажется, в Черном городе. Но Черный город - это ог-ромный город в Баку.
Может, Селим знает? И снова в троллейбус, в Крепость, к Селиму. Вошел со стороны Девичьей башни. Очищен-ная теперь от прилипавших к ней дряхлых домиков, башня казалась еще выше. На площадке у башни стоя-ли негры в ярких цветных рубашках, и до ушей Мами-ша донеслась чужая речь - гид, нарядно одетая де-вушка в огромных темных очках, рассказывала исто-рию башни, стены которой некогда омывались морем. Бросались ведь, спасая свою честь, отсюда в бушующие волны. Хуснийэ бы с Хасаем и Р сюда. И пусть разыг-рывают свои восточные драмы. "Старшая моя жена",- говорит Хасай... Пестрая толпа по широким ступеням поднялась наверх и остановилась, а Мамиш прошел дальше, затем повернул влево, снова наверх, еще на-лево. Мамиш однажды приходил в Крепость к Селиму, но со стороны сада Революции, через вновь открытые ворота, десятки лет стоявшие заколоченными. А теперь стоило войти в другие ворота, как сместились ориенти-ры. Идет - будто тупик, а чуть пройдешь, открывает-ся новая улица. Плутал, плутал, да так и не отыскал дом Селима, спросил, как добраться до сада Революции, подошел к знакомым воротам и начал все сызнова.
