— Благодарю вас за то, что пришли, — сказала она. — Я знала, что, в конце концов, вы придете.
— Прошу прощения. Мне давно следовало навестить вас.
— Извиняться ни к чему. Вы сказали, что получили мое письмо?
— Да. Оно меня застало в Танжере.
— Танжер? Как экзотически это звучит. Я написала это письмо как раз перед... смертью Яна. Вас не было здесь так долго — я не нашла другого способа связаться с вами.
— Я должен был вернуться. Повидать Яна, поговорить с ним.
— Да нет, ничего вы не были должны. От этого ничего бы не изменилось.
Она взяла чайник и налила чай «Эрл Грей» в фарфоровые чашки. Молоко — для себя, лимон — для меня, тонко нарезанные куски кекса на тарелке. Танжер, Фес и Марракеш, Дункан Милн и шейх Ахмад, граф д'Эрвиль — это все вдруг стало таким далеким, частью света, в которой я больше не жил. И все эти воспоминания стерли обыкновенные кекс и чай.
— Как это произошло? — спросил я. — В письме вы написали очень мало.
— Писать было, собственно, почти нечего. Все началось через день-два после того, как Ян вас навестил. В этот вечер он вернулся совершенно расстроенным. Беспокоился о вас, о том, что вы общаетесь с этим человеком, — Милном. Дело в том, что Ян до этого наводил о нем справки и узнал то, что ему явно не понравилось. Ну так вот, через два дня после визита к вам у него случилась страшная головная боль. Ничто не могло ее снять. Он не спал всю ночь, и я застала его плачущим в кухне. Это было ужасно. На следующий день голова прошла, но все равно я очень волновалась.
Я видел, что она и сейчас начинает волноваться, заново переживая те события.
— Генриетта, не надо больше рассказывать. Вы уже испытали достаточно.
Она взглянула на меня и привычно смахнула пальцем набежавшую слезу.
— Достаточно? В самом деле? Вы что же, думаете, есть момент, в который кто-то скажет: «Достаточно, теперь вам будет лучше»? Нет такого момента, потому что со временем все становится только хуже. Это ведь не тюрьма, вы знаете! Не будет такого дня и часа, когда за вами придут и скажут: «Все, ваше время вышло, вы теперь свободны».
Я нежно посмотрел на нее.
— Да, — сказал я. — Я знаю.
Глаза ее расширились.
— Простите, Эндрю, я забыла. Вам это известно так же хорошо, как и мне.
— Достаточно хорошо, — сказал я, улыбаясь. — Это не имеет значения. В нынешнем году я был вам не слишком хорошим другом.
— Давайте забудем об этом, Эндрю. Самое главное, что вы здесь, — она казалась задумчивой. — Все теперь позади, так? — спросила она. — Милн и прочее?
Я помедлил. Я не думал об этом так определенно. Но мне был задан прямой вопрос. Я понял, что должен ответить прямо.
— Да, — ответил я. — Думаю, что так. Я решил порвать с Дунканом. Я не собираюсь встречаться с ним, если это возможно.
— Рада это слышать. Ян в последние недели очень о вас беспокоился. У него опять начались головные боли, и он стал худеть. Врачи его обследовали со всех сторон, но ни к какому решению не пришли. В промежутках между приступами головной боли он писал вам длинное письмо. Он мне так и не разрешил посмотреть, что он пишет. Даже взглянуть на него не давал. Но несколько раз повторил, что вы обязательно должны его прочитать".
— Понимаю. Вот почему вы хотели, чтобы я вернулся?
Она кивнула:
— Да. У Яна появились какие-то нарушения в мозгу, как будто что-то преследовало его. Его все время тревожил какой-то сон. По ночам он то и дело вскрикивал. Я пыталась расспрашивать его, но он молчал. «Я должен поговорить с Эндрю, я должен поговорить с Эндрю», — вот и все, что он говорил. Вот я и подумала, что, если вы приедете, то, может быть, успокоите его.
— Простите. Если бы я знал раньше...
— Не думаю, что это изменило бы дело. Вы не смогли бы спасти его жизнь. Никто бы не сумел. Возможно только, что ваше присутствие немного бы его успокоило. Трудно сейчас сказать. А, может, и наоборот — ему бы стало от этого только хуже.
— У вас нет никакой догадки, что его так тревожило?
Она покачала головой. Движения ее были скованными, и даже какие-то деревянными. Я понял. Горе не красит.
— А что же письмо? Он его закончил?
— Не знаю, — сказала она. — Если он и закончил его, то я все равно не смогла его найти. После его смерти я искала повсюду, просмотрела все его бумаги, но письма и след простыл.
— Может быть, он отправил его мне по почте?
— Возможно. Поначалу в перерывах между приступами он еще выходил на улицу. Позднее он вынужден был оставаться дома. Под конец его положили в больницу. Там он и умер.
Рука ее затряслась, и она быстро поставила чашку, разлив чай по столу. Я беспомощно смотрел, как она, согнувшись, старалась победить свою душевную боль. Боль эта, как было мне известно, медленно отступала и забиралась в маленькое темное логово, собираясь с силами, чтобы выпрыгивать оттуда вновь и вновь.
— Умирал он мучительно, — сказала она, не извинившись. — Успокаивающие лекарства не действовали, и страдал он ужасно. Результаты вскрытия неопределенные. Целые участки мозга были покрыты шрамами, а причина таких повреждений неясна. Ну, сейчас все кончено. Яна не вернуть, а понимание причины смерти ничему не поможет.
Мы вытерли пролитый чай, и я налил ей нового. Рука ее перестала дрожать.
— Я поищу письмо, — пообещал я. — Он, возможно, послал его на факультет. Или в Танжер. Если это так, то существует возможность его получить.
— Существует, — подтвердила она, но я видел, что она больше не хотела об этом разговаривать.
— Вы часто бывали в церкви с тех пор, как... Ян умер?
Она покачала головой:
— Сначала ходила. Думала, это поможет. Раньше церковь всегда меня успокаивала, умиротворяла. Теперь же все слова утратили для меня всякий смысл. Я почти не хожу туда. Не могу настроиться на службу. Мои друзья, конечно, в шоке. Быть может, они правы. Возможно, я со временем и буду опять ходить в церковь.
Мы разговаривали, пока не съели весь кекс и не осушили чайник. На улице стало темнеть.
— Мне пора, — спохватился я. — Я сяду на автобус на Квинсфери-роуд.
Поднимаясь из кресла, я столкнул книгу Элиота. Поднял ее, и она открылась на стихотворении «Бесплодная земля». В глаза мне бросилась строфа:
Кто он, третий, идущий всегда с тобой?
Посчитано так: нас двое — ты да я,
Но взгляну вперед по заснеженной дороге -
Там он, третий, движется рядом с тобой,
В темном плаще с капюшоном...
Я закрыл книгу и подал ее Генриетте. Она заметила, что я прочитал.
— Это был сон Яна, — сказала она. — Человек в капюшоне, заманивающий его все глубже в кошмар. Он бормотал это во сне. Днем он никогда об этом не говорил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
