Она прижалась к смуглому тонкому телу еще крепче, украдкой смахнула выступившие на глазах слезы.
И это тоже случилось с ней впервые – желание разрыдаться от счастья…
Этот парень – особенный.
Ему за пару часов удалось помочь ей понять самое главное, некую основу основ всей жизни.
С ним все – с самого начала – пошлî неправильно.
Иногда его присутствие ее радовало – забавно было наблюдать за ним, таким непохожим на российских мужчин, таким красивым.
Иногда вся эта авантюра казалась ей ошибкой, когда эмоции ее захлестывали и от страха очень хотелось обвинить кого-нибудь во всех своих бедах, а, кроме Салаха, поблизости никого не было.
Только все это неважно.
Не очень важно.
Никто и никогда не хотел отдать ей так много, как Салах…
У этого мальчика никогда ничего не было. Старенький «наладонник», белые джинсы и пара мелких монет в кармане – вот и все его «приобретения». Имущество. В этой стране так живет большинство его ровесников.
И вот парню подфартило. У него появляется очень красивое и дорогое ювелирное украшение. И возникают вполне естественные планы – продать ценную вещь, помочь родным, начать жить по-новому.
Но – не складывается. Венец похитили.
Сложно даже сказать, как именно это случилось. После жуткой бессонной ночи, долгих поисков пленных туристов по всему острову и затянувшегося обеда глаза у них закрывались сами собой. Доползти до кровати и провалиться в сон – только этого всем и хотелось. Через несколько часов венца в их номере уже не было: он исчез из шкафа вместе с сумкой. Двери были закрыты, окна – нет. На пороге перед домиком лежал черный ленспен, принадлежащий, как позже выяснилось, Лике Вронской.
Господи, господи, как же Салах рыдал…
Его огромное вселенское горе просто потрясало тем, что это было прежде всего горе из-за невозможности что-то отдать!
– Помнишь, ты говорила мне о лампах для своих цветов? О том, что они обязательно должны включаться зимой, что свет так же важен для твоих цветов, как и вода? Я хотел построить для тебя самую лучшую оранжерею, где всегда светили бы самые яркие лампы. Я хотел подарить тебе много-много голубых «ванд», чтобы они цвели как сумасшедшие; чтобы ты ими любовалась, а я любовался бы тобой. – Он раскачивался из стороны в сторону, его смуглые щеки блестели от слез. – А помнишь, ты рассказывала мне о питомниках для орхидей? Которые есть в Германии и Таиланде? Я хотел бы купить такой питомник для тебя… Но украшение украли! Прости меня, я никогда, наверное, не смогу подарить тебе хотя бы одну-единственную голубую «ванду»…
Он рыдал, и на душе у нее становилось тепло-тепло.
Кристина вдруг почувствовала: вся любовь, какая только есть в целом мире, сконцентрировалась в этом мальчике и предназначена в этот миг только для нее.
И в этой любви столько света – не взять такой подарок невозможно. И даже, нет, «взять» – не то слово. Просто этот свет есть, он вспыхнул в ее жизни, и ей просто до невероятности хорошо: этот свет растворяет в себе все беды, обещает долгое, даже какое-то бесконечное счастье.
Это такие тонкие и сильные эмоции… Мало слов, но столько покоя и умиротворения…
Потом, конечно, она все-таки придумала и логическое объяснение для этой внезапно хлынувшей потоком в ее душу, такой сильной любви к Салаху (о, эти финансовые аналитики – страшные люди: их хлебом не корми, дай только разложить по полочкам информацию, неважно какую!).
Блэк Черри по значимости своей сравнялся с вещами, вызывающими любовь в ее душе: с орхидеями, с их потрясающими разнообразными цветами, упругими зелеными листьями, с корешками. Он приблизился к самому любимому: он понял и полюбил ее цветы. Это, оказывается, невероятно важно!
Никогда ни один из ее мужчин не был способен запомнить название ее любимой орхидеи. И вообще, никогда и никто не испытывал желания совершать ради нее все те безумства, о которых твердил ей этот мальчик, – завести сто экземпляров «ванд», купить питомник для орхидей… А ведь прежние ее кавалеры были людьми совершенно другого толка – успешные, обеспеченные, в конце концов, просто всегда, постоянно сытые. Им было легко совершать красивые жесты. Но только никто особо не стремился это го делать. Ритуальные духи и конфеты к Восьмому марта – не в счет, это дарят всем, такой презент не учитывает индивидуальности женщины.
А тут – голодный ребенок с таким большим сердцем, с самой настоящей, чистой, искренней любовью! От подобной любви хорошо невероятно: это теплое море, свежий ветер, яркие лучи рассвета, весь мир – для тебя, и всех существующих на свете слов все равно мало, чтобы описать всю красоту, тепло и сладость этих искренних чувств…
Господи, господи, бывает же такое счастье!
Можно обнять его тонкое горячее тело, притянуть сладкого мальчика к себе в любую минуту.
Неважно, что на его губах соль от слез и совершенно непонятно, что будет с ним завтра…
Есть только это мгновение, и оно прекрасно, потому что это – любовь, настолько искренняя и бескорыстная, какой она только и может быть.
«Мне так хорошо, – думала Кристина, обнимая уснувшего Салаха. – После еды и секса клонит в сон… Так, окна мы закрыли, двери – тоже. Воровать у нас больше нечего. В убийство Эмилии я почему-то не верю. Наверное, это событие просто не вписывается в мое нынешнее состояние: я так счастлива, что просто не могу поверить ни в боль, ни в чью-то смерть. Как здорово: теперь весь мир оставит нас в покое, и я буду просто радоваться тому, что с нами происходит…»
Через несколько минут она уже крепко спала.
Как Салах поднялся с постели и вышел из номера, Кристина уже не слышала…
* * *
«Да, все-таки двигаюсь я относительно неплохо…»
«Я забываю о том, что Эмилия мертва, а потом вдруг так больно становится!..»
«Ой, нет, я похожа на шкаф, на неповоротливого слона…»
«Мы с Андреем еще минут десять тут потусуемся – а потом укроемся в засаде…»
«Катя – умница, она такая грациозная…»
«У мужиков с пластикой хуже, чем у женщин. Вот слоны-то!..»
«Вернусь в Москву – пойду на танцы в какой-нибудь клуб…»
«Какой у Ганса мрачный взгляд – ну точно маньяк! Или он так злится потому, что сбивается со счета?..»
Мысли Лики Вронской были обрывочными, короткими и преимущественно трагичными – в ритме нервного танго, которому Катя решила посвятить свой танцевальный урок.
– Может, лучше что-нибудь другое поставить? – робко предложила Вронская, испугавшись первых звуков печальной страстной мелодии. – У меня от этой музыки мурашки по телу бегают.
– Так это же прекрасно! Музыка и должна находить отклик в душе. – Катя бросила на Андрея выразительный взгляд: – Правда, Андрей?
Он быстро кивнул и отвернулся. Изучившая мимику своего бойфренда Лика невольно улыбнулась: такие страдальческие морщинки в уголках его губ вообще-то свидетельствуют о том, что никакого отклика в душе у Андрея (как и у большинства мужчин, к сожалению) танго не находит. Давно канули в Лету те времена, когда умение хорошо вальсировать считалось важным и необходимым качеством настоящего джентльмена. Теперь представителям сильного пола больше нравится валяться на диване и «под пиво» смотреть футбольный матч; в крайнем случае они вдохновятся горными лыжами или каким-нибудь другим экстремальным видом спорта. А вот танцы – увы и ах, хотя с точки зрения эстетики это было бы так красиво: влюбленная пара, кружащаяся под медленную мелодию… И еще на лице Андрея промелькнуло выражение досады. Он явно почувствовал, что Катя начинает строить ему глазки, и никакого удовольствия такое повышенное внимание с ее стороны ему не доставило. Что, конечно, не может не радовать его спутницу!
Урок танцев длился уже минут двадцать.
После разминки Катя показала им первые шаги.
Мысли Лики рвутся-ломаются и через минуту практически исчезают.
Невозможно одновременно смотреть на Катю, следить за собственным отражением в зеркале, поглядывать на старательно вышагивающих в ритме танца Ганса и Андрея и пытаться думать о поимке преступника.
Или рассуждения резко обрываются, или ноги перестают двигаться. А ей все же хочется даже в эту минуту выглядеть не совсем уж коровой на льду – любимый мужчина рядом. Да, он тоже танцует далеко не идеально, но как же было бы здорово поймать его восхищенный взгляд!
– Ну вот и все, основные движения мы разучили, – провозглашает Катя, откидывая назад длинные шелковистые волосы. – Теперь пробуем в паре!
«Впрочем, ладно, – успела подумать Лика за те мгновения, когда к ней приблизился Андрей и пригласил на танец, – мы ведь с ним уже все решили, определили место для засады. Возле помещения для танцкласса растет пышный цветущий кустарник, за ним нас не увидят, зато студия оттуда просматривается идеально. Я уже почти не сомневаюсь, что убийца и вор – именно Ганс: он не может выполнить правильно ни одного движения, явно голова не тем забита…»
