…
– Малыш, ну зачем ты реснички намазала?
– Поярче будут.
– Они у тебя и так ослепительные.
– И длиннее.
– Так ведь до бровей достают. А каблуки? Ну, кому нужны каблуки? Ты у меня такая масенькая, такая уютная.
– Какая же я масенькая, Вань? Метр семьдесят пять.
– Все равно. – Он прижимал ее к себе, она утыкалась носом в подмышку и действительно ощущала себя маленькой и легкой в объятиях почти двухметрового юноши.
…Теперь каблуки. И задница на три размера больше. И о какой, скажите, хрупкости и легкости может идти речь?»
– Слушай, – Наташа вывернулась из цепких рук подруги, – я, наверное, все-таки не пойду.
– Ты надо мной издеваешься? – Светка от неожиданности даже опустилась на кушетку. – Вов! Нет, ну ты глянь на эту ненормальную! Все нервы мне истрепала. Пойду – не пойду, детский сад какой-то!
Подруга была единственным человеком, позволяющим себе называть Наташиного мужа Вовой и упорно не замечающим его малоприветливого поведения. На сей раз, правда, тот отозвался и, выглянув в коридор, сказал вполне миролюбиво:
– Шли бы вы уже отсюда. Играть невозможно.
– Шахматисты хреновы. Проку никакого, – тут же ринулась в атаку Светка. Она привыкла брать быка за рога. – Если ты ее не образумишь, мы вообще никуда не пойдем, а будем сидеть тут, пить с вами чай и донимать бабскими разговорами.
Лицо мужа вытянулось и наполнилось таким откровенным ужасом, что супруга, не удержавшись, прыснула:
– Ладно, твоя взяла. Пойду, не отстанешь ведь.
– А то! Давай бигуди неси, будем из лягушонки царевну делать.
Наташа снова посмотрела в зеркало и вздохнула. «Лягушонка. Лягушонка и есть. Как ни накручивайся и не наряжайся, а двадцать лет не скинешь. И волосы не так блестят, и глаза не светятся, и фигура не сводит с ума, да и сердце не трепещет. Нет, бьется, конечно, от волнения, но уже не так быстро».
Через полчаса Светка оглядела свое творение и удовлетворенно кивнула:
– Ну вот, родная мать не узнает.
– А не мать? – усмехнулась Наташа, и подруга тут же ответила лукавым подмигиванием:
– Тем более.
«Лучше бы узнал. Хотя почему должен не узнать? Да, постарела. Да, изменилась. Но ведь не до неузнаваемости же. И почему, собственно, я так нервничаю? Он, поди, тоже не мальчик. Может, поседел, может, полысел. Да и животик вполне мог наесть. Ладно, скоро увидим. И будь, что будет».
Еще через пятнадцать минут, когда она снова надушилась и нацепила шарф, подруги, наконец, выкатились и заторопились к метро.
– Опаздываем! – свирепела Светка и включала пятую скорость.
– Сбавь обороты! – стонала Наташа. – Иначе вместо школы поведешь меня в травмопункт.
Та чуть замедляла ход, но говорила расстроенно:
– Там, наверное, все съедят.
– А ты что, из голодного края?
– Я, Наташка, учитель, причем незамужний. Левых доходов не имею и по таким мероприятиям каждый день не шастаю, так что шевели ластами и не порти праздник.
По поводу левых доходов Светка, конечно, душой кривила. Частные ученики никогда не переводились, а с вводом ЕГЭ услуги сильных русистов заметно подорожали. В общем, прибедняться и сильно жаловаться на жизнь не следовало. Она и не жаловалась, но ругалась, бурчала и практически бежала вприпрыжку до самой школы. У дверей резко затормозила.
– Чего ты? – Наташа с разгону влетела в Светкину спину.
– Притормози. Отдышаться надо. А то войдем как две гончие с языками на плечах.
Подруга порылась в сумочке и протянула ей маленькое зеркальце:
– Посмотрись.
– Зачем? – Она испуганно дотронулась до щеки, до прически. – Что-то не так?
– Нормально все, но удостовериться надо самой. Как можно чувствовать себя на все сто, если не имеешь представления о своем облике?
Наташа бросила послушный взгляд в зеркальце – для человека, только что совершившего марш-бросок, она выглядела совсем неплохо. Даже хорошо: глаза блестят, на щеках румянец, волосы немного растрепались, но смотрятся даже лучше, чем прежде, – естественнее. Можно шагать внутрь.
На скучной торжественной части Наташа сначала пыталась реагировать на ежеминутные вскрики подруги: «Ой, смотри, Рябинина! Ой, какая стала! Нет, ты помнишь? Ведь ни кожи, ни рожи. А теперь цаца. Гляди, Наташка, Звягинцев-то лысый! Ой, держите меня, Черепанова! Вернее, две Черепановых. Надо будет сказать, чтобы жрать перестала».
– Ты злая, – наконец резюмировала Наташа и погрузилась в свои мысли.
Рассмотреть всех присутствующих в актовом зале было невозможно. Подруги оказались в конце, и взору открывались в основном затылки. Конечно, Наташа взялась разглядывать эти затылки, но ни один не казался родным или хотя бы знакомым. Может, тоже лысый, как Звягинцев? Ну и что, что раньше была копна волос? У нее вот тоже раньше ни морщин не было, ни целлюлита. А может, и не пришел еще. День все-таки рабочий. Наверняка основной народ попозже подтянется. Интересно, как они встретятся? Чудесно было бы на лестнице. Да. На лестнице просто прекрасно. Она будет спускаться из зала, а он бежать наверх. Увидит ее и замрет. Во-первых, на лестнице приглушенное освещение, так что все насмешки природы на Наташином лице перестанут кричать о себе так громко. Во-вторых, снизу лучше сможет оценить, что ноги у нее такие же длинные, как и прежде. И, наконец, в-третьих, где еще, как не на лестнице, будет у него возможность не просто галантно поцеловать ей руку, но и преклонить перед ней колено. Хотя почему, собственно, он станет целовать руку? Сроду так не делал. Предпочитал более интимный контакт. Теперь тоже, наверное, захочет подчеркнуть их особую близость. Не будет склоняться к руке, чмокнет в щеку и приобнимет. Может, даже по спине похлопает, как старинного друга. Тогда лучше просто столкнуться в коридоре. Да, в коридорах всегда многолюдно. Каждый занят своим делом и не станет смаковать детали встречи. В коридоре и поговорить сразу можно, а на лестнице как-то не очень…
– Пошли в буфет! – Локоть Светки вонзился Наташе под ребра.
– Зачем?
– Ты дура, что ли? – Она прислонилась к уху и прошептала: – У нас с собой было.
Только теперь Наташа обратила внимание на то, что выступление директора закончилось и народ нестройной цепочкой потянулся к выходу.
– Давай скорее, а то все столики разберут.
– Так, может, позже. По кабинетам надо походить, с учителями поболтать.
– Учителя никуда не денутся, поверь мне. Им регламент предписывает торчать до конца мероприятия. А однокашники могут испариться: у кого дети несутся, у кого куры плачут.
– Чего?
– Да ничего! Тебя пока убедишь, заговоришься совсем.
– Буфет так буфет. А у кого было-то?
– Так Звягинцев принес. Он же пиджак распахивал очень красноречиво.
– Свет, мы вроде взрослые люди. Неудобно как-то.
– Неудобно будет завтра, а сегодня давай тряхнем стариной.
Спустились в буфет.
– Ой! Наши! – завопила Светка. Наташа тоже расплылась в улыбке и бросилась за подругой к двум составленным вместе столикам.
Конечно, были не все, но, как говорится, основной костяк присутствовал: близняшки Нефедовы, отличница Леночка Мохова, тот самый лысый Пашка Звягинцев, разливающий под столом то, что сумел пронести, Петька Шнец, Глеб Чурайкин и Андрей Онежский. Почти вся компания в сборе. Его только не было. Задерживается.
– Пирожное будешь? Марципан или ром-бабу? – снова пихнула Наташу в бок подруга. – А лучше сразу два бери. Когда еще в школу за вкусом детства удастся попасть.
– Нет, – испугалась Наташа. – Нет-нет, я есть не буду.
Светка бросила на нее понимающий взгляд и милостиво разрешила:
– Ну, не ешь.
«Не буду. Хотя «бабой» с удовольствием бы отравилась. Но рисковать нельзя. Войдет, протянет руку, а у меня полный рот теста. И ни бе, ни ме, ни кукареку. А еще лучше, если, как обычно, шуточку какую отпустит, а я с полным ртом рассмеюсь. Вот уж встреча так встреча окажется. Одна проза жизни и никакой романтики. Она плюнула ему в лицо спустя двадцать лет после расставания. Горячая тема для телевизионного ток-шоу».
– Ну, где ты? Что ты? Совсем пропала! – затормошила Наташу одна из близняшек Нефедовых.
Пришлось рассказывать о себе, украдкой бросая взгляды на дверь. Потом вполуха слушать других и даже пытаться шутить к слову и улыбаться непринужденно. Удавалось с трудом. В голове крутилась навязчивая мысль: «Сижу здесь, а он, наверное, все ботинки стер: ходит по зданию, ищет меня».
– Пойду пройдусь, – Наташа решительно встала.
Тут же посыпались протесты:
– Да погоди, сейчас вместе пойдем.
– Куда спешить-то?
– Мы только пару раз чокнулись.
Но откуда-то взялась решимость:
– Чокайтесь без меня.
Она заглянула к директрисе, обменялась дежурными комплиментами и побежала дальше. Поболтала с биологичкой, англичанкой и еще парочкой учителей, которые ее не учили, но помнили. Больше идти было не к кому. Остальные все новенькие и Наташу знать не знают. Потом посидела немного в рекреации третьего этажа, прошлась по четвертому, спустилась на второй и снова поднялась на пятый, заглянула в актовый зал, где тряслась под громкие звуки молодежь. И нигде долго не задерживалась, нигде не могла остаться дольше трех минут. Боялась с ним разминуться и металась по школе раненой птицей, всматриваясь в чужие лица и равнодушно откликаясь на редкие приветствия. Потом решила вернуться в буфет. Бежала быстро. Он мог уже минут тридцать там сидеть и спокойно попивать звягинцевский коньяк. Но его не было. И коньяка, кстати, тоже уже не осталось.
