Вадим учился в той же испанской школе, но на класс ниже. И у них был самый дружный класс за всю историю школы. Они до сих пор отмечают вместе дни рождения и праздники. Эта общительная команда знала, по крайней мере в лицо, каждого ученика, который на их памяти переступал порог родных пенатов. Я надеялась, что кто-нибудь из них жил в свое время вблизи от Белоусовой. Таким образом мы смогли бы разузнать хотя бы ее старый адрес. А потом можно было бы выяснить через паспортный стол, куда она выписалась - если выписалась.
Вадик и Мишка (тот самый чао-чао) чрезвычайно мне обрадовались, но Лешу встретили настороженно. Однако после должных представлений признали и его.
- Вадюха, мне нужна твоя помощь, - начала я без предисловий. - Какая-то зараза подстроила мне пакость. Последствия пока неясны, но пакость крупная. Мы подозреваем, что зараза эта женского пола и училась в моем классе. Прощупываем всех, кого смогли разыскать, но одна девица как в воду канула. Я перелистала альбом и выдрала фото Липучки. - Вот она. Зовут Лена Белоусова. Я хочу, чтобы ты собрал своих ребят и поспрашивал: может, кто помнит, где она жила раньше?
Вадим взял у меня фотографию, всмотрелся и удовлетворенно хмыкнул.
- Ага! Липучка. Гелина лизоблюдка. Она, конечно, не Геля, а только учится, но как пакостить, наверное, уже усвоила. Кстати, Гелю ты проверила?
- Спрашиваешь! Первым делом.
- Ладно, будет исполнено, - пообещал Вадик, убирая фотографию в карман. - Тебе когда нужно? Чем раньше, тем лучше?
- Истинно глаголешь.
- Сегодня у нас пятница, - задумчиво пробормотал он. - Боюсь, раньше семи собрать народ не удастся - рабочий день. Но кое-кого из бездельников можно призвать сразу. Ты дома?
- Пока - да. А на потом запиши номер мобильного. Леша, продиктуй.
Леша достал записную книжку, а Вадик тем временем сбегал за своей. Решив вопрос со связью, мы попрощались. Мужчины обменялись рукопожатием, а мы с Вадюхой традиционно пихнули друг друга кулаком в плечо. Потом я приласкала Мишку, и мы с Лешей удалились.
Теперь, когда проблема Липучки была переложена на чужие плечи, мы могли с чистой совестью сидеть дома и ждать милицию хоть до самого вечера. Но ждать нам не пришлось. Не успела я добраться до дивана, как в дверь позвонили.
Не знаю, с чего Петр Сергеевич взял, будто я пользуюсь приворотным зельем. Куприянов, явившийся с визитом, нисколько не походил на мужчину, опоенного любовным напитком. Был он хмур, как осенний рассвет, и холоден, как мороженый палтус. Когда я ввела визитера в гостиную, его угрюмость достигла масштабов почти неприличных. Правда, обшарив взглядом углы и убедившись, что ни в одном из них не притаился Прошка, Сергей Дмитриевич несколько просветлел. Он взял в руку узкий длинный сверток, который до того держал под мышкой, протянул мне и сказал, радуя слух легким грассированием:
- Вот, Варвара Андреевна, возвращаю вам вашу картину. Но с одним условием...
Про условие я не дослушала. Схватила сверток и опрометью бросилась в спальню. И лишь убедившись, что держу в руках свой "Пир", целый и невредимый, я вспомнила о нормах цивилизованного поведения и вернулась к бесцеремонно брошенному гостю. Хорошо еще, Марк заполнил паузу, затушевав недостатки моего воспитания.
- Значит, подозрения с Варвары сняты окончательно? - уточнял он, когда я вошла в комнату.
- Почему? - тут же полюбопытствовала я. - Вы нашли более подходящего кандидата на роль убийцы Анненского?
- Пока нет. Как я уже сказал вашим друзьям, мы нашли свидетеля пьющего пенсионера, который промышляет сбором бутылок в районе офиса Анненского. Там напротив особняк другой фирмы, и уборщица по пятницам выставляет под крыльцо черного хода коробки с собранной по кабинетам тарой. В пятницу пенсионер был под хорошим градусом, и за бутылками не пошел. Засветло он никогда их не собирает - стесняется. Поэтому добрался до заветных коробок он только в субботу после одиннадцати вечера. Если верить его показаниям, получается, что Анненский все-таки доехал первого до конторы. По крайней мере, пенсионер видел перед воротами особняка машину, похожую по его описанию на "тойоту" Анненского. И еще он видел, как один мужчина грузит в машину другого. Дедуля не придал инциденту значения, решил, что шофер транспортирует перебравшего хозяина. Лиц "шофера" и "хозяина" он не рассмотрел, но клянется и божится, что и тот, и другой - крупные мужчины. Поскольку вас, Варвара Андреевна, за крупного мужчину невозможно принять даже с перепою, у нас появились серьезные сомнения в вашей причастности к убийству. Кроме того, мы нашли эксперта, у которого Юрий Львович консультировался по поводу вашей картины. У вас есть магнитофон?
Я указала на журнальный столик за диваном, где стояла магнитола. Сергей Дмитриевич достал из кармана кассету, вставил ее в гнездо, понажимал на кнопочки, разыскивая какой-то определенный кусок записи, нашел и включил воспроизведение.
"Юра совершенно не разбирался в живописи, - услышали мы приятный тенор. - Даже несколько бравировал этим. Знаете, считается, что культурный человек должен понемногу разбираться во всем - в музыке, литературе, живописи, в кино, в еде, винах эт цетера. Так вот, Юра во всеуслышанье заявлял, что живопись оставляет его совершенно равнодушным, и он не видит причин забивать себе голову именами художников и сведениями об их технике. Поэтому я был до крайности удивлен, когда он попросил меня взглянуть на этот холст. Удивление сменилось изумлением, когда я его увидел. Современный художник, лично мне не известный и, судя по технике, даже не вполне профессионал. Конечно, чувствуется, что автор - человек образованный, с воображением и, как говорится, не без искры Божьей. Но знаете, сколько таких талантов рассеяно по всему миру? Десятки, если не сотни тысяч. А пробьются к известности единицы. Художники вообще редко добиваются признания при жизни - такая уж у них судьба. Я, конечно, полюбопытствовал, кто автор холста, и почему он заинтересовал Юру. Юрий отказался назвать имя, а на второй вопрос ответил, что это первая в его жизни картина, которая произвела на него впечатление. Пленила с первого взгляда, так он выразился. По этой причине он решил, что художник - непременно гений. Нужно только сделать небольшую рекламу, и мировая слава ему обеспечена. Разумеется, Юра собирался помогать гению небескорыстно. Он рассчитывал стать его агентом и получать баснословные комиссионные. Сколько помню, единственной подлинной его страстью были деньги. Да, возвращаясь к картине. Я, конечно, рассеял Юрино заблуждение. Назвал приблизительную сумму, которую ему придется вложить, чтобы сделать художника модным. Сказал, сколько примерно будут стоить в этом случае его работы. Юрий ушел, не скрывая разочарования".
Куприянов потянулся рукой и выключил магнитофон.
- Когда Анненский обратился за консультацией? - спросил Марк.
- Двадцатого июля. Полагаю, он позаимствовал картину, когда Варвара Андреевна была в отъезде. Правда, не очень ясно, как он узнал, что квартира пустует, и где достал ключ.
- О том, что Варвары нет в Москве, он мог узнать по телефону, предположил Марк. - Она наверняка, как всегда, оставила приглашение ворам на автоответчике. Так, Варвара? Предупреждал ведь: не вводи людей во искушение!
- Я думала, у меня нечего красть. Кто же мог предположить, что найдется сумасшедший, готовый рискнуть свободой ради моей мазни? Кстати, я, кажется, догадалась, как Анненский добыл ключ. В двух шагах от ресторана, куда он меня водил, стоит будка "металлоремонта". Анненский дважды отлучался из-за стола минуты на три. А сумочку с ключами я небрежно бросила на соседний стул и, конечно, за ней не следила.
- Ну что же, одной загадкой меньше, - заключил Куприянов. - С вашего позволения, я пойду. Дела.
Я вышла в прихожую проводить его.
- Знаете, Варвара Андреевна, - тихо сказал Куприянов, взявшись за ручку двери, - меня, конечно, тоже не назовешь знатоком живописи, но я понимаю Анненского. Я ведь читал раньше "Пир во время чумы", но и представить не мог, насколько трагична история Вальсингама. Пока не увидел вашу картину и не перечитал Пушкина. Мне не приходило в голову, что Вальсингам жил в те времена, когда Священному писанию верили безоговорочно. Он точно знал, что, пируя с городским отребьем в чумном городе, обрекает себя на вечные муки. Выходит, его страдания, скорбь по умершей девушке, были совершенно невыносимыми, если он готов был положить им конец ценой адских мук. Очень жаль, что вы отказываетесь выставлять картины. Может быть, критики сочли бы их дилетантскими, но простые любители открыли бы в них для себя что-то новое.
Несмотря на то что моя трактовка образа Вальсингама заметно отличалась от куприяновской, я была польщена.
- Спасибо за добрые слова, Сергей Дмитрич. Кто знает, может, когда-нибудь я созрею и устрою персональную выставку. Персональную - в смысле персонально для вас.
