Президент Исландии на сцену не вышел. Правительственное приветствие оглашает министр культуры Магнус Торфи Олафссон. Мэр произносит по поводу шахматной игры многозначительную фразу: «Совершенно очевидно, что люди не желают быть пешками на доске даже в руках гениев». Речь Эйве отчасти объяснительная, отчасти извинительная, указывающая на власть Фишера над чиновниками: «Мистер Фишер непростой человек. Но мы должны помнить, что он повышает уровень мировых шахмат для всех игроков». На коктейле после церемонии Тораринссон подвергается критике со стороны своих исландских коллег. Ему говорят: «Нельзя заставлять правительство ждать. Если вы организовываете чемпионат мира, необходимо избавляться от подобных привычек». «Я не мог выдать секрета, — говорит Тораринссон. — Информация тут же бы оказалась во всех газетах мира. Мне пришлось ответить: "Прошу прощения, буду стараться. Такого больше не повторится"».
В самом деле, правительству есть о чем беспокоиться, помимо рабочей одежды Тораринссона. Исландская экономика полностью зависит от рыбы, и страна собирается заявить об увеличении границ рыбного лова с двадцати до пятидесяти прибрежных миль, подтверждая своё обещание, сделанное годом раньше. Новые правила вступают в силу с 1 сентября 1972 года. Рыбная промышленность Британии уже страдает от прежних увеличений, и Лондон неминуемо выступит с протестом, а это значит, что вся небольшая нация, чей военно-воздушный флот (один вертолёт) на данный момент выведен из строя, сталкивается с одной из наиболее мощных военных держав мира (в конце концов, при поддержке Америки и эффективного оружия — электрокусачек, которые цепляют и разрезают траулерные сети, причиняя тысячи фунтов ущерба от потерянной рыбы и, что ещё хуже, от потерянных сетей, исландцы обеспечат себе желаемое расширение).
Помощник Фишера Фред Крамер на церемонии не появился, хотя по должности был обязан, назвав ее «музыкальным концертом с речами на исландском, которые все равно непонятны». Тем временем один человек, кажется, догадывается о сути происходящего. В откровенной беседе с югославским гроссмейстером Светозаром Глигоричем Спасский говорит, что ему, скорее всего, предстоит двухмесячный отпуск, а затем встреча в Москве с Петросяном.
Пока Тораринссон размышлял над следующим ходом, Фишер пребывал в Дугластоне, соблюдая шабат. Его требования всё ещё лежали на столе, а посадка в самолёт и не планировалась. Скрываясь от мировой прессы, он отказывался отвечать на письма, разговаривать по телефону и открывать дверь.
Когда матч угодил в такую трясину, были предприняты две попытки его спасти: первая исходила из самого сердца Белого дома, от Никсона, а вторая — поистине deus ex machina — от одного из самых богатых людей Британии, который неожиданно решил вмешаться в ход событий.
К первой попытке могло быть причастно исландское правительство. Хотя оно не имело прямого отношения к матчу, на кону стоял национальный престиж, и премьер-министр Олафур Йоханнессон был глубоко озабочен возможным провалом. Поскольку они с Тораринссоном состояли в одной политической партии — Прогрессивной (левоцентристское движение фермеров), Тораринссон решил обратиться к нему за помощью.
Он постоянно искал пути выхода из тупика. Может быть, ему удастся уговорить Спасского и Фишера обсудить ситуацию напрямую? Чемпион отказался звонить своему сопернику, но с готовностью согласился на разговор, если американец позвонит сам. Однако Фишер не желал проявлять такую инициативу. Спасский вызвал исландца на встречу в своей гостинице.
Он сказал: «Гудмундур, ситуация очень серьёзная. Её можно решить только на самом высоком уровне». Я посмотрел на него и сказал: «Что ж, возможно, вы правы. Мы решим её на высоком уровне». Пожав ему руку, я отправился прямиком к премьер-министру. Объяснил, что у нас большие неприятности и он мог бы нам помочь. «Позвоните в Белый дом, попросите их повлиять на Фишера». «О нет, нет, нет! — сказал он. — Вы ещё молоды и не знаете, что подобные вещи не делаются таким образом». Потом подумал немного и сказал: «Что ж, если вы такой решительный, сделаю, что смогу». И позвонил в американское посольство.
Но русский и исландец не поняли друг друга. Тораринссон полностью сосредоточился на американце, и ему даже в голову не пришло, что Спасскому тоже нужна поддержка. Премьер-министр связался с американским поверенным в делах Теодором Тремблеем. Может ли американское правительство протянуть руку помощи?
Тремблея невероятно раздражал Фишер. На церемонии открытия его жена сидела рядом с пустым креслом, по другую сторону которого был Спасский. Но он склонялся к тому, чтобы помочь. В этот неустойчивый период отношений США и Исландии основное место в его мыслях занимала военная база в Кефлавике. Исландское коалиционное правительство (Исландия — единственная страна НАТО, имевшая министров-коммунистов) как раз сейчас решало будущее Кефлавика, и закрытие базы могло иметь стратегические последствия для Западного альянса. Географическое положение Исландии, лежащей точно посредине между США и СССР, делало этот уединённый остров бесценным союзником. Советский Союз давил своей новой военной стратегией в открытом море, и Исландия служила важнейшим наблюдательным форпостом, откуда велось слежение за советскими кораблями и подводными лодками.
Помимо защиты Кефлавик давал рабочие места и прибыль. Однако многие исландцы больше негодовали, нежели испытывали по такому поводу радость: база вызывала тревогу — исландская культура находилась под угрозой из-за присутствия большого числа иностранцев. Подобная двойственность в отношении к Америке не была внове. В конце 19-го века свидетели так описывали американского китобоя: «Он сходил на берег в цивильном костюме, швырялся долларами направо и налево, кутил в кабаках, пил одну кружку пива за другой и вновь исчезал, пугая исландцев до смерти». В романе 1948 года «Атомная станция» исландский писатель, лауреат Нобелевской премии Халлдор Лакснесс передает эту атмосферу в образе двух маленьких мальчиков, играющих в шахматы, пока по радио крутят американскую музыку. Героиня размышляет: «Слушая шум американской радиостанции, я вновь подумала о благородстве шахматной игры».
Вдобавок к интересам геополитики Тремблей попросту симпатизировал исландскому народу: «Было очень неприятно смотреть, как их замысел рушится из-за невоспитанности Фишера». Он вспоминает, что премьер-министр говорил ему, сколь много Исландия вложила в этот матч, и спрашивал: «Есть ли способ сделать так, чтобы он все-таки появился?»
В американском посольстве Тремблей послал телеграмму на имя госсекретаря США Уильяма Роджерса, а копии — в Совет национальной безопасности и в ЦРУ. В ней излагалась просьба Олафура Йоханнессона, выражавшего беспокойство в связи с отсутствием Фишера; Соединённые Штаты, разумеется, не несут ответственность за сложившуюся ситуацию, но действия Фишера, продолжал он, оскорбляют Исландию, и отмена матча будет стоить стране семь миллионов крон. «Все знают, что Фишер сумасброд и не поддается контролю со стороны правительства, но его действия вполне могут повредить имиджу США». Премьер-министр обратился к Тремблею с просьбой довести эту озабоченность до Белого дома: «Хотя он понимает, что подобный план может ни к чему не привести, он был бы благодарен за попытку убедить Фишера выполнять свои обязательства».
Учитывая, что все эти события разворачивались в течение двух выходных, остается неясным, произвела ли телеграмма Тремблея какой-то эффект. Мы можем просто проследить цепочку событий: просьба Йоханнессона предшествовала действиям Тремблея, а потом в Дугластон позвонил советник по национальной безопасности, доктор Генри Киссинджер.
В интервью авторам Киссинджер отверг мысль, что этот звонок был сделан официально: «Это не политическое решение. У меня не было официальной бумаги с указаниями. Просто эта информация каким-то образом привлекла моё внимание». Он скромно отзывается о собственном шахматном мастерстве: «Я рядовой любитель». Он даже отказался сыграть партию с советским послом Анатолием Добрыниным, умелым игроком, опасаясь дать противнику информацию о принципах работы своего сознания. Первые слова разговора Киссинджера с Фишером вошли в историю шахмат: «Это худший в мире игрок звонит лучшему игроку в мире». Он вспоминает: «Конечно, всё было непросто, но мне хотелось, чтобы Фишер знал: правительство желает ему удачи. И лично я пожелал ему удачи».
О реакции Фишера Тораринссон узнал от «американских юристов»:
Они были с Фишером, когда раздался звонок Киссинджера. Киссинджер сказал: «Америка хочет, чтобы вы поехали туда и победили русских». И Фишер тут же передумал, представив себя молодым солдатом, идущим на войну. Когда они спросили, почему он изменил своё решение, он ответил что-то вроде: «Интересы моей нации важнее моих собственных».
