Рейтинговые книги
Читем онлайн Шкурка бабочки - Сергей Кузнецов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 28 29 30 31 32 33 34 35 36 ... 62

– А эти к нам какое имеют отношение? – спрашивает Ксения.

– Говорят, что домашнее насилие и маньяки-убийцы – два лица одного и того же мужского садизма. Унижение женщины в семье и убийство где-то в лесу – звенья одной цепочки. Ну и так далее.

Ксения почему-то вспоминает, как Влад кричал: «Оля, принеси лед!» – и мексиканская статуэтка сразу тяжелеет в руке.

– Сделаем им страницу, – говорит она, – не проблема. Надо же помочь сестрам-женщинам. Но я бы посоветовала им учить карате и ушу.

– Я бы посоветовала им получить хорошее бизнес-образование, – смеется Оля, – и пойти годик поработать. Это опыт пострашнее карате и ушу.

– А что тот человек, – вспоминает Ксения, – про которого ты меня спрашивала, помнишь? Будешь с ним работать?

Оля качает головой.

– Я еще не решила, – говорит она, – мои партнеры не оставляют мне выхода. Если так пойдет дальше, они развалят бизнес к весне.

– Понимаю, – говорит Ксения, но на самом деле – не понимает, потому что как бы ей ни хотелось разбираться в бизнесе, она всего-навсего успешный журналист, может быть – неплохой IT-менеджер и успешный профессионал в тех областях, где, слава богу, и не надо знать о бизнесе.

Они уже выбрали десерт, ждут, пока принесут кофе, и тут Оля решается и говорит:

– Знаешь, кажется, я залетела.

Вот это новость, думает Ксения, и спрашивает, какая задержка, а потом задает вопрос, на который уже знает ответ: Да, конечно, от Олега, ты же знаешь, а потом спрашивает, знает ли он, и Оля говорит: Да ты что, я еще ничего не решила, потому что она хорошая девушка из интеллигентной ленинградской семьи, не какая-нибудь Люся в мешковатых свитерах и джинсах в обтяжку, которая чуть что сразу волокет мужчину в ЗАГС, а потом в утробный ресторан, где, как зародыш в матке, разбухает новая ячейка общества, чтобы потом все это исчезло без следа. Нет, Оля еще ничего не решила, потому что она не хочет разбивать семью, да Ксения подозревает – просто не сможет ее разбить: мужчины не уходят к любовницам, с которыми встречаются четыре года, вместо этого они заводят новых, начинают встречаться с другими девушками, которые умеют лучше предохраняться и не позволяют сперматозоидам сливаться с яйцеклетками во внутренней тьме, чтобы потом набухать там зародышем новой жизни.

Нет, говорит Оля, я еще ничего не решила, я боюсь одна воспитывать, не справлюсь, но, может, я все-таки оставлю, потому что мне уже тридцать пять, и не факт, что будет еще один шанс, а Олега я все-таки люблю, и если будет мальчик, он будет на него похож. И когда она говорит об этом, Ксения кладет свою руку с не знающими маникюра ногтями на благоухающую, ухоженную Олину кисть и легонько гладит ее, говоря: Что бы ты ни решила, я буду с тобой, и только тут замечает, что в другой руке все еще сжимает мексиканскую статуэтку с квадратными глазами и оскаленной в пол-лица улыбкой.

29

Ксения, Ксения, Ксения, повторяет про себя Алексей, поднимаясь по лестнице подземного перехода. Люблю, люблю, люблю. Так странно говорить это слово. Сколько раз он слышал его на двуспальных кроватях гостиничных номеров, в подъездах, где гулко хлопают входные двери, на незапертых чердаках, где холодный осенний ветер, сколько раз со спокойной улыбкой смотрел он в глаза, ждущие ответного «люблю» – и ни разу не сказал этих слов. А теперь повторяет про себя, как мантру: ксенияксенияксениялюблюлюблюлюблю. Теперь он знает: никогда не угадаешь наперед, как приходит любовь, худенькой девочкой с вечно растрепанными волосами, с обкусанными ногтями на хрупких руках, с кристальным звоном льда в начальственном голосе. Ты будешь встречать ее каждый день, и внутренний голос не скажет тебе: «смотри, это твоя любовь, твоя судьба, кровь в твоих жилах, все твои да, и все твои нет, это главное, что случилось с тобой за последние десять лет», а если и скажет, то ты не поверишь, и будешь, как и раньше, говорить, включая компьютер, «привет», и, выключая компьютер, – «пока», и так просидишь с ней в одной комнате полгода, еще не зная, что это будет значить для тебя. А потом ты легко соблазнишь ее, и за эту обманчивую легкость ты будешь расплачиваться через несколько недель, когда наконец-то поймешь. Будь с собой честен, ты был хорошим любовником множеству женщин, но ты никогда не любил их, ты, наверно, хороший, но довольно холодный человек, что уж тут врать, это от Бога, ничего не поделать. Тело, чтобы стареть вместе, дети, чтобы вместе растить, золото рыжих волос, серебро ранней седины, десять лет вместе, вечность впереди, милая Оксана, прости, прости, что так случилось со мной. Я этого не хотел, а если бы знал, то не стал бы в тот вечер врать тебе, говорить Нет, Оксаночка, я еще задержусь. Паша хотел обсудить со мною один спецпроект. Буду дома – все расскажу. Что рассказать, Оксана, что рассказать, если даже эти слова, которых ты не слышишь, уже неправда: потому что даже если бы я знал, я бы все равно обнял в такси, поцеловал в подставленные губы, поднялся на лифте в квартиру и там занимался любовью, все еще думая, что занимаюсь сексом. И через две недели, когда бы мы запустили проект, я бы посмотрел на нее опять, и опять, как в прошлый раз, увидел бы растрепанные волосы, худые плечи, подведенные помадой властные губы, хрупкие руки с обкусанными ногтями – и снова задохнулся бы от нежности. Милая Оксана, прости, что так получилось, я надеюсь, ты никогда не узнаешь об этом.

Мы занимаемся любовью очень редко и, видит бог, я очень стараюсь, чтобы редко. Потому что, если бы я мог приходить к ней в дом каждый вечер или хотя бы несколько раз в неделю, настал бы тот день, когда я больше не смог бы сдерживаться. Я стал бы перед ней на колени и сказал Ксения, Ксения, Ксения, вот я, твой неуклюжий сотрудник и твой нечастый любовник, вот он я, какой есть, отец двух детей, муж своей жены, посмотри на меня, возьми меня к себе, сделай меня маленьким, положи в карман, запиши на жесткий диск своего ноутбука, оставь меня здесь. Я хочу стоять перед тобой на коленях и целовать твои хрупкие пальцы и гладить бедра, где сквозь тонкую кожу видно как пульсирует кровь в твоих венах, смотреть, как цветами плоти раскрываются твои губы – целовать, гладить и смотреть, и повторять, повторять как мантру ксенияксенияксениялюблюлюблюлюблю, как разуверившийся монах, больше не ждущий спасения от этих слов. Я понимаю, все это тебе ни к чему, милая Ксения, прости, что так получилось. Я надеюсь, ты никогда не узнаешь об этом.

Алексей заходит в подъезд, вызывает лифт и в сотый раз говорит себе: можешь анализировать, можешь пытаться объяснить – анализ не важен и объяснения не важны. Да, я никогда не спал с теми, с кем работал вместе, да, мы вместе сотворили лучший журналистский проект в моей жизни, да, мне всегда нравились девушки двадцати с чем-то лет. Но все эти «да» и все невысказанные «нет» ничего не меняют, потому что на выходе остается только одно: ксенияксенияксениялюблюлюблюлюблю.

Роман Иванович открывает дверь. На Романе Ивановиче шерстяной тренировочный костюм, капельки пота на лысине видны даже при свете запыленного плафона в прихожей. На носу у Романа Ивановича тонкие очки, большой нос – как чужеродный нарост на лице.

– Простите, – говорит он, – запамятовал, как ваше имя?

Алексей представляется, и Роман Иванович кивает, переспрашивает отчество, подвигает ногой истрепанные домашние шлепанцы.

– Надевайте, надевайте Алексей Михайлович, пойдемте в кабинет, я вам там материалы покажу, на вопросы отвечу.

Живет Роман Иванович один, кабинет у него в большой комнате, все три стены заняты стеллажами с папками. На столе в углу – накрытый полотенцем компьютер.

– Рассказать вам, как я начал всем этим заниматься? – спрашивает он, и Алексей кивает.

Роман Иванович подходит к полке, достает оттуда папку, кладет перед собой на стол и начинает:

– Дело в том, что я родом из Ростова-на-Дону. А между тем, Дон – очень урожайное место на серийников. Знаменитый Чикатило, Муханкин, еще Цурман, Бурцев, много кто. Говорят, экология неблагоприятная, хотя с другой стороны – а где она нынче хорошая, правда ведь? Ну, мне интересно стало, что и почему. Начал изучать, анализировать, сопоставлять. Говорят, это у них детские травмы. Мол, у Чикатило съели младшего брата во время голода, а новорожденного Муханкина мать кидала на порог к отцу и кричала: «Забери его, он мне не нужен!» Американцы тоже подтверждают: большинство серийников в детстве унижали, насиловали. Мать Генри Ли Лукаса заставляла сына смотреть, как она, простите, совокупляется со своими любовниками – так он ее и зарезал, когда ему было семнадцать! Джозефа Кэллинджера приемные родители секли и угрожали кастрировать, а в восемь просто изнасиловали. Говорят, у каждого серийника можно найти какое-нибудь страшное воспоминание детства, но, вы поверьте мне, Алексей Михайлович, все это неправда. Я много читал, много анализировал. У Анатолия Сливко, знаменитого маньяка-пионервожатого, было, например, вполне благополучное детство.

1 ... 28 29 30 31 32 33 34 35 36 ... 62
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Шкурка бабочки - Сергей Кузнецов бесплатно.
Похожие на Шкурка бабочки - Сергей Кузнецов книги

Оставить комментарий