Наши тела также требовали последней услуги цивилизации – бани, прежде чем начать жизнь дикарей. Городские бани – небольшой бревенчатый дом. Самое помещение внутри бани низкое, с полками, на которых лежат и парятся в горячем пару, его непрерывно пополняют, поливая водой раскаленные камни, нагроможденные в нестерпимо жаркой печи, достойной самого ада. И при этом вас бьют березовыми вениками молодые финские девушки.[89] Потом они вас массируют. Вся эта процедура столь же чиста, как и приятна. Я думаю, что сам старик Магомет не сумел бы устроить ничего лучшего в своем раю.
Глава третья
Прощание с Норвегией
В удивительном настроении провел я наверху за письмами и телеграммами последнюю ночь. Мы распрощались с нашим славным лоцманом Йоханом Хогенсеном, который вел нас от Бергена; теперь на судне осталось всего тринадцать человек – участники экспедиции, да мой секретарь Кристоферсен, который должен сопровождать нас до самого Югорского Шара. Было тихо-тихо. Лишь перо скрипело, царапая все то же «прости» друзьям и дому. Внизу все товарищи спали.
Вот и последняя телеграмма готова. Я отправил секретаря с телеграммами и письмами на берег. Когда он вернулся, было около трех часов утра. Я разбудил Свердрупа и двух других товарищей. Мы выбрали якорь и в утренней тишине вышли из гавани. Город еще спал безмятежным сном. Кругом было удивительно красиво и тихо. Лишь легкий шум пробуждавшейся работы доносился с единственного парохода, стоявшего в гавани. Когда мы проходили мимо мола, из люка одного ялика высунул голову заспанный рыбак; он так и застыл, разинув рот и глядя нам вслед. Да еще на таможенной пристани в этот ранний утренний час одинокий человек удил рыбу.
Все это создавало самое подходящее настроение для разлуки с Норвегией. Такой спокойный мир, такая тишина; такой отдых мыслям. Ни суеты, ни людского шума с криками «ура» и оглушительными пушечными салютами. Мачты судов в гавани, крыши и трубы домов четко вырисовывались в прохладном утреннем небе. Солнце, прорвавшееся сквозь туман, с улыбкой озарило скалистый, голый берег, изрытый бурями, окутанный утренней дымкой, – но все же прекрасный с разбросанными повсюду домиками и вытащенными на песок лодками. А там, за этим берегом, лежала Норвегия…
Пока «Фрам» спокойно и неторопливо выбирался в открытое море, чтобы направиться к нашей далекой цели, я стоял и смотрел, как берег медленно скрывался за горизонтом.
Что произойдет с нами, прежде чем мы снова увидим тебя, Норвегия, подымающуюся из моря? Вскоре появился туман и окутал все.
Четыре дня подряд мы шли в тумане, сплошном тумане. Но когда я вышел на палубу утром 25 июля, было ясно. Все вокруг нас снова стало голубым – солнце сияло на безоблачно-голубом небе, слегка колыхалось ярко-голубое море. Снова стало приятно чувствовать себя человеком, полной грудью вдыхать запах умиротворенного моря. Перед самым полуднем мы усмотрели Гусиную Землю на Новой Земле и направились к ней. Вынуты были ружья и патроны. Мы заранее предвкушали удовольствие поесть гусиное жаркое и другую дичь. Но когда до берега оставалось лишь небольшое расстояние, с юго-востока надвинулись и все заволокли густые клубы тумана. Было бы неразумно пробиваться в тумане к берегу. Мы повернули и пошли на восток к Югорскому Шару. Встречный ветер принуждал крейсировать то под парами, то под парусами. И мы, замкнутые в мире тумана, так и шли в течение двух дней. Брр… этот бесконечный упорный туман Полярного моря. Когда он опускает свой покров и закрывает лазурь над тобой и вокруг тебя, когда изо дня в день видишь только серый влажный туман, необходимо напряжение всех духовных сил, чтобы тебя не сдавили его влажные и холодные объятия. Везде туман, туман и ничего больше, куда ни посмотришь. Он оседает на реях и влажными каплями стекает на палубу. Он пропитывает одежду насквозь. Он как будто ложится на саму душу и сердце, и весь мир кругом становится безнадежно серым.
Вечером 27 июля, все еще в тумане, мы совершенно неожиданно встретили лед; правда, лишь узкую полосу, через которую легко прошли. Но встреча не предвещала ничего доброго. Ночью мы натолкнулись на более широкую полосу льда, сквозь которую, впрочем, тоже прошли. На следующее утро меня разбудили сообщением, что впереди тяжелый старый лед. Гм… неужели ледовые препятствия начинаются уже здесь? Это печально. Но такого рода холодных неожиданностей в Ледовитом море хоть отбавляй. Скорее одеваться и наверх в бочку.
Лед простирался во всех направлениях, насколько хватал глаз, освоившийся с несколько поредевшим туманом. Значит, лед преграждает нам путь всерьез. Впрочем, для начала он был довольно редкий, и ничего другого не оставалось, как следовать нашему лозунгу: «Вперед!» Долгое время мы удачно прокладывали себе путь. Но затем лед стал более сплоченным, начали попадаться крупные льдины. Туман тоже сгустился, и мы совершенно не видели, куда идем. Входить при тумане в густой тяжелый лед неблагоразумно. Неизвестно, как далеко он простирается и куда его несет, легко можно застрять. Пришлось остановиться и выжидать.
А туман все сгущался и сгущался, лед становился сплоченнее. Надежда то вспыхивала, то угасала; перспективы вообще были не из блестящих. Встреча с таким количеством льдов уже в этих водах, где обычно летом море бывает почти совсем свободно ото льда, не предвещала ничего хорошего. Уже в Тромсё и Вардё мы получили дурные известия; сообщали, что Белое море вскрылось только недавно и парусник, пытавшийся пробраться в Югорский пролив, вынужден был из-за льдов вернуться. При мысли о Карском море на душе становилось не особенно радостно. Что могло ожидать нас там? Для «Урании» с углем этот лед во всяком случае представлял неприятный сюрприз; она не могла пробиться сквозь него, если только не найдется свободный проход южнее, вдоль русского берега.
И вот, когда нам рисовались самые мрачные перспективы и мы уже готовились отступить перед льдом, который явно сгущался, явился Свердруп с радостной вестью, что туман рассеивается и впереди на востоке, по ту сторону льдов, видна чистая вода. В течение нескольких часов мы пробивались вперед в тяжелых льдах и, наконец, снова очутились на чистой воде.
Уже при этой первой схватке со льдами поняли мы, какое превосходное ледовое судно «Фрам». Вести его сквозь тяжелые льды – истинное наслаждение. Его можно вертеть и поворачивать, как «колобок на блюдце». Не было такого извилистого и тесного прохода, через который нельзя было бы провести «Фрам». Но как это трудно для рулевого! То и дело раздается команда: «Право руля!», «Лево руля!», «Прямо!», «Еще право руля!» – и так беспрерывно. Рулевой только и делает, что крутит и крутит штурвал, обливаясь потом; рулевое колесо вертится, словно колесо самопрялки. И «Фрам» виляет и проходит между ледяными глыбами, даже не задевая их. Была бы только самая узенькая щель, – «Фрам» проскальзывал сквозь нее. Где никакого прохода не было, – судно грузно ложилось на лед, таранило его изо всей силы своим покатым форштевнем и подминало лед под себя, раскалывая ледяные глыбы надвое. И какая прочность! Когда «Фрам» идет полным ходом, не слышно ни треска, ни звука, корпус лишь чуть вздрагивает.
