Семья Тамары приехала из Полтавы и имела много тревог. Из-за погромов в конце века они бежали в Берлин. Здесь в 1906 году родилась Тамара и ее семья возвратилась в Полтаву после революции в надежде на окончание притеснений евреев в России. Ее отец был известным антикваром. Перед бегством в Берлин, он скрывал автора коротких рассказов Владимира Короленко, который, хотя антибольшевик, также разыскивался царским режимом.
Ее семья отправила Тамару в Тбилиси, чтобы поступить в университет, в основном, поскольку в Полтаве таких возможностей не было, но также из того, что два его дяди в грузинской столице могли быть ее попечителями. После окончания учебы Тамара получила работу секретаря у начальника медицинской службы Кавказской Краснознаменной Армии и в таком качестве она работала и тогда, когда я с ней встретился.
Весной нашей встречи мое очарование Тамарой возрастало по мере того, как мы больше узнавали друг о друге. Сначала я был удивлен, почти пленен ее вкусами к американской одежде. Последняя была действительно американская, пусть даже использованная. Она покупала их на рынке, где люди их получали от родственников или сочувствующих в США, но или боялись одевать иностранное, или нуждались в деньгах. Ее другим своеобразием было вегетарианство. Она взяла меня с собой в несколько ее излюбленных ресторанов без мяса. Я наслаждался ее компанией в таких местах, однако, будучи воспитанным в татарском духе, не находил там еду подходящей для меня. Она также взяла меня с собой к ее дядям, один из которых был терапевтом, другой — весьма искусным портным, обучавшимся к своему искусству в Париже.
К концу весны я купил пару дешевых билетов на оперу. Это была опера Ромео и Джульетта. Когда я ее провожал домой, то сделал ей предложение. Конечно, история двух итальянцев подействовала на меня, но к тому времени я уже глубоко любил эту чудесную девушку. Она выслушала меня, затем сказала: «Исмаил, я тоже тебя люблю. Я также знаю, что ты будешь хорошим мужем и я буду стараться быть хорошей женой». Как я был счастлив!
Однако, сразу жениться не стояло на повестке дня. Проблема была, как у большинства молодых людей в коммунистических странах, в жилье для нас. Моя маленькая комната была слишком тесной; такой же была ее. Так, мы должны были ждать. Во время этого ожидания армия добавила свои проблемы нашей любви. Летом мой батальон был перемещен из Тбилиси в регионе Вазиани, в гористой местности, для полевых занятий. Каждый день здесь, без Тамары, казался мне месяцем. В конце каждой недели, тем не менее, я мог ее видеть. В воскресные утра я мчался в Тбилиси и проводил день и большую часть ночи с моей возлюбленной, возвращаясь в лагерь только под утро, бессонный, но так счастливый.
В конце лета 1930 года, через год после моего прибытия в Тбилиси, я закончил языковые курсы и подал заявления на экзамены, как по немецкому, так и по турецкому языкам. Я полагал, что, если я пройду экзамены по двум языкам, то увеличение моей зарплаты будет достаточно для оплаты более лучшего жилья, так, чтобы Тамара и я смогли жениться и жить вместе. Я также хотел, чтобы сведения о моем знании языков в моем деле помогли для моей следующей учебы. Хотя я и не имел понятия тогда, когда просил о двух экзаменах, но каким-то образом запустил механизм для решительных перемен в моей жизни.
Через неделю после моего заявления мне приказали явиться в экзаменационную комиссию. Председателем был генерал Минзакир Абсалямов[1].
Его имя зарубилась в моей памяти, поскольку он оказал основательное влияние на мою карьеру, хотя я и не видел его вновь в последние годы, и также потому, что он был собратом-татарином. После кратких вопросов о моем армейском статусе генерал направил меня к приятному и улыбающемуся полковнику Кузбердину. По его манерам и виду, по тому, как он разговаривал и вел себя, полковник был гораздо больше образованным и культурным офицером, чем полевые командиры, которых я знал в батальоне. Он взял меня в свой кабинет и дал мне турецкую статью по уставу турецкой армии и немецкий технический текст по колебаниям, случайно, мой любимый предмет, для перевода на русский за определенное время. После проверки моей работы, он также экзаменовал меня устно, имитируя пленного, которого я должен был допрашивать. Затем он мне дал для перевода на оба языка пару военных ситуационных сообщений. Когда я все выполнил, полковник улыбнулся, сказал, что экзамен закончился и что меня о результатах оповестят в скором времени.
Через несколько дней мне дали копию армейских приказов. В ней был параграф, утверждающий, что я квалифицируюсь как военный переводчик второго ранга по обоим языкам. В результате мой оклад увеличился на двадцать процентов. Как только я получил увольнительную, я поспешил к Тамаре и мы договорились о женитьбе после того, как найдем жилье. Она согласилась его искать.
Это планирование и поиск Тамары скоро оказались совершенно ненужными. Уже на следующий день мой командир батальона вызвал меня в свой кабинет и сказал, что я немедленно должен явиться в Четвертый или Разведывательный Отдел Кавказской Краснознаменной Армии.
В штабе армии меня проводили в кабинет начальника Четвертого Отдела. Здесь за большим столом просторной комнаты, обставленной со вкусом, сидел никто иной, как председатель моей экзаменационной комиссии генерал Абсалямов. Я буквально был ошеломлен и это, кажется, нравилось генералу и забавляло также. Он подвинул ко мне кресло, и я оглядывал комнату, на стенах которой висели крупномасштабные карты Закавказья, Ирана и Турции; книжные полки с британской, французской и германской энциклопедиями. На столах лежали стопки зарубежных публикаций, даже статьи русских эмигрантов, запрещенные для средних советских граждан, включая большинство офицеров Красной Армии. Я сознавал, что вступаю в положение, выше среднего. Через несколько минут, чтобы мне помочь мне справиться с моими волнениями, генерал беседовал со мной о моей партийной и военной подготовке. Затем встал и, став передо мной, он стал говорить по существу. Его отдел, он говорил, был ответственным за оперативную разведку и нуждается в квалифицированном персонале. Я, он сказал, квалифицирован. Я был молодым, уже знал два языка, имею профессиональное радиообразование. Мой перевод из батальона в его отдел, продолжал он, пойдет на пользу как армии, так и мне самому. Мой характер и подготовка были изучено тщательно, и допуск был для меня получен. Имею ли я какие-либо возражения против перевода?
Как прекрасно! Какие могут быть возражения? Или я должен встать и попросить дать ночь для обдумывания? Я знал, у меня не было никакого выбора. Все уже было решено за меня. Если я откажусь, то буду гнить здесь, в Тбилиси. Я тогда никогда не смогу пойти на техническую учебу. Кроме того, следующие мысли пробежали в моей голове: служба в батальоне была монотонной, разведка же может быть интересной и, возможно, меня даже направят за рубеж.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
