Ватрушкин удивился, немножко подумал, но решил сыграть в доброго начальника и приказал двум солдатам проводить арестанта к священнику.
Тот, сидя за столом в большой чистой горнице, вместе со всем семейством лущил горошек, но, увидев декабриста, попросил жену и двух дочерей выйти и указал гостю на стул.
– Я хочу заказать панихиду об упокоении души моего слуги Никиты! – выпалил Николай на одном дыхании, даже не успев занять предложенное место.
– Поздновато вы пришли, – с доброй улыбкой ответил ему отец Виссарион. – Ваша жена вас опередила, она уже заказала литию об упокоении этой заблудшей души…
– Ах… – Пол под его ногами покачнулся, ему пришлось опереться рукой о столешницу. Горка зеленого горошка раскатилась по столу, некоторые горошины взлетели в воздух от удара.
– Госпожа Озарёва сделала это еще вчера, – продолжал священник. – Я сегодня уже служил панихиду об упокоении раба Божия Никиты…
– Благодарю вас, батюшка, – прошептал Николай.
Солдаты под проливным дождем отвели его обратно в тюрьму.
10
– Мне плевать кто тут что думает! – кричала Софи. – Тут вообще все только и делают, что шпионят и сплетничают! Так что же – мне из-за них отказываться от своих намерений?
– Не из-за них, из-за меня… – Николай, который до тех пор мерил шагами комнату, остановился. – То, что ты сделала, Софи, по меньшей мере, неприлично. Кто он тебе, этот Никита, чтобы ты бежала заказывать панихиду об упокоении его души? Муж? Сын? Брат?
– Преданный спутник во время долгого путешествия!
– Крепостной! Мужик!
– Да, крепостной крестьянин, но крепостной крестьянин, который умер в чудовищных мучениях.
– Только потому, что спешил к тебе!
– Вот именно. Значит, мы должны отдать ему последний долг. Я и ты.
– Ты еще куда ни шло, но уж никак не я, – Николай усмехнулся.
Софи рассердилась.
– А я говорю – ты еще больше, чем я! Сам подумай: если бы не Никита, я не смогла бы до тебя добраться! Он мне во всем помогал. Он меня защищал. Он… он… он был просто чудесный!
Голос ее дрогнул. Разговор о Никите будил в ней нежность и грусть, она уже готова была заплакать. Но Софи боялась расслабиться в тот момент, когда ей нужны все силы, нужна вся энергия, чтобы встать на защиту друга.
Николай, скрестив руки на груди, внимательно смотрел на жену, но, казалось, не слушал того, что она говорит. Когда запас слов иссяк и Софи умолкла, он проворчал:
– Подумать только, сколько времени я жил в неведении!.. Жил так беззаботно!.. И достаточно было Лепарскому побывать в Иркутске, чтобы мне просто все уши прожужжали… и всё насчет этих грязных тамошних делишек…
– Каких еще грязных делишек?
– Тебе-то они отлично известны!
– Не понимаю, что ты имеешь в виду!
Он минутку поколебался, не слишком ли серьезно обвинение, потом решился и с силой, помноженной на отвращение, бросил жене в лицо:
– Твою близость с этим мужиком!
– А ты подумал, прежде чем говорить? – холодно спросила Софи, не отводя взгляда от мужа.
Секунду они мерились силой, и Николай отвернулся первым. Она догадалась, что муж душу бы продал дьяволу, лишь бы обрести прежнюю уверенность в ее чистоте. А он, словно прочитав мысли Софи, избрал откровенность, для начала ответив на последний вопрос.
– Да, подумал. Я очень долго думал. И мне так хотелось тебе верить! – прошептал он. – Но твое поведение только все усугубляло… все подозрения, вызванные, как ты говоришь, сплетнями. Только ведь если бы тебе и впрямь не в чем было себя упрекнуть, ты предупредила бы меня… рассказала бы мне о том… хотя бы о том, что ходатайствуешь о приезде Никиты… А ты все скрыла, ты действовала в тайне от меня… Знаю-знаю, сейчас ты ответишь, что попросту забыла сказать… Ну и как, ты считаешь, долго ли я могу довольствоваться таким объяснением?..
Постепенно голос Николая крепчал, тон становился все резче – словно бы, выдвигая против Софи обвинения, он сам убеждался в том, что прав, тысячу раз прав. Теперь каждое слово, каждый высказанный им упрек становились как бы подпиткой для следующего взрыва ярости.
– Есть и другое, – продолжал он. – Есть и другое, куда как более тяжкое. Твоя ко мне холодность!.. Еще только приехав сюда, ты вела себя странно, ты была безучастна, как женщина, мысли которой заняты чем-то совсем иным… А когда узнала о смерти Никиты – вообще уже стала гнать меня или бежать от меня, как от зачумленного!.. Стоило мне приблизиться, в твоих глазах только слепой не увидел бы гадливости, они просто кричали: убирайся!
– Это неправда, – сказала Софи.
– Что значит «это неправда»! – Николай схватил жену за руки. Она стала отбиваться, вырвалась, оттолкнула мужа, отступила на пару шагов и стояла там, растрепанная, с трудом дыша.
– Вот видишь, – прошептал он. – Видишь, я прав!
Он явно чувствовал себя униженным, но торжествовал. Софи презрительно посмотрела на мужа и пожала плечами. Николай уловил это движение, и оно окончательно вывело его из себя, довело до бешенства. Черты лица заострились, глаза из-под сведенных бровей засверкали зеленым огнем:
– Та-а-к! Что ж, почему бы не пойти дальше! Признавайся теперь, что ты спала с ним! Тебе же это ничего не стоит!
Лучше бы он плюнул ей в лицо. Кровь в жилах Софи вскипела, но она и пальцем не пошевелила в ответ.
Тогда он повысил голос:
– Когда ты приехала, я был потрясен, я был растроган величием твоей души, величием души женщины, моей жены, бросившей все, чтобы последовать за мной в Сибирь! Но ты оставила Санкт-Петербург вовсе не из-за меня! Ты организовала это дальнее, долгое путешествие только затем, чтобы крутить любовь с собственным слугой сначала в дороге, затем в Чите. Мы под замком, а ты с ним в постели, такой был у тебя прицел, такой вариант тебя бы устроил, верно?
Шея Николая вытянулась, выступили жилы, лицо было искажено, губы дрожали. И вдруг Софи перестала его бояться. Ей даже стало легче, когда муж повел себя с ней так глупо и так грубо. Попусту обвиняя ее во всех этих гадостях, он сам помогает ей от него отдалиться и уйти в неземную любовь, которой никому все равно не понять.
– Как ты смешон! – свысока бросила она. Голос прозвучал фальшиво.
– А ты… а ты… ты омерзительна! Я больше смотреть не могу на тебя, так и вижу, как ты млеешь в грязных лапах этого мужика!
– Тогда не понимаю, что ты тут делаешь…
– Что?! Что?! – Николай вытаращил глаза и стал путаться в словах. – Ты… ты можешь… ты смеешь… да что ты себе вообра…
Он замахнулся. «Интересно, что будет, если он меня ударит?» – промелькнуло в голове у Софи, и она даже успела удивиться своей способности мыслить так ясно. Их взгляды встретились. В свой взгляд Софи постаралась вложить стальную непреклонность. Даже ресницы не трепещут, как обычно. На губы словно печать наложена. Она чувствовала, как где-то очень глубоко внутри ее неподвижного тела живет громадное сердце, и прислушивалась к тому, как мерно и сильно оно бьется. Прошло две или три секунды, длившиеся для Софи дольше вечности, и она увидела, как зашевелился, будто муж силится проглотить что-то, его подбородок. Зеленые глаза погасли. В углу рта забилась жилка. Он уронил руку, сел на кровать и спрятал лицо в ладонях.
– Господи, Господи, как такое возможно? – шептал он.
Ей совершенно не было его жалко, но почему-то расхотелось его выгонять. Она забыла все. Как странно… Ее тело плавало в пустоте, оно было совсем невесомое. Ей вдруг стали интересны бесконечно мелкие детали происходящего вокруг. Вот сюртук Николя – на нем не хватает одной пуговицы… Вот муравьи черной дорожкой стекают по оконному стеклу – надо сказать Пульхерии… Перемирие продолжалось – перемирие двух усталых животных, которые остались на поле брани, чтобы зализать раны, не понимая, хватит ли у них пыла начать все сначала. Николай неожиданно поднял голову, она увидела его лицо – искаженное, потерянное, взгляд блуждает, на щеках – слезы… Он простонал:
– Ты на меня сердишься?
Она не ждала этого вопроса, и вопрос ее озадачил, если не совсем сбил с толку.
– Ты должна понять меня, Софи! – снова заговорил он. – Я с ума сходил от одной только мысли о том, что ты способна изменить мне!.. Скажи, скажи, что я все это просто-напросто придумал!.. Навоображал невесть чего!.. Скажи – и я поверю! Клянусь тебе – поверю!
Поскольку она и тут промолчала, он продолжал, еще более покорно и униженно:
– На самом деле ты так отдалилась от меня только потому, что не смогла простить моей неверности, той, давней… ты сердишься на меня за ту глупую связь… Ты ведь такая гордая!.. Тебя так легко ранить такими вещами!.. Это я во всем виноват!..
Она совсем забыла про давнишние шалости Николая, и сейчас ее удивил намек на что-то подобное, когда он пытался объяснить случившееся какой-то «глупой связью», ясно же, что дело совсем не в том. Признавая, что из-за него пошатнулась прочность их семьи, он, наверное, надеется ускользнуть от другой опасности, более серьезной. Если кто-то из них двоих провинился, пусть это лучше будет он, так, да? Она улыбнулась про себя: надо же какая жалкая тактика… До чего она теперь далека от той юной супруги, которая когда-то ревновала мужа – да еще этакой здоровой и ядреной ревностью, какая способна только раздразнить влюбленную до беспамятства самку. Сегодня его мольбы ее трогают ничуть не больше, чем его оскорбления в ее адрес. Пусть себе говорит…
