— Я закрою двери на ключ…
И, проворно закрыв дверь, продолжила уже шепотом:
— Мейерсон больше не войдет… он ушел. Мне говорили, что ты в отпуске?
— Женился, Берта Борисовна! — сказал Пачин, краснея.
— Почему? Как так? — изумленно воскликнула она и вдруг переменилась в лице.
Пачин стоял перед ней по стойке «смирно». До него не сразу дошло, чем кончился этот эсперантский урок.
— Вон отсюда! Немедленно! — злобно блеснула глазом Берта Борисовна и отвернулась в слезах.
Пачин, ошарашенный, не помнил, как очутился на лестнице.
В конце увольнения долго ходил и размышлял о случившемся. Он прошелся через мост и по набережной. Якоря у подъезда училища напомнили ему, кто он такой и что происходит. Как тесно сидела Берта Борисовна с ним на зеленой кушетке! Опять, как бы случайно, она коснулась его…
Ему все стало ясно. Вятский хохотал, когда Пачин рассказал ему обо всем. И откуда он узнал, что эсперанто является ключом ко всем европейским языкам?
— Я туда больше не ходок! — заявил Васька. — И ты, брат Коля, зря эту муть зубришь… Табань!
— Подождем табанить, поглядим, зря или не зря. Еще неизвестно… Я пока не то, что некоторые. Я пока холостой…
— Ты видел, как в двери какой-то рыжий заглядывал?
— Нам не страшен серый волк, — пропел вятский.
… А Пачину между тем было не до Берты Борисовны. Отпускную задолженность по физике, химии и немецкому требовалось срочно ликвидировать. И Пачин забыл про два «Б», то есть про очаровательную эсперантистку. Химик вослед физику назначил дополнительные занятия…
Неясные слухи об отчислении неуспевающих настойчиво ползли среди курсантов. Черт бы побрал это прямолинейно-ускоренное! Кинематика так и шла следом за Пачиным все эти годы, начиная с «Адмирала Нахимова». Даже по алгебре осилен бином Ньютона. И квадратные уравнения сдались краснофлотцу. Синусы и косинусы уступили настойчивости, а вот задачки по физике все еще кусаются, словно клопы. Решать приходится с помощью вятского. Но вятский учивался на гражданке в восьмом и девятом. Пачину же формулы давались со скрипом… «Как необъезженные лошади», — думал о них матрос, шаркая по паркету полотерной щеткой. Матросская роба была вся в поту, рабочие брюки вымазаны мастикой. Щетка, пристегнутая то к одной, то к другой ноге, ходила по паркету туда-сюда. Пачин оказался удачливым полотером, справлялся с этой задачей быстрее вятского. Еще надо было делать приборку в актовом или, как говорилось, столовом зале, где шел ремонт. На судне ремонт, тут ремонт. Говорят, что это самый большой зал не только в Ленинграде, но и во всей России. Здесь уместятся два-три гумна… Не зря Ленин выступал когда-то именно в этом зале.
— Курсант Пачин, к начальнику училища! Тебя ждет комиссар Волков, — услышал Васька неожиданную команду ротного. — Быстро, быстро!
Ротными назначались курсанты-выпускники. С ними было легче служить. Все-таки свой брат, курсант. С другой стороны… придиры те еще.
Ротный сказал, что Пачина ждут в кабинете через две с половиной минуты.
«Звериные морды» носовых корабельных частей висели вдоль всего узкого коридора. То лев, то носорог. А вот и клыки кабана торчат. Разглядывать Пачину нет времени. Надо быстренько скинуть робу, переодеться, помыть хотя бы руки. Пачин бегом кинулся в кубрик. Что нужно от курсанта начальнику училища Татаринову и комиссару Волкову? Непонятно…
* * *
Но в кабинете начальника училища, кроме хозяина, сидел не комиссар Волков, а Бессонов — комиссар надводного сектора, и еще кто-то третий, в гражданском.
— Так где же он, ваш курсант? — раздраженно спросил гражданский.
— Сейчас прибудет, — спокойно сказал Бессонов, подавая журнал по успеваемости. — Посмотрите пока, но я бы хотел…
— Успеваемостью Пачин не блещет, — громко вмешался в разговор начальник училища Татаринов. — Будем отчислять!
— Учится неохотно? — спросил человек в гражданском.
— Да. То есть, так точно! — поправился Татаринов.
Пришедший в училище из армии, он знал, что бывалые офицеры-преподаватели и даже курсанты подсмеиваются над его сухопутной терминологией. Татаринов то и дело попадал впросак с этой морской лексикой. Недавно он назвал дальний морской поход поездкой. Морской компас мог обозвать компасом, словно он обычный землемер, а не начальник морского училища, в котором воспитывались лучшие флотоводцы России. Прежний начальник училища Юрий Федорович Ралль, не в пример Татаринову, был настоящий моряк. Усмешка Бессонова ускользнула от начальника, но была замечена третьим присутствующим.
— Товарищ Бессонов, а вы что скажете?
— Таких, как Пачин, у нас много. Думаю, что отчислять курсанта не следует. В майском наборе есть и похуже…
— А вот полюбуйтесь, что пишут о нем в газете.
Бессонов принял газету и спросил, обращаясь к Татаринову:
— Зачитать вслух?
Начальник разрешающе кивнул. Но комиссар надводного сектора сперва про себя прочитал заголовок районной газеты, набранный крупными буквами, Это был сравнительно свежий номер органа РК ВКП(б) и Райисполкома одного из вновь созданных районов Севкрая. Отчеркнутая синим карандашом заметка называлась «Неугомонное кулачье» и вызвала улыбку Бессонова. Он еще раз, уже вслух прочитал заголовок и продолжал:
«И на Красный флот пролезло неугомонное кулачье. Такой вывод сделали многие жители деревни Шибаниха Ольховского сельсовета. В самый разгар сенокосной страды в деревню приехал краснофлотец Пачин Василий Данилович. В пьяном виде он сразу учинил деревенскую драку. С криком «полундра» Пачин снял с себя флотский ремень и до крови избил колхозника-активиста Акима Дымова, жителя деревни Ольховицы. Колхозники осуждают такое поведение военного курсанта и требуют, чтобы военкомат тщательно отбирал кандидатуры, которые направляются на военную службу. Кулаку не место в Красной Армии. Пачина нужно отозвать с Красного флота». Подпись «Внимательный».
— По-моему, автор уж слишком внимательный! — рассмеялся Бессонов, возвращая газету. — Если мне реагировать на все такие сигналы… Кто у нас останется?
— Реагировать все-таки надо! — возразил Татаринов громко.
— Пачин на хорошем счету! — не уступал Бессонов. — Рекомендован к поступлению нашим же выпускником капитаном второго ранга Кузнецовым.
— А где сейчас Кузнецов? — спросил человек в гражданском.
— Он заходил недавно в училище, — сказал Татаринов. — Собирался ехать на Черное море. Назначен командовать «Красным Кавказом». Если необходимо, я выясню, где сейчас «Красный Кавказ».
Человек в гражданском жестом прервал Татаринова. В кабинете прозвучал звонкий голос курсанта:
— Товарищ начальник училища, курсант Пачин по приказанию товарища комиссара явился!
— Садитесь! — приказал Татаринов. И добавил. — И вот, поговорите с товарищем…
Бессонов с Татариновым незаметно вышли из кабинета.
Пачин не стал садиться на старинный высокий стул, где сиживали прославленные адмиралы. Гардемарины царских фамилий и те редко садились на подобные стулья.
— Вы ведь комсомолец, товарищ Пачин?
— Да.
— С какого года? Еще в деревне вступали?
— Никак нет! Поступал на крейсере «Адмирал Нахимов»… то есть «Червоная Украина».
— Вы знаете, что вас отчисляют из училища?
… Сначала матроса бросило в жар. Затем охватило крещенским холодом. Он с трудом осмысливал сказанное, не хотелось верить таким словам.
— Да, да, вас отчисляют, знаете ли вы об этом?
— Никак нет… товарищ командир. Не знаю.
«Какой же он командир, если в гражданском?» — мелькнуло в уме. Родилось и тут же исчезло острое желание заехать кулаком в это до синевы выбритое лицо, схватить за полосатый нэпманский галстук, сделать что-то еще, никому не известное. Но этот краткий позыв быстро сменился полным отчаянием. Страх пронизал Василия Пачина. В коленях появилась слабость. Пальцы его дрожали. Но матрос одолел сам себя. Он выдержал пронзительный долгий взгляд серых почти бесцветных глаз.
— Список вновь отчисленных вывесят на доске объявлений…
— За что отчисляют? — дрогнувшим голосом, как во сне, произнес курсант.
— За неуспеваемость. Но приказ по училищу еще не объявлен. Мне думается, еще можно кое-что поправить в этом приказе… Кстати, вы знаете, где находится ваш отец Пачин Даниил Семенович? Не знаете. А брат Рогов Павел Данилович? Тоже не знаете. А почему у вас разные фамилии с братом? Садитесь, садитесь!
Но Пачин не сел.
— Брат выходил в примы… Записан на фамилию жены… — глухо проговорил курсант.
Слезы душили горло матроса. И только сейчас Василий Пачин понял, с кем он имеет дело и почему нет за столом ни начальника училища, ни комиссара Бессонова. Все сжалось внутри, спина снова похолодела.
