Жуковский давно уже думал о том, что если крестьян нельзя пока освободить вовсе, то нужно какими-то мерами приближать их к этому состоянию (как писал он в 1806 году Тургеневу по поводу манифеста об ополчении). Крестьянам нужно образование. Но какое? Об этом он и рассуждает в большой статье о книге Мари Лепренс де Бомон «Училище бедных, работников, слуг, ремесленников и всех нижнего класса людей», переведенной золовкой Екатерины Афанасьевны Протасовой — Анастасией Ивановной Плещеевой, урожденной Протасовой (у которой в ее имении под Волховом часто гостил в 1790-х годах Карамзин, — он был женат на ее младшей сестре Елизавете). Книга была напечатана в 1808 году в типографии Платона Бекетова.
Просвещение не только начитанность и умение понимать произведения искусства. «Я разумею под именем просвещения, — пишет Жуковский, — приобретение настоящего понятия о жизни, знание лучших и удобнейших средств ею пользоваться, усовершенствование бытия своего, физического и морального». Жуковский бросает упрек писателям, которые не хотят «жертвовать талантом своим такому кругу людей, которых одобрение не может быть удовлетворительно для авторского самолюбия», то есть для крестьян. Жуковский заранее приветствует «человека с дарованием, который захочет посвятить несколько лет жизни своей единственно тому, чтоб языком простым и понятным проповедовать счастие в хижинах земледельца, в обителях нищеты и невежества, чтоб разбудить в простых и грубых сердцах благородные чувства».
Жуковский сознавал трудность вопроса. Все просвещенное общество должно было принять участие в его разработке. «Мы имеем Академии наук и художеств, — писал он, — почему же не можем иметь Академию для просвещения простолюдинов?» Жуковский предложил и приблизительный тип книг для сельских библиотек: «1). Катехизис морали — предложенной просто, без всякого витийства, объясняемой примерами — но примерами, взятыми из жизни тех людей, для которых она предлагаема; 2). Общие понятия о натуре, о главных ее законах, о некоторых явлениях небесных — совершенное невежество в этом отношении бывает причиною многих смешных и даже вредных предрассудков; 3). Энциклопедия ремесленников и земледельцев, — в этой книге была бы предложена, ясно и кратко, теория земледелия и всех ремесел; 4). Повести и сказки, которых герои были бы взяты из состояния низкого и представлены на сцене, знакомой самим читателям, — эта книга была бы необходимым дополнением к Катехизису морали; 5). Общие правила, как сохранять свое здоровье; 6). Народные стихотворения, в которых воображение поэта украсило бы природу, непривлекательную для грубых очей простолюдина... Вот чтение, которое могло бы быть истинно для них полезно».
Среди переводных статей «Вестника Европы» — «О нравственной пользе поэзии» Энгеля, полностью прилаженная Жуковским к своим представлениям и к программе нравственного воспитания своих читателей. «Мыслить, что удовольствие, получаемое от чтения стихов, может быть одним простым удовольствием, не имеющим никакого влияния на будущее, — пишет он, — есть по моему мнению грубая ошибка. Нет, оно имеет влияние, и влияние полезное». Однако, развивает он свою мысль далее, «стихотворцу не нужно иметь в виду непосредственного образования добродетелей, непосредственного пробуждения высоких и благородных чувств; нравственное чувство не есть единственное качество души, которое он может и должен усовершенствовать: оно принадлежит к целой системе разнообразных сил человеческого духа». Если вся система — истинна, то и без прямого намерения стихотворца его стихи будут нести истину моральную — воспитывать читателя.
Не случайно Жуковский в одной из статей занялся подробным разбором сатир Антиоха Кантемира. Он называет сатирика «превосходным философом-моралистом», цель которого «не есть невозможное исправление порока, а только предохранение от него души неиспорченной, или исцеление такой, которая, введена будучи в обман силою примера, предрассудка и навыка, несмотря на то, сохранила свойственное ей расположение к добру». Вообще в этой статье Жуковский дал полный очерк истории и теории стихотворной сатиры от Горация и Ювенала до Буало, Попа, Кантемира. Не одно десятилетие эта дельная статья будет в русском обществе главным источником для изучения жанра сатиры. Работая над ней, Жуковский пользовался теоретическими трудами Сульцера и Эшенбурга, но, как всегда, все переосмысливал и развивал по-своему.
Такой же — развернутой в плане истории и теории жанра — явилась и статья Жуковского «О басне и баснях Крылова» — рецензия на первый сборник басен будущего великого баснописца. Басня, как и сатира, — «нравственный урок», но в отличие от сатиры «украшенный вымыслом». В этой статье, помимо высокой оценки басен Крылова, высказаны Жуковским его соображения о теории перевода вообще. «Не опасаясь никакого возражения, — говорит он, — мы позволяем себе утверждать решительно, что подражатель-стихотворец может быть автором оригинальным, хотя бы он не написал и ничего собственного. Переводчик в прозе есть раб; переводчик в стихах — соперник». Если вдвинуть переводимый оригинал в ряд природных идей — им можно вдохновиться («воспламениться» — говорит Жуковский) так же, как и всем, что есть в природе. Стиль и язык принадлежат переводчику, а кроме того, переведенное входит в тот поэтический мир, который на протяжении своей жизни творит переводчик, — и как переводчик, и как оригинальный поэт. В статье «О переводах вообще, и в особенности о переводах стихов» (переведенной из Лагарпа) Жуковский от себя выдает афористически отточенные мысли о переводе: «Излишнюю верность почитаю излишнею неверностию»; «О достоинстве перевода надлежит судить по главному действию целого»; «Ты хочешь переводить Томсона: оставь город, переселись в деревню, пленяйся тою природою, которую хочешь изображать вместе с своим поэтом».
Еще в «Письме из уезда» устами Стародума Жуковский призвал читателя «каждый день несколько часов посвящать уединенной беседе с книгою», потому что умелое «обращение с книгою приготовляет к обращению с людьми», «возвышает дух», дает сердцу «свободу, благородство и смелость». Но это, говорит он, должно быть чтение «с выбором», а не «ничтожное, унизительное рассеяние, которое обыкновенно мы называем чтением книг». Для такого «рассеяния» и предназначено было чтиво, в изобилии поставлявшееся книгоиздателями. «Русские, говоря только о тех, которые не знают иностранных языков, — пишет Жуковский, — и следственно должны ограничить себя одною отечественною литературою — любят читать; но если судить по выбору чтения и тем книгам, которые, предпочтительно пред другими, печатаются в типографиях, читают единственно для рассеяния; подумаешь, что книгою обороняются от нападений скуки. Раскройте «Московские ведомости»! О чем гремят книгопродавцы в витийственных своих прокламациях? О романах ужасных, забавных, чувствительных, сатирических, моральных и прочее и прочее. Что покупают охотнее посетители Никольской улицы в Москве? Романы. В чем состоит достоинство этих прославленных романов? Всегда почти в одном великолепном названии, которым обманывают любопытство. Какая от них польза? Решительно никакой: занятие без внимания, пустая пища для ума, несколько минут, проведенных в забвении самого себя».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
