Постепенно он начнет понимать, что напрасно старался видеть свой идеал во внешних предметах, что все внешние предметы – ничто в сравнении с самим идеалом. Со временем он приобретает способность реализации самого высокого и обобщенного отвлеченного идеала – чистую абстракцию, которая становится для него совершенно живой и реальной. Когда подвижник достигает этого состояния, ему не нужно больше спрашивать, существуют ли доказательства существования Бога или нет, всемогущ ли Он и вездесущ ли. Для него Он только Бог любви. Он высочайший идеал любви, и этого для него довольно. Бог как любовь для бхакты видим непосредственно, так как для любящего существование любимого не требует никаких доказательств. Боги-судьи других форм религии могут требовать массы доказательств, чтобы установить свое существование, но бхакта не может думать и совсем не думает о таких богах. Для него Бог существует только как любовь, и, находя Его, внутреннюю суть, душу всего, он в экстазе восклицает: «Никто, о возлюбленный, не любит мужа ради мужа, но муж любим ради Господа, который в муже; никто, о возлюбленный, не любит жену ради жены, но жену любят ради Господа, который в жене».
Говорят, что эгоизм – единственная побудительная причина всей человеческой деятельности. По моему же мнению, побуждением к этой деятельности служит тоже любовь, только ослабленная разменом на частности. Если я буду считать себя частью всеобщего целого и любить это целое, моя любовь станет всеобъемлющей, и во мне наверняка не останется ни малейшего эгоизма. Но когда я ошибочно считаю себя чем-то маленьким, отдельным от целого, моя любовь останавливается на частностях и суживается.
Большая ошибка – суживать и сокращать область любви, потому что все во Вселенной божественного происхождения и заслуживает того, чтобы быть любимым. Следует, однако, помнить, что любовь ко всему заключает в себе любовь к частям. Это всеобщее Целое есть Бог бхакт, а все другие Боги – Небесные Отцы, Вседержители, Творцы – и все теории, и учения, и книги не имеют для них никакого значения и смысла, так как они своей высшей любовью и преданностью совершенно поднялись над всем этим. Когда сердце очищено и наполнено до краев божественным нектаром любви, все идеи о Боге, кроме той, что весь Он Любовь, становятся детскими и отбрасываются как несоответственные и недостойные. Такова сила Пара-Бхакти, или Высшей Любви. Совершенный бхакта не пойдет больше искать Бога в храмах и церквах; он не знает места, где бы не нашел Его. Он находит Его в храме, так же как и вне храма; находит Его в святости Святого, так же как и в безнравственности грешника, потому что он уже поместил Его в славе в своем собственном сердце, как всемогущий, неугасимый свет любви, всегда сияющий и вечно присутствующий.
Человеческие представления о божественном идеале любви
На человеческом языке невозможно выразить природу высшего и безусловного идеала любви. Даже самый высокий полет человеческой фантазии не в состоянии представить его во всем его бесконечном совершенстве и красоте. Несмотря на это, последователи религии любви, как в ее высших, так и в низших формах, всегда и во всех странах употребляли несовершенный человеческий язык, чтобы выразить свой собственный идеал любви. Даже больше, сама человеческая любовь во всех ее различных формах употреблялась для образного представления этой невыразимой божественной любви. Человек может думать о божественных вещах только в своем, человеческом, масштабе. Для нас Абсолют может быть выражен только на нашем относительном языке. Вся Вселенная для нас не что иное, как письменное изложение о бесконечном на языке конечного. Поэтому бхакты употребляют в применении к Богу и к поклонению Ему любовью самые обычные выражения, связываемые человечеством с обыкновенной любовью.
Некоторые великие писатели, пишущие о Пара-Бхакти, пробовали понять и выразить эту божественную любовь следующим образом. Самая примитивная форма, в которой проявляется эта любовь, та, которую они называют спокойной, – шанта. Когда человек молится Богу без огня любви в сердце, когда его любовь обыкновенная, спокойная, только немногим более возвышенная, чем простые обряд или символ, и совсем не отличается безумием напряженной, деятельной любви, это называется шанта. Есть тип людей медлительных и есть, наоборот, стремительных, приходящих и уходящих, подобно вихрю. Шанта-Бхакти похожа на первых – спокойна, мирна и умеренна. Следующий, высший тип, – дасья, или служение. Она подобна привязанности верного слуги к своему господину.
Следующий тип – сакхья, или дружба. «Ты наш возлюбленный друг», – восклицает придерживающийся этого идеала. Дружбой между людьми называется такая любовь, при которой человек открывает свое сердце другому и знает, что тот никогда не станет осуждать его за ошибки, но всегда постарается помочь ему, причем в его уме всегда будет присутствовать мысль о равенстве между ним и его другом. Совершенно такой же род любви к Богу исходит из сердца молящегося, если этот тип любви составляет его идеал. Таким образом, Бог становится нашим близким другом, которому мы можем свободно рассказывать обо всем в нашей жизни. Самые интимные тайны нашего сердца мы можем доверить ему с величайшею уверенностью в безопасности и помощи. Он наш друг, к которому мы относимся как к равному, как к товарищу наших детских игр. И в самом деле, рассуждают бхакты, разве нельзя сказать, что Бог играет в этой Вселенной? Как дети играют в свои игры, так и Сам Возлюбленный Бог играет, создавая эту Вселенную. Он совершенен, ни в чем не нуждается; зачем же ему творить? Деятельность у нас всегда имеет целью выполнение какой-нибудь потребности, а потребность всегда предполагает несовершенство. Бог совершенен. Он не имеет потребностей. Почему же Он вечно деятелен и продолжает свое творчество? Какую цель имеет Он при этом в виду? Истории о сотворении Богом этого мира для той или иной воображаемой нами цели хороши как рассказы, но не более того. Поэтому у Него не может быть другой цели, кроме простой забавы; и Вселенная – Его продолжающаяся игра. Вся Вселенная должна быть в конце концов частью приятной для Него игры. Бхакта говорит: «Люби Господа твоего, Товарища по игре, и наслаждайся этой игрой. Если ты беден – забавляйся игрой в бедность. Если ты богат, радуйся игре в богатство. Если подвергаешься опасностям – это тоже хорошая игра. Если пришло счастье, это еще лучшая забава. Мир – это театр, в котором все мы играем свои роли, и Бог все время играет с нами. Вечный товарищ по игре – как прекрасно Он играет! Игра оканчивается, когда цикл приходит к концу, и тогда наступает отдых на более или менее продолжительное время. Затем опять начинается игра, опять появляется Вселенная и играет с Ним, и так продолжается до бесконечности. Несчастья и страдания приходят только тогда, когда вы забываете, что все это – игра и что вы также принимаете в ней участие. Тогда на сердце становится тяжело, и мир гнетет вас с ужасной силой. Но как только вы отбросите свойственную всем нам мысль о серьезной реальности изменчивых случайностей этой мимолетной жизни и поймете, что это только сцена, на которой вы играете и помогаете играть Богу, страдания тотчас прекратятся для вас. Итак, смотрите на Него как на играющего в каждом атоме, играющего, когда Он создает земли, солнца и луны, играющего с человеческими сердцами, с животными и растениями. Смотрите на себя только как на Его партнера. Он устраивает нашу жизнь сначала так, потом иначе, и мы сознательно или бессознательно помогаем Ему в игре. И, о блаженство! Мы – Его партнеры!»
Следующий тип известен как ватсалья, или любовь к Богу не как к нашему Отцу, но как к нашему ребенку. Это может показаться странным, но есть взгляд, делающий нас способными отделить от понятия Бога все идеи о силе. Идея о силе приносит с собой страх; в любви же не должно быть страха. Идеи почтения и повиновения необходимы для образования характера. Но, когда характер сформирован, когда любящий испытал не только спокойную любовь, но также и безумие любви, тогда он не нуждается больше в нравственных поучениях и повиновении букве священных писаний. Любящий говорит, что ему нет надобности смотреть на Бога как на могущественного, величественного и славного Господа Вселенной или как на Бога богов. Чтобы избежать соединения понятия Бога с понятием Силы, которая вызывает страх, он служит Богу как своему собственному ребенку. Отец и мать не чувствуют страха перед своим ребенком; о них нельзя сказать, чтобы они имели к нему какое-либо почтение. Они и не подумают просить от ребенка какой-нибудь милости. Положение ребенка относительно своих родителей всегда положение получающего, и из любви к ребенку родители сто раз пожертвуют собой, тысячу жизней отдадут для него. Поэтому и Бога любят как ребенка. Эта идея о любви к Богу как к ребенку появляется и, естественно, разрабатывается в тех религиозных учениях, в которых присутствует идея о воплощении Бога. Для магометан невозможно понятие о Боге как о ребенке, они отбросят его с ужасом, но христианин и индус легко могут понять ее; у них ведь есть младенец Иисус и младенец Кришна. Женщинам-христианкам также может прийти мысль, что они матери Христа, и это даст им понятие божественности материнства, в котором Запад так нуждается. Таким образом, суеверный страх как форма почитания Бога уничтожится силой любви. Но иногда требуются долгие годы, чтобы идеи о почтении, благоговении и страхе к Богу и о Его величии и славе совершенно утонули в любви к Нему.
