Маракитед выпустил топор и сжал череп брата обеими руками.
— Ради тебя, Эниалий, — прохрипел он, бросаясь на падающего, оглушённого соперника. С рёвом, достойными воина, в память которого вершилась эта резня, он поднял череп Эниалия над головой и начал бить им Ультрамарина по голове, пока не изуродовал её до неузнаваемости, а череп не раскололся на части.
— Ха! Прощай, брат, — сказал Маракитед. — Вот тебе хоть две жертвы…
Он тяжело поднялся на ноги и огляделся. Красные и синие тела лежали вокруг или улетали в никуда, оставляя позади багровые следы. Значит, не только две жертвы… Он посмотрел вниз. Череп Эниалия рассыпался в его руках. Он ощутил сквозь продолжавший кипеть внутри боевой гнев укол чего-то, что могло быть печалью.
Фрегат медленно переворачивался, а мир, серо-коричневый мир, который он пытался защитить, становился всё больше. В падении от корпуса начали отваливаться обломки. То, что останется от двух фрегатов после падения сквозь атмосферу, обрушится на планету, словно кулак самого Кхорна, круша города и раскалывая континенты. Двадцать тысяч черепов — хорошо, но все эти жертвы станут ещё более достойным Эниалия подношением.
Он обнаружил свой застрявший в сенсорном узлу топор и вырвал его, брызжа искрами. Рядом больше не было врагов. Его братья были мертвы. 685-й гладиаторской группы не стало. Казалось правильным, что они умерли лишь для того, чтобы обеспечить Эниалию благосклонный приём Кровавого Бога. Таков был их долг — единственный оставшийся их долг, единственный долг, в котором ещё был смысл в давно сошедшей с ума вселенной.
Маракитед поднял осколки черепа брата и отпустил их. Он смотрел, как остатки Эниалия подхватывает космический ветер и уносит прочь от мчащегося фрегата. Он стоял спокойно, уперев ноги в корпус падающего корабля, сжимая топор и разведя руки, ожидая падения. Произойдёт ли оно через минуты или через часы? Маракитед не знал, но это и не волновало его. Он охотно помчится на корабле к погибели, чтобы забрать миллиард душ ради своего брата.
Эниалий больше не мог смеяться.
Но Маракитед посмеётся за него.
Черный Легион
Аарон Дембски-Боуден
Вымирание
Каллен Гаракс, сержант тактического отделения Гаракса 59-ой роты Сынов Гора. Его латунно-серый доспех изуродован и покрыт трещинами, краска цвета морской волны давно стала воспоминанием. На левой стороне шлема ровно жужжат перенастраивающиеся усилители изображения, которые чудесным образом пережили падение.
Вокруг лежали его воины. Внутренности расчленённого Медеса разбросало по камням. Пронзённый Владак корчился на кровавом песке, пока ему не оторвал голову кусок металла. Дайон и Ферэ были ближе всех к генератору турели, когда их участок стены разорвали выстрелы проходившего на бреющем полёте десантно-штурмового корабля. У Каллена осталось смутное воспоминание, как окутанных химическим огнём воинов разбросала ударная волна. Теперь обугленные останки совершенно не напоминали людей. Сержант сомневался, что его воины ещё были живы, когда упали.
Повсюду клубился дым, относимый ветром в сторону. Каллен не мог двигаться. Он не чувствовал левую ногу. Повсюду разбросало обломки, особо острый осколок впился ему в бедро, пригвоздив к выжженной земле. Сержант оглянулся на горящую крепость, чьи уцелевшие турели продолжали вести ответный огонь по авиации, но враг сокрушил целую стену. Из пустыни приближалась орда, наполовину скрытая выхлопами двигателей мотоциклов и пылью, поднятой их колёсами. Грязное серебро на тёмной, осквернённой синеве: Повелители Ночи мчались дикой стаей.
Сохраняя спокойствие, Каллен требовал по воксу поддержку титанов, которую, как он знал, можно и не ждать, несмотря на обещания принцепса. Их предали, бросили умирать под пушками VIII Легиона.
Сержант посмотрел на впившийся в ногу осколок пластали и попробовал потянуть. Несмотря на хлынувшие в кровь болеутоляющие, он стиснул зубы, его губы побледнели, когда металл задел об кость.
— Тагх горугаай керез, — позвал сержант на хтонийском. — тагх горугаай керез.
Рядом раздался вой, механический и звучный. Прыжковый двигатель на спуске.
— Велиаша шар шех мерессал мах? — раздался в воксе голос, слова которого он не понимал. Каллену было знакомо звучание нострамского, языка беспросветного мира, но сам он на нём не говорил.
Тень заслонила ядовитое небо. Это не был один из братьев — он не протянул руку помощи. Вместо этого он нацелил болтер в лицо Каллена.
Сержант уставился в ствол, тёмный, как пустота между мирами. Взгляд Каллена метнулся влево, где среди обломков лежал его болтер. Не достать. С приколотой ногой не имело значения, лежит болтер здесь или на другой сторону планеты.
Каллен отстегнул и сорвал шлем, ощутив на окровавленном лице ветер пустыни. Пусть убийца увидит его улыбку.
Сован Кхайрал, технодесантник при 101-ой роте Сынов Гора. Вокруг горит мостик, всё окутано жирным дымом, который вентиляции никогда не сделать чем-то пригодным к дыханию. Для компенсации в глазных линзах прокручиваются фильтры: тепловое зрение не открывает ничего, кроме пятен болезненного жара; датчики движения отслеживают, как экипаж на палубе шатается, задыхается и тяжёло падает обратно в кресла.
Вокруг умирает «Гевелий», достаточно известный во флоте Сынов Гора эсминец. Как и многие корабли легиона, он был в небе Терры, когда горел тронный мир. Последним зрелищем на экране ауспика стали мерцающие руны флота Гвардии Смерти, приближающегося к зоне поражения, чтобы загнать уступающие по численности и огневой мощи корабли Сынов Гора на бойню. Гвардия Смерти намеревалась покончить с этим лицом к лицу. Что ж, скоро они своё получат.
Твёрдый керамит доспеха служил Кхайралу тепловым экраном от пламени, поглощающего всё вокруг. Судя по ретинальному дисплею, температура была достаточной, чтобы зажарить плоть и мускулы прямо на костях. Сирены выли без остановки, им не надо было задерживать дыхание в удушливой мгле.
Он бросился к командному трону и отшвырнул вялое тело задыхающегося капитана «Гевелия». Сквозь дым Кхайрал ввёл код в консоль на подлокотнике. С противным бульканьем заработала корабельная связь. Повсюду плавилась проводка, гнила, распадалась и горела.
— Всему экипажу, — говорит он через решётку шлема. — Всему экипажу покинуть корабль.
Небухар Деш, капитан 30-ой роты Сынов Гора. Он тяжело и с горечью выдыхает, чувствуя, как брызги крови из лёгких оседают на зубах. Одно из сердец отказало и мёртвым грузом остывает в груди. Другое, перегруженное, неровно бьётся как языческий тамтам. Лицо обжигают царапины от разрывающего плоть кнута. Последний удар вырвал один глаз. А предыдущий вскрыл глотку до кадыка.
Он слишком долго поднимал меч — кнут метнулся обратно, змеёй обвился вокруг кулака и рукояти. Резкий рывок — и клинок вылетает прочь. Безоружный, одноглазый и задыхающийся Деш падает на колено.
— За Магистра Войны, — слабый шёпот — всё, что вырывается из изуродованной глотки. Его враг отвечает рёвом, достаточно громким, чтобы уцелевший глаз запрыгал в глазнице. Рябь потока звука физически ощутима, звучный лязг мнёт и ломает его доспехи. Три удара разбитого сердца капитан стоит против ветра, а затем теряет равновесие, волна отшвыривает его и с визгом керамита по ржавому железу катит по посадочной платформе.
Деш пытается встать, но сапог опускается на затылок и вдавливает изувеченное лицо в железную палубу. Он чувствует, как выбитые зубы плывут в густой едкой слюне.
— За Ма…
Его молитва оканчивается неразборчивым бульканьем, когда в спину нежно вонзается меч.
Зарьен Шарак, брат 86-ой роты Сынов Гора. Странник, паломник, мечтатель — он ищет Нерождённых и отдаёт свою плоть демонам, словно ждущий скульптора слепок из плоти и кости. Он ищет их, вновь и вновь жертвует кровью и душами, вечно ищет сильнейшего, с которым сможет объединиться в собственной коже.
Шарак больше не помнит ни как он оказался на этом мире, ни как долго его преследуют Пожиратели Миров. Он здесь не чтобы бежать, но чтобы встретить и сразить их. Теперь Пожиратели Миров гонятся за ним со смехом и воем по склону горы. Шарак слышит отзвуки безумия в их словах и не обращает внимания на дикий хохот. Мускулы болят; последний из обитавших в его плоти демонов был изгнан семь ночей назад, оставив измотанного и анемичного Зарьена искать другого. Он знает, что найдёт скоро. Скоро.
Рука в перчатке смыкается на выступе скалы. Шарак позволяет себе миг усмешки, когда рядом болты раскалывают валун на куски, и втаскивает себя наверх, прочь с линии огня Пожирателей Миров.
Храм ждёт его, он знал это, хотя и ожидал другого. Одинокая ободранная временем скульптура превратилась в нечто чахлое, смутное, бесформенное. Возможно, это был эльдар в эпоху, когда всем регионом владели эти больные и слабые чужаки.
