– Ну, ладно. Попросту говоря, мы вывели часть самих себя и часть корабля из обычного времени и колебались на его краю, неподвластные многим его законам.
– Но это невозможно. Ученые никогда…
– Если это невозможно, Алан Пауйс, это не могло бы произойти, а вы не смогли бы этого испытать. Что же касается ваших ученых, то они никогда не удосуживались проверить. Я открыл этот принцип после того, как побывал в одном происшествии, в результате которого едва не погиб и который определенно повлиял на мое мышление. Солнце почти убило меня, вдумайтесь. Но я не затаил на него злобы. Вы, я и корабль существовали в своего рода застывшем времени. «Мозг» корабельного компьютера сработан по моим указаниям, не имеющим смысла для закоснелых земных ученых, но мне они годятся, потому что я – Огненный Шут! Таких, как я, больше нет, ибо я выжил в огне. И огонь дал жизнь моему разуму, вдохновению, знанию! – Он показал рукой на уменьшавшееся теперь позади них Солнце. – Это огонь породил Землю и дал жизнь ее обитателям. Поклоняйтесь ему – поклоняйтесь благодарно, ведь без него вы не смогли бы и не стали существовать. Вот истина – возможно, все истины вместе. Он пылает, живой, он существует; самодостаточный, не заботящийся, почему, ибо почему – вопрос, на который не надо – невозможно – отвечать. Мы – глупцы, коли задаемся им.
– В таком случае вы отказываете человеку в разуме? – твердо спросил Алан. – Именно к этому ведет логика ваших рассуждений. Разве следовало нам оставаться в пещерах, не пользуясь мозгами, которые, – он пожал плечами, – дало Солнце, если хотите? Не пользуясь большой частью самих себя – частью, ставящей нас выше животных, позволившей нам, слабым, жить в мире сильных и свирепых, размышлять, строить, задумывать? Вы говорите, что мы должны довольствоваться простым существованием – а я говорю, что мы должны думать. И если наше существование бессмысленно, то наши мысли могут, со временем, дать ему смысл.
Огненный Шут покачал своей разукрашенной головой.
– Я знал, что вы не поймете, – сказал он печально.
– Меж нами невозможно общение, – сказал Алан. – Я в здравом уме, вы безумны.
Огненного Шута впервые, кажется, задело сказанное Аланом. Тихо, без обычного жара, он сказал:
– Я знаю истину. Я ее знаю.
– В прошлом многим людям открывались свои истины, как и тому, кто вам известен. Вы не единственный, Огненный Шут. Не единственный в истории.
– Я единственный, Алан Пауйс, по одной причине, которой не было больше ни у кого. Я видел истину сам. Возможно, и вы ее увидите. Разве не поглощал вас огонь Солнца? Разве не теряли вы там все мелочные потребности, заставляющие искать смысла?
– Да. Допускаю, эти силы неодолимы. Но они – еще не все.
Огненный Шут открыл рот и еще раз испустил бурю смеха.
– Тогда вы увидите больше.
Он закрыл окно, и в комнате потемнело.
– Куда мы? – враждебно, мрачно спросила Хэлен.
Но Огненный Шут только смеялся, и смеялся, и смеялся, покуда по экрану не покатились все те же непонятные сферы. Тут он умолк.
Глава 11
Прошли, казалось, часы, и Хэлен задремала у Алана на руках. Алан тоже словно впал в полусон, завороженный разноцветными сферами на экране.
Он окончательно проснулся, когда сферы стали перемещаться медленно и судорожно. Экран заполнился чем-то ярко-красным, разделявшимся на части.
Появились новые сферы, на этот раз – солнца.
Солнца. Изобилие солнц, сбившихся так же тесно, как планеты к Солнцу. Огромные голубые солнца, зеленые, желтые и серебряные солнца.
Тысяча солнц, величаво шествовавших вокруг корабля.
Занавеси окон скользнули вверх, и бесконечно изменчивый свет заколыхался в кабине.
– Где мы? – задохнулась Хэлен.
– В центре галактики, – величаво объявил Огненный Шут.
Повсюду вокруг них проносились, кружась, неведомо куда громадные огненные диски всех цветов и оттенков.
Алан снова не мог сохранить самообладания. Что-то внутри заставляло его смотреть и поражаться невероятной красоте. То были старейшие солнца галактики. Они жили, умирали и снова жили миллиарды лет. Здесь был источник жизни, начало всего.
Хоть Огненный Шут, возможно, и стал бы отрицать это, зрелище пробирало насквозь. Оно было исполнено такого необъятного смысла, что Алан не мог его воспринять. Мысля философски, он примирился с тем, что никогда не узнает, что заключает в себе этот опыт. Он чувствовал, что вера Огненного Шута в существование, лишенное значимости помимо себя самого, несообразна, и все же был в силах понять, как можно прийти к подобному заключению. Он сам вынужденно цеплялся за свою расползающуюся личность. Кружившиеся звезды сделали его карликом вместе с его мыслями и человеческими устремлениями.
– Ну, – захихикал Огненный Шут в своем радостном безумии, – что есть Земля и все ее деяния в сравнении со сверкающей простотой вот этого!
Хэлен с трудом заговорила.
– Они разные, – сказала она. – Они связаны, поскольку сосуществуют, но они разные. Вот это – порядок нерукотворной материи. Мы ищем порядка познающей материи, а звезды, при всем их величии, не познают. Они могут когда-то погибнуть. Человек, поскольку мыслит, однажды может сделать себя бессмертным – возможно, не как отдельная личность, но посредством непрерывности существования своего вида. Думаю, разница в этом.
Огненный Шут пожал плечами.
– Вы желали знать, что реально, не так ли? Вы удивлялись, что мы, люди, оторвались от реальности; что наш язык приходит в упадок и что он создал двоемыслие, которое больше не позволяет нам оставаться связанными с природой? – Он взмахом руки охватил кружащиеся солнца. – Разум! Он – ничто, он не важен, этот каприз, извергнутый случайным сочетанием составных частей. Почему так почитают разум? Необходимости в том нет. Он не может изменить устройства вселенной – он может только вмешаться и испортить его. Осознание – это другое дело. Природа осознает самое себя, но и только – в этом суть. Есть в нас суть? Нет! Когда я появляюсь на Земле и пытаюсь передать людям то, что знаю, я понимаю, что вхожу в сонный мир. Они не могут меня понять, поскольку не осознают! Все, что я делаю, к сожалению – пробуждаю в них старые отклики, загоняющие их еще дальше, и они бегают по кругу, как грубые свиньи, и разрушают. Разрушают, строят – оба действия одинаково неважны. Мы находимся в центре галактики. Здесь существует разное. Это красиво, но красота сия не имеет предназначения. Это красота – и этого достаточно. Она полна природной силы, но та сила не имеет выражения; это одна лишь сила, и это все, что ей нужно, чтобы быть. Зачем приписывать всему этому смысл? Чем дальше уходим мы от основ жизни, тем больше мы ищем их смысл. Смысла нет. Он – здесь. Он всегда был здесь в какой-то форме. И всегда здесь будет. Вот и все, что мы вовеки можем знать наверняка. Это все, что нам следует хотеть знать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
