Впрочем, апостолу пришлось пройти не через одну эту неприятность. Во время коринфской его миссии ему пришлось встретиться с препятствиями, впервые случавшимися в его апостольской деятельности, - с препятствиями, шедшими из самой церкви, от непокорных людей, вкравшихся в нее и оказывавших ему сопротивление, или от евреев, которых влекло к Иисусу, но которые меньше Павла были свободны от законной обрядности. Неправильное направление ума вырождающегося века, так сильно изменившее облик христианства начиная с IV-го века, уже тогда чувствовалось. И апостол вспоминал дорогие ему македонские церкви, их беспредельную покорность, чистоту их нравов, искреннюю сердечность, благодаря которой он провел в Филиппах и в Фессалонике такие хорошие дни. В нем возгорелось страстное желание повидать своих верующих на севере, и он с трудом удерживался от осуществления его, получая от них выражение тех же пожеланий. Чтобы утешиться в своих неприятностях, в несимпатичности окружающего его мира, он любил писать им. На посланиях, помеченных из Коринфа, лежит отпечаток некоторой грусти: эти письма высоко восхваляют тех, к кому они написаны, и совершенно умалчивают или даже содержат кое-какие намеки, неблагоприятные для тех, среди которых находился автор.
Глава IX. Продолжение второго путешествия Павла - Первые послания - Внутреннее состояние новых церквей
В Коринфе апостольская деятельность Павла достигла высшей степени напряжения. К мыслям о великом учреждении христианства, которому он клал основание, присоединялись заботы об оставленных им за собою общинах. Его снедала, по его собственным словам, какая-то ревность. В эту эпоху он не столько думал об учреждении новых церквей, сколько о надзоре за уже учрежденными. Каждая из них была в его глазах как бы невеста, которую он обещал Христу и которую он хотел сохранить непорочной. Над этими маленькими корпорациями он присвоил себе неограниченную власть. Единственным признаваемым им правом, установленным до него, было известное количество правил, положенных, как он считал, самим Иисусом. Он был убежден, что обладает вдохновением свыше для дополнения этих правил другими, необходимость в которых вызывалась условиями переживаемого времени. Да и не был ли сам пример, подаваемый им, высшим законом, с которым должны были сообразоваться все его духовные дети?
Тимофей, которого он посылал для посещения церквей, от которых он сам находился вдали, несмотря ни на какую неутомимость, не в состоянии был бы удовлетворить пыл своего учителя. Тогда то Павлу пришло на мысль восполнить перепиской то, что ему невозможно было исполнять лично или через главных своих учеников. В римской империи не существовало ничего похожего на нашу почту для частной корреспонденции; вся переписка велась с оказиями или через нарочных. Поэтому у Павла вошло в обычай иметь с собой второстепенных сотрудников, служивших ему курьерами. У евреев существовала уже переписка между синагогами; посол, на которого возложена была доставка писем, был даже штатным должностным лицом в синагогах. Эпистолярная форма составляла у евреев род литературы, просуществовавший вплоть до средних веков включительно, как следствие их рассеяния. Христианские послания появились, несомненно, уже с того времени, когда христианство распространилось по всей Сирии; но в руках Павла эти письма, до того большей частью не сохранявшиеся, стали, наравне с устным его словом, орудием успехов христианской веры. Авторитет посланий почитался равным авторитету самого апостола; каждое из них должно было быть прочитано перед всей собранной для того церковью; некоторые имели даже циркулярный характер и были последовательно сообщены нескольким церквам. Таким образом, чтение посланий стало существенной частью воскресной службы. И послание служило таким образом для поучения братьев не только в момент получения его; оно клалось на хранение в архив церкви и в дни собраний вынималось оттуда для чтения в качестве священного документа и постоянного поучения. Таким образом послание стало первоначальной формой христианской литературы, формой прекрасной, вполне подходящей к условиям времени и к природным способностям Павла.
В самом деле, состояние новой секты совсем не было удобной почвой для появления последовательных книг. Возникающее христианство не имело никаких текстов. Даже гимны были произведением всякого, кто составлял их, и не излагались письменно. Все считали себя накануне конечной катастрофы. Священными книгами, так наз. "Писанием", - были книги Ветхого Завета; Иисус не присоединил к ним новых книг; он должен был прийти, чтобы осуществить древнее Писание и начать век, в котором он сам был бы живой книгой. При подобном состоянии умов не могло появляться ничего, кроме писем утешения и одобрения. Если около того времени, к которому мы подошли, и существовала уже не одна книжечка, назначением которой было помогать воспоминаниям о "словах и действиях" Иисуса, то эти книжечки носили совершенно частный характер. Это не были подлинные, официальные, повсеместно принятые в общинах произведения; это были заметки, к которым лица, знакомые с предметом, относились с пренебрежением и которые они считали по авторитету гораздо ниже предания.
Павел, со своей стороны, по характеру своему совсем не был предназначен к составлению книг. У него не было достаточно терпения, чтобы писать; он неспособен был держаться известной системы; письменной работы он не любил и старался сваливать ее на других. Переписка же, наоборот, столь нелюбимая писателями, которые привыкли излагать свои мысли с искусством, отлично подходила к его лихорадочно-деятельному характеру, к его потребности тут же на месте давать выражение своим впечатлениям. В одно и то же время и живой, и резкий, и вежливый, хитрый и саркастичный, временами вдруг ласковый, нежный, почти сладкоречивый и ласкательный, обладая в высшей степени способностью находить удачные и остроумные выражения, умея искусно испещрять свой слог умолчаниями, оговорками, бесконечными предосторожностями, хитрыми намеками, скрытой иронией, он не мог не дойти до совершенства в роде литературы, в котором прежде всего необходимо следовать первому движению. Эпистолярный стиль Павла - самый характерный для автора, какой только есть. Слог его, если можно так выразиться, истолченный; нет ни одной последовательной фразы, Трудно с большей смелостью обращаться, не скажу с духом греческого языка, но с логикой человеческого наречия; точно мы имеем перед собой стенограмму быстрого разговора, воспроизведенную без просмотра. Тимофей скоро научился исполнять у своего учителя обязанности секретаря, а так как слог его, должно быть, немного напоминал слог Павла, то он часто и заменял его. Весьма вероятно, что в Посланиях, а может быть и в Деяниях, не одна страница принадлежит Тимофею; редкостный человек этот был до такой степени скромен, что у нас нет никаких определенных признаков, по которым мы могли бы отыскать такие страницы.
Даже в тех случаях, когда Павел сам переписывался, он делал это не собственноручно; он диктовал. Иногда, окончив письмо, он перечитывал его; тогда, по порывистости своей, он увлекался; он делал добавления на полях, не боясь прервать ход текста и ввести в него вставные или запутанные фразы. Так он и посылал письмо со всеми поправками, не заботясь о бесчисленных повторениях слов и мыслей. С удивительной горячностью Павел соединял столь же удивительную бедность выражений; какое-нибудь слово преследует его: оно возвращается кстати и некстати сто раз на каждой странице. Это не отсутствие таланта, а удовлетворение внутренним содержанием и полное отсутствие заботы о правильности слога. Во избежание многочисленных обманов, причиной которых были увлечения того века, авторитет апостола и материальные условия древней эпистолографии, Павел обыкновенно посылал церквам образец своего почерка, который легко было узнать, после чего, по общепринятому в то время обычаю, ему достаточно было в конце послания прибавить несколько слов собственноручно, чтобы обеспечить за ними подлинность.
Нет сомнения, что переписка Павла была очень велика и что то, что до нас дошло, представляет лишь малую долю ее. Религиозность первых церквей была так далека от какого бы то ни было материализма, так чисто идеальна, и никому и в голову не приходило, какую огромную ценность имеют подобные письма. Вера была всем: каждый носил ее в сердце своем и мало заботился о летучих листках папируса, к тому же не бывших автографами. Послания по большей части имели частное, местное значение; никому не приходило в голову, что когда-нибудь они станут священными книгами. Лишь под конец жизни апостола письмам его придают настоящее значение, они ходят по рукам и сохраняются. Тогда каждая церковь начинает хранить свои послания, как драгоценность, часто справляется с ними, устанавливает правильные чтения их, дает их списывать; но масса писем первого периода были утеряны безвозвратно. Что касается до писем и ответов церквей, то они все пропали, да иначе и быть не могло; Павел, в кочевой жизни своей, не имел никаких архивов, кроме собственного сердца и памяти.
