– Идем, – позвала я Вадима.
Мы сопроводили хозяйку на диван, где она и отошла ко сну под звуки работающего телевизора.
– Чем батюшка мог не угодить художнику? – задал вопрос Вадим, когда мы покинули дом Раисы. Я пожала плечами:
– Одно могу сказать: она не врала. По крайней мере, я этого не почувствовала. И история с батюшкой, и дружба Изольды с художником – вовсе не выдумки.
– Зачем Изольда ходила к художнику – более-менее понятно, – кивнул Волошин. – Он нуждался в натурщицах, обещал нарисовать ее портрет, девчонкам это обычно нравится.
– Ага, тут, главное, не зайти слишком далеко. Раиса-то права: Изольда резва не по годам.
– Плетнев, утомясь зрелыми прелестями Людмилы, запал на девчонку? И в результате нажил головную боль: статью Уголовного кодекса. Запаниковал и решил порвать с юной обольстительницей при помощи булыжника.
– А ты не слишком разошелся? – вздохнула я.
– Кто знает… Изольда была в тряпках Насти Ключниковой, по этой причине у нас клиент и появился. На самом деле никто Изольду с Настей не перепутал, и охотились как раз на Стрешневу. Это очень обрадует клиента, но заметно скажется на размере нашего гонорара. За три дня работы много мы с него не сдерем, такое даже Джокеру не под силу, значит, копаем дальше, на радость нам и клиенту.
«Почему бы и нет?» – подумала я, выслушав версию Вадима. Тогда логично предположить, что враждебное отношение к священнику связано как раз с этим. Отец Владимир узнал о том, что происходит между Плетневым и Изольдой… Как узнал? Случайно. Например, видел, как она от него выходит. Этого мало, чтобы заподозрить секс с малолетней. Изольда могла рассказать обо всем на исповеди. Не похожа она на кроткую овечку, которая побежит исповедоваться. Похожа, не похожа… Допустим, отец Владимир ничего скверного не подозревал, а Плетнев все это сам додумал, чувствуя свою вину. Священник в проповеди обличал прелюбодеев в целом, а Плетнев тут же принял на свой счет… Он, правда, в церковь не ходил. Ему мог кто-то рассказать об этом. Парень запаниковал, нанес превентивный удар, обвинив в педофилии священника, потом и с Изольдой решил разделаться. А если рисовал он не только Изольду, но и ее подруг? Ага. Переспал со всеми и начал убивать по одной.
Мои соображения, когда я их высказала, не показались Вадиму особенно фантастичными.
– Рожа у этого Плетнева скверная, – заявил он.
– Нормальная у него рожа. Даже симпатичная.
– Если только для силиконовых дамочек. Ты-то, надеюсь, настоящего мужика способна отличить.
– Что-то тебя слишком много стало, – разозлилась я.
– Много – не мало. А что касается священника… Давай-ка мы про Плетнева у него спросим.
И мы отправились в церковь. Однако удача в тот день нам не сопутствовала. Церковь оказалась заперта, так же как и дом священника. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь ветерком, запутавшимся в ветвях деревьев.
Мы возвращались по тропинке вдоль кладбища, когда увидели возле могилы Иры Краско парня в толстовке с надвинутым на лицо капюшоном. Был он худ, невысок, стоял ссутулившись, глядя себе под ноги. Воплощение скорби. Темная толстовка в жаркий солнечный день выглядела нелепо.
– А это еще кто? – пробормотал Вадим, направляясь к могиле.
Парень нас заметил и бросился бежать. Шансов догнать его практически не было. Он сразу юркнул в перелесок за кладбищем, а нам предстояло поплутать между могил, чтоб добраться к Ириной, либо сделать изрядный крюк и оказаться по ту сторону кладбища. Неизвестно, на что больше времени уйдет.
– Эй, парень! – позвал Вадим. – Чего ты испугался?
Ответа мы не получили.
– Кто это может быть? – вслух подумала я. – Тайный воздыхатель?
– Ага. И по совместительству – убийца. А что? Ревновал к Гоше, в сердцах подружку утопил, теперь печалится.
– Гошу тоже он убил?
– Положим, с Гошей еще ничего не ясно, – отмахнулся раздосадованный Вадим. – Потопали к Ключникову вещички паковать. Сегодня по поселку лучше не болтаться, чтоб не столкнуться с конкурентами в погонах. Они нас не жалуют. Через пару дней здесь все утихнет, тогда и вернемся. К тому времени и с Гошей прояснится.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
По неведомой причине уезжать мне не хотелось, однако Вадим, конечно, прав: путаться у следователей под ногами ни к чему. Они нас в самом деле не жалуют. В основном, конечно, Бергмана.
По дороге к дому Ключникова мы обнаружили его соседа, Максима Сергеевича. Он стоял возле своей калитки, зазывно на нас посматривая.
– Здравствуйте, – громко поздоровалась я.
– День добрый, молодые люди, – отозвался он. На вид лет шестидесяти с небольшим, выглядел бодрячком. – Хотя не совсем добрый, раз такая беда приключилась. Говорят, полицию вы вызывали? Что вас в тот дом понесло? – усмехнулся он.
– Болтались по поселку от безделья, – ответил Вадим. – Вдруг слышим – крик. Баба от дома бежит, сама не своя. Я ей «в чем дело?», а она ни слова, только пятки сверкают. И дверь в дом открыта. Ну и зашли.
– И чего увидели?
– Покойника, – нахмурился Вадим. – В кладовке висит.
– Болтают, вроде Гоша, Светки Карасевой племяш?
– Откуда ж нам знать? Может, и он. А почему так решили?
– Пропал парнишка-то. После того как его зазноба утонула.
– По-вашему, он с горя повесился? – влезла я.
– Пока у меня был, вешаться точно не собирался.
– Он был у вас? – заинтересовался Вадим.
– Ну… Мотоцикл чинил. У парня, между прочим, золотые руки. И башка варила. Мотоцикл старый, от сына остался. Сын теперь в Германии, вон куда занесло. А Гошу я всегда звал в помощники, если надо что, с машиной или тем же мотоциклом, да с любой техникой. Вдвоем и сподручней, и веселее. На мотоцикле я ему давал покататься, просил только по шоссе не ездить, прав-то у него не было. А порядок нарушать ни к чему.
– И он был у вас в тот день, когда случилось несчастье с девочкой? – уточнила я.
– Да. Он и ночевал на сеновале, я его утром обнаружил. Ну, думаю, опять с теткой поцапался. Разбудил, позавтракали, стали с мотоциклом возиться, потом я попросил траву скосить. После обедать пошли. Гоша денег не брал, ну а я старался отблагодарить за помощь. Когда он помладше был – конфет ему покупал. Удочки, лыжи горные, велосипед – все, что от сына осталось, ему отдал. Сын все равно за семь лет один раз был. И мотоцикл хотел отдать, когда права получит, да, видно, не придется.
– Он никуда в то утро не отлучался?
– Говорю же, весь день на глазах. До тех пор, пока соседка не позвонила и не сказала: Краско дочку ищут, пропала девчонка, не иначе как беда. А я знал, что они с Гошей дружат, вот и сказал ему.
– И он ушел?
– Мы вместе пошли ее искать. К речке. Там уже народу было – половина поселка. Где он ночью бродил, не знаю. Ну а утром девчушку из воды вытащили, парень сам не свой, белый как мел, глаза безумные. Куда его было отпускать? Привел сюда, водки ему налил, граммов пятьдесят. А как еще его из ступора вывести? Он и раньше прикладывался. Может, не к водке, но иногда попахивало от него. Я не отец, мораль читать не имею права, однако как-то с ним поговорил, мол, в молодости все попробовать хочется, но должен быть предел. Воспитывал то есть. А тут уж сам налил. Каюсь. Он выпил, и я его в сени спать отправил. Досталось парню. Родителей похоронил, одна родная душа на свете – тетка, но ей не до племянника. Сволочная баба, если честно.
– А когда он от вас ушел?
– После обеда. Часа в три.
– Больше вы его не видели?
– Видел. Бабка меня в магазин послала. Гоша был в сквере возле площади с девчонками, подругами утонувшей Иры.
– А вы не ошибаетесь? Возможно, это было накануне?
– Нет, не ошибаюсь. С головой у меня порядок. Ругались они. Я слышал, как Гоша кричал: «Это вы, вы виноваты!» Должно быть, считал, не оставь они подругу, беды бы не случилось. На похороны он не явился, и я забеспокоился. Как так, почему не пришел? Иру всем поселком хоронили, а его нет. На следующий день встретил его тетку в магазине, спросил, где Гоша. Сказала, где-то шляется. Потом узнал, она заявила в полицию, что пропал племянник.
