Он открывает мою дверь и ставит пакет у моих ног, после того как я сажусь. Затем наклоняется на расстоянии миллиметра от моего лица и проводит рукой вверх по моей ноге. Большой палец проникает под мои шорты. Он останавливается и качает головой, когда дотрагивается до моей обнаженной плоти, без белья.
Мое лицо искажается в притворной улыбке, и я виновато пожимаю плечами. Он прижимает большой палец к моему уже влажному центру. Мое лицо расслабляется, когда я втягиваю воздух и пытаюсь сократить расстояние между нашими губами. Он отодвигается от меня. Усмехается и продвигает палец немного выше. Я стону, когда он медленно выводит круги.
— Как ты себя чувствуешь? — шепчет он.
— Хорошо, — я хватаюсь сбоку за сиденье и позволяю голове откинуться назад.
— Как еще?
— Возбужденной, — я закрываю глаза.
— Как еще?
Я приподнимаю бедра, когда он возносит меня так высоко, что я боюсь собственной реакции на предстоящее падение.
— Оли…
Он ускоряется, прижимаясь губами к моей шее, и когда его зубы царапают мою чувствительную кожу, я сдаюсь.
— Как. Еще? — шепчет он мне на ухо, когда ослепительные ощущения проходят сквозь меня.
— Сексуальной… Я чувствую себя… сексуальной, — я пытаюсь поймать дыхание, в то время как моя голова все еще кружится.
Он жестко целует меня, а затем закрывает дверь.
Я ненавижу, что не могу себя контролировать, чтобы отказать ему в предоставлении мне оргазма на стоянке с открытыми дверями на людной улице. Сейчас у него до смешного самодовольная усмешка, пока он вливается в поток уличного движения.
— Какова была цель этого всего? — я нарушаю тишину.
— Я хотел доказать, что это я заставляю тебя чувствовать себя сексуальной. Теперь, когда ты это знаешь, ты можешь начать носить белье.
— Какое это имеет значение, если никто больше не может видеть, что на мне нет белья?
— Во-первых, некоторые из платьев, которые ты носишь, ужасно короткие. Во-вторых, я знаю, что на тебе нет белья, а мне не нравится ходить, приветствуя всех прохожих стояком.
— Приветствуя?
Он смотрит на меня взглядом «ты знаешь, что я имею в виду».
— Как хочешь, просто ты странный.
— Я парень.
— Я так и сказала. Ты странный.
***
— Можешь поверить, что я никогда не видела Бостон с залива, вот так? — говорю я, сидя у него на коленях, когда мы отплываем все дальше от берега. На мне надето бикини, а на нем — шорты для плаванья.
— Ты серьезно?
— Знаю, это сумасшествие. Существует множество экскурсий по воде, даже наблюдение за китами, но я никогда не ездила. Я даже никогда не была дальше аэропорта.
Он зарывается лицом мне в волосы и целует в затылок.
— И что ты думаешь?
Я смеюсь.
— Это удивительно. Когда ты думаешь о земле, которая была создана искусственно, и обо всех тех зданиях, которые стоят на том месте, где раньше была вода… это невероятно.
— Я думаю, ты невероятная, — он целует мое плечо, прижимая меня крепче.
— Я думаю, ты жил здесь так долго, что принимаешь все это как должное.
Он скользит рукой по моему животу к груди, проникая пальцами под купальник.
— Я думаю, нам нужно выбросить якорь и спуститься вниз.
— Оли… — мое дыхание сбивается, когда он накрывает мою грудь.
— Не могу дождаться. Ты в моей футболке и тех сексуальных очках сегодня утром, а теперь это бикини… Боже, я умираю, Вивьен.
— Как много женщин наблюдало этот вид с тобой?
Его тело замирает. Мы покачиваемся на океанских волнах.
— Это имеет значение? — его рука покидает мою грудь и возвращается к талии.
— Конечно же нет. Это ничего не меняет. Мне просто любопытно.
Мне двадцать один год и во мне столько неуверенности, что можно потопить эту лодку, но, все же, я слишком умна, чтобы думать, что это то, чем мы должны делиться, но я слишком молода, чтобы не сгорать от любопытства.
— Не могу точно сказать. Это не моя лодка, поэтому я был здесь с друзьями моих родителей и друзьями Ченса…
— Это не то, что я имею в виду.
Он оставляет лодку на холостом ходу на неспокойной воде.
— Тогда что ты имеешь в виду? — он встает, заставляя меня слезть с его колен. Поднимая крышку кулера, берет пиво. Стоя спиной ко мне, делает глоток и смотрит на бездну соленой воды.
Я сажусь и жду. Я больше ничего не могу делать. Я вижу тот один процент Оливера, который поглощен чем-то другим — чем-то, что пугает меня. Это тот ад злости, в который он падает иногда, но, я думаю, что он пропитан болью. Я вижу это в его глазах, как тем вечером, когда он разбил телефон. Мужчина, который плакал в своей комнате — это Оливер, которого я не знаю. Где мы сейчас находимся и куда мы сможем двигаться отсюда, если он не покажет мне свои шрамы — обнажит свою душу мне?
— Нам стоит вернуться.
— Нет! — его голос такой резкий, что разрезает воздух. — Мне просто… нужна минута.
У каждого есть кнопка, при нажатии на которую он сходит с ума, и она спрятана, как земляная мина в ожидании, когда ее взорвет какой-то бедный ничего не подозревающий человек, который просто случайно сделал неверный шаг. Оливер должен следить, куда ступает… он только что наступил на мину.
— Конечно! Столько времени, сколько нужно. Я просто буду ждать, положив сердце на плече, так как у меня нет рукавов, чтобы прикрепить его к одному из них[44], потому что ты выбрал для меня эти нелепые лоскутки на веревочках, которые выставляют всю меня на обозрение всему миру! Или, может, я нырну в воду, чтобы меня съели акулы, так как я все равно выгляжу как приманка для акул, а ты не должен будешь отвечать на один простой вопрос о своем прошлом!
Оливер поворачивается.
— Две. Две женщины до тебя наблюдали этот вид со мной — моя мама и девушка, с которой я встречался в колледже.
Он поднимает крышку одного из задних сидений и достает сарафан из моей сумки. Я опускаю сложенные в защитной позе руки, когда он надевает его на меня. Плечи опущены, голова наклонена, он притягивает меня к себе, обнимая, и мы садимся на сиденья, когда полуденное солнце прячется за сгустившимися облаками. Ветерок охлаждает мою кожу, и Оливер притягивает меня ближе к себе, защищая от ветра, мира… самой себя.
— Раньше я любил ездить в Мичиган к моим бабушке и дедушке. У них повсюду были стеклянные и пластиковые контейнеры с конфетами и печеньем. У нас дома мы ели конфеты только на Хэллоуин и Пасху, поэтому мы с Ченсом опустошали их тайники, пока нас не скручивало в туалете от тошноты. Но к следующему утру мы уже чувствовали себя лучше и готовы были громить кладовую снова, которая была забита самыми лучшими хлопьями, которые мы видели по телевизору, но редко ели. «Fruit Loops» были моими любимыми. Я съедал целую коробку с половиной галлона (прим. пер — почти два литра) цельного молока, — смеется он. — Молоко никогда не было таким вкусным — сахар с красителями.
