Эмили вскочила со скамейки.
– Майя, уходи. Кэролайн смотрит на нас.
Она шагнула в сторону, делая вид, будто увлеченно разглядывает кашпо с бархатцами, но Майя не двинулась с места.
– Поторопись! – зашипела Эмили. – Убирайся отсюда!
Глаза Майи не отпускали ее.
– Завтра я иду на вечеринку к Моне, – сказала она вполголоса. – Ты будешь там или нет?
Эмили покачала головой, избегая взгляда Майи.
– Извини. Я должна изменить себя.
Майя яростно схватила зелено-белую холщовую сумку-мешок.
– Ты не можешь изменить свою природу. Я тебе это уже тысячу раз говорила.
– Но, может быть, у меня получится, – ответила Эмили. – И, может, я сама этого хочу.
Майя швырнула розу Эмили на скамейку и зашагала прочь. Пока Майя пробиралась к выходу мимо кадок с растениями и запотевших окон, Эмили смотрела ей вслед, и ей хотелось плакать. Ее мир рушился. Прежняя немудреная жизнь, которой она жила до начала нынешнего учебного года, казалось, принадлежала совсем другой девушке.
Эмили вдруг почувствовала, словно чьи-то ногти царапнули ее по затылку. Холодок пробежал у нее по спине, и она резко повернулась. Но это оказался всего лишь стебель другого розового куста с шипами жирными и колючими и тугими бутонами роз. И тут Эмили заметила кое-что на одном из окон в нескольких шагах от нее и оцепенела. На запотевшем стекле отчетливо выделялась надпись. Я тебя вижу. И рядом были нарисованы два широко распахнутых глаза в обрамлении густых ресниц. Подпись все та же: Э.
Эмили бросилась к окну, чтобы стереть надпись рукавом. Давно это здесь? Почему она ничего не видела? В следующее мгновение ее будто током ударило. Из-за высокой влажности в оранжерее вода оседала только на внутренних поверхностях, так что тот, кто написал это, должен был находиться… внутри.
Эмили начала озираться по сторонам в поисках подсказок, но в ее сторону поглядывали только Майя, Кэролайн и мальчишки с лакросса. Все остальные толпились у дверей оранжереи в ожидании окончания перерыва, и Эмили не могла отделаться от мысли, что «Э» – среди них.
24. А тем временем в другом саду…
В пятницу днем Спенсер копалась в цветнике матери, выдергивая толстые, упрямые сорняки. Обычно мама сама занималась садоводством, но сегодня Спенсер решила помочь, чтобы сделать ей приятное – а заодно избавиться от чувства вины, хотя сама толком не знала, за что.
Разноцветные воздушные шарики, купленные матерью несколько дней назад для празднования выхода в финал «Золотой орхидеи», все еще болтались, привязанные к ограде патио. Поздравляем, Спенсер! – кричали они своими надписями и картинками с изображением голубых лент и трофея. Спенсер вдруг увидела свое искаженное отражение в блестящей лавсановой оболочке воздушного шара. Как будто посмотрелась в кривое зеркало – круглое лицо вытянулось, большие глаза превратились в бусинки, а нос пуговкой выглядел шнобелем. Может, эта девушка с шара, а вовсе не Спенсер, обманула всех, чтобы стать финалисткой «Золотой орхидеи»? И она же ругалась с Эли в ту роковую ночь.
Во дворе у соседей, бывшем доме ДиЛаурентисов, включилась оросительная пушка. Спенсер бросила взгляд на окно комнаты Эли – угловое, прямо напротив окна Спенсер. Они с Эли всегда считали большой удачей, что их окна смотрят друг на друга. Даже разработали свою систему сигналов при наступлении «комендантского часа» – одно мигание фонариком означало «Не могу заснуть, а ты?». Два – «Спокойной ночи». Три – «Надо срочно встретиться и поговорить».
Перед глазами снова всплыл кабинет доктора Эванс. Спенсер попыталась прогнать воспоминания, но они упорно возвращались. По-моему, ты слишком преувеличиваешь, услышала она голос Эли. А потом этот провал в памяти. С чего вдруг?
– Спенсер! – донесся до нее чей-то шепот. Она резко обернулась, сердце забилось сильнее. Ее взгляд скользнул по кромке леса, подступавшего к заднему двору дома. Йен Томас стоял в кустах кизила.
– Что ты здесь делаешь? – прошипела девушка, оглядываясь по сторонам. Амбар Мелиссы находился в опасной близости.
– Наблюдаю за своей любимицей. – Йен пробежался глазами по ее фигуре.
– Тут маньяк разгуливает, – строго предупредила его Спенсер, пытаясь подавить возбуждение, которое охватывало ее всякий раз, когда Йен смотрел на нее. – Ты поосторожнее.
Йен усмехнулся.
– А кто сказал, что я не член местной организации присмотра за соседями[80]? Может, я оберегаю тебя от маньяка? – Он оперся ладонью о ствол дерева.
– Ты серьезно? – спросила Спенсер.
Йен покачал головой.
– Не-а. На самом деле я иду из дома, просто решил срезать путь. А шел я к Мелиссе. – Он сделал паузу, сунув руки в карманы джинсов. – Как ты смотришь на то, что мы с Мелиссой снова вместе?
Спенсер пожала плечами.
– Это не мое дело.
– Ой ли? – Йен задержался на ней немигающим взглядом. Спенсер отвернулась, чувствуя, как пылают щеки. Йен ведь не намекал на их поцелуй? Он не мог.
Она снова пережила то волнующее мгновение. Йен так грубо впился в ее рот, что они стукнулись зубами. После этого у нее еще долго болели опухшие губы. Когда Спенсер поделилась с Эли захватывающей новостью, подруга фыркнула.
– Ты, что, думаешь, Йен будет с тобой встречаться? – поддразнила она. – Сомневаюсь.
Спенсер посмотрела на Йена – спокойный, беззаботный, он даже не догадывался о том, что стал причиной всех раздоров. Она отчасти сожалела о том поцелуе. Казалось, он вызвал «эффект домино» – сначала ссора в амбаре, которая подтолкнула Эли к бегству и привела… к чему?
– Мелисса рассказала мне, что ты ходишь к психотерапевту. Это правда? – спросил Йен. – Чистое безумие!
Спенсер напряглась. Странно, что Мелисса обсуждает с Йеном факт психотерапии. Все-таки это дело интимное.
– Не такое уж и безумие.
– Да что ты? Мелисса говорит, что слышала, как ты кричала.
Спенсер захлопала ресницами.
– Кричала? – Йен кивнул. – И ч-что я говорила?
– Ты ничего не говорила, просто кричала.
Спенсер почувствовала, как защипало кожу. Поливалка во дворе ДиЛаурентисов шумела, как миллионы маленьких гильотин, струями отсекающих головки растений.
– Я должна идти. – Нетвердой походкой она направилась в сторону дома. – Пить что-то хочется.
– Постой. – Йен шагнул ей навстречу. – Ты видела, что творится в вашем лесу?
Спенсер оцепенела. У Йена было такое странное выражение лица, что Спенсер подумала, не имеет ли он в виду останки Эли. Скажем, кости. А, может, это еще одна находка, которая прольет свет на события той ночи и освежит память Спенсер?
Но тут Йен раскрыл кулак. На ладони лежали шесть крупных, налитых ягод ежевики.
– У вас тут просто потрясающие кусты ежевики. Хочешь попробовать?
Ягоды оставили на ладони Йена темные кровавые пятна. Спенсер смогла разглядеть его линии любви и жизни, странные узоры возле пальцев.
Она покачала головой.
– Я не стану брать в рот что-либо из этого леса, – сказала она.
Ведь там убили Эли.
25. Эксклюзивная доставка для Ханны Марин
В пятницу вечером прыщавый с липкими от геля волосами продавец из салона «Ти-мобайл»[81] внимательно изучал экран «блэкберри» Ханны.
– По мне, так ваш телефон в полном порядке, – сказал он. – И аккумулятор исправный.
– Нет, вы, наверное, недостаточно хорошо посмотрели, – хрипло произнесла Ханна, наваливаясь на стеклянный прилавок. – А что насчет сигнала? «Ти-Мобайл» не отключился?
– Нет. – Парень показал на индикатор уровня сигнала. – Видите? Пять полосок. Сигнал отличный.
Ханна с силой выдохнула через нос. Что-то определенно не так с ее «блэкберри». За весь вечер телефон не звонил ни разу. Мона, может, и бросила ее, но Ханна отказывалась верить, что все остальные так быстро последуют за ней. И еще она ожидала новых сообщений от «Э» – возможно, с подробностями о липосакции Моны или разъяснениями странной фразы о том, что одна из бывших подруг скрывает от нее что-то очень важное.
– Может, вы просто хотите купить новый «блэкберри»? – предложил продавец.
– Да. – Ханна повысила голос, копируя интонации своей матери. – Только на этот раз тот, который работает, пожалуйста.
Парень выглядел усталым.
– К сожалению, я не смогу перенести информацию из вашего устройства. Мы не делаем этого в салоне.
– Не беда, – огрызнулась Ханна. – У меня все сохранено на жестком диске дома.
Продавец достал из витрины новый телефон, извлек его из упаковки и начал нажимать какие-то кнопки. Ханна облокотилась на прилавок и наблюдала за потоком покупателей, неспешно прогуливающихся по главной торговой аллее молла «Кинг Джеймс». Она старалась не думать о том, как они с Моной привыкли проводить пятничные вечера. Прежде всего они покупали обновки, чтобы вознаградить себя за то, что сумели протянуть еще неделю в школе; потом заходили в суши-бар полакомиться лососем; и, наконец, наступала ее любимая часть вечера, когда они приезжали к Ханне домой и, развалившись на огромной кровати, сплетничали, хохотали и высмеивали тех, кто засветился в рубрике «Модный провал» в журнале «КосмоГерл». Ханна не могла не признаться в том, что кое о чем она все-таки не решалась говорить с Моной. Она обходила стороной любые задушевные разговоры о Шоне, потому что Мона считала его геем, и ни разу не обмолвилась об исчезновении Эли, поскольку не хотела ворошить плохие воспоминания о бывших подругах. На самом деле, чем больше она думала об этом, тем настойчивее задавалась вопросом: о чем же они тогда говорили с Моной. О парнях? Шмотках? Туфлях? О тех, кого ненавидели?
