- Она изменилась, - поведал Тезею Одеон.
Вдвоем с Мусеем они пришли к молодому царю, чтобы сообщить печальную новость о Пракситее.
- Сильно переживает? - спросил Тезей.
- Переживает, - неопределенно ответил Одеон.
- Это совсем другая женщина, - убежденно заявил Мусей.
...Тезей сразу нашел домик Пракситеи, расположенный среди иных построек за старым храмом Диониса. Они были разбросаны в некотором беспорядке, не образуя улицы, выступая один из-за другого. За ними - только берег речки Иллис. А перед невыразительными, блеклыми и кое-как расставленными постройками красиво возвышался храм бога. Правда, когда близко подойдешь увидишь, как он стар, древен совсем.
Домик Пракситеи Тезей нашел сразу еще и потому, что в нескольких местах на его стене было выведено крупными буквами, разными красками ее имя. Афиняне в шутку, а, случалось, и всерьез, писали имена своих возлюбленных на стенах. Значит, не один был влюблен в Пракситею. От этих разноцветных узоров дом танцовщицы казался нарядней соседних.
Пред домом слева - виноградные лозы, крепленные тростями, пустые, без ягод и почти лишившиеся листвы. У дома справа, за четырехугольным водоемом розовые кусты с сухими колючками семян и грядки нарциссов и фиалок. Фиалки еще пушились пыльной листвой, а длинные зеленые, плотные, упитанные стебли нарциссов повалились на землю, прижатые к ней дождями.
Дверь не была заперта, и, пройдя темную переднюю, Тезей оказался в комнате, где и застал Пракситею, сидящую в кресле с гнутой спинкой. Пеплос длинными складками спадал с ее колен до самого пола. За спиной зеркало в золоченой раме неведомо какого дерева в виде большого изогнутого листа , подвешенное за стебель. Тезей отметил про себя, что зеркало в приемной комнате, а не в спальне. И большое, по сравнению с теми, какими обычно пользовались афинские красотки, хранившие их в укромных уголках своих жилищ. На зеркало упал светлый луч, Пракситея пошевелилась, в раме возник прекрасный женский портрет..
- Я знала, что ты придешь, я ждала..., - произнесла танцовщица вместо приветствия.
- Я не сразу узнал о твоем горе, - сказал Тезей.
- Это уже неважно, - поднялась Пракситея.
- А что теперь важно?
- Сразу не объяснишь.
- Ты лишилась мужа, дорогого для тебя человека...,- после некоторой паузы проговорил Тезей.
- Да, я лишилась части себя. Мне надо найти эту часть.
- Как? - спросил Тезей, ничего не понявший.
- В себе... Или через себя... Я больше не буду твоей, - сказала женщина, помолчав. - Такой, как это было прежде... Я ничья.
- Вокруг столько людей, - произнес Тезей.
- Люди... Они незваные. Незваные оттого, что глухие. Званые только дети... А у меня ни своих, ни чужих.
- Теперь ты рассуждаешь совсем, как жрица, - заметил Тезей.
- Каждый должен быть жрецом в той или иной степени... - Задумчиво проговорила Пракситея.
- И кому из богов служить?
- Себе... Своему назначению... Люди - тоже боги, хотя не знают об этом...
- Падшие боги, - откликнулся Тезей.
- Пожалуй... Можно и так сказать. Люди забывают сами себя. Они играют выпавшие им роли. Их не хватает на себя. Они всегда что-то другое. Нельзя себя подчинять сложившейся роли. Обыденные дела - не танец или пение. И не молитва. А мы отдаем себя какому-то земному делу и подчиняемся ему. И хотим подчинить других. Вот хотя бы ты с твоим народовластием. Земные же результаты по-настоящему и недостижимы, да они и не главное. Главное - сам человек. А он не умеет быть собой. И лиши его навязянного ему занятия, которому он подчинен, он просто испугается.
- Разве не надо ничем заниматься? Твои танцы - это ведь тоже - занятие, красивее иных, но занятие, - возразил Тезей, хотя и начинал понимать, о чем говорила Пракситея.
- Были занятием. Я больше не буду, как прежде, танцевать. Буду и в танце искать себя... О боги, - вдруг вздохнула она, - какие люди бедные, какие они еще бедные. И как всех жалко.
- На такую жалость и обидеться могут, - заметил Тезей.
- Могут, - согласилась Пракситея. - Они думают, что достаточно того, что они знают о себе... О боги! Да не умеют они узнавать себя! Любоваться собой не умеют. Ни любоваться, ни удивляться себе. Даже удивляться себе не умеют.
На следующий день Тезей вместе с Гермом и Солоентом появились в доме на Допилоновой улице, у трех сестер - Пелопии, Ксанфы и Огигии. В доме этом ничего не изменилось. Все та же обстановка и все так же молоды женщины, учившие Герма и Солоента перед плаванием на Крит к Минотавру девичьим манерам. Не важно, были женщины действительно сестрами, в чем в тот давний приход Тезей не сомневался. Три коринфянки в чужом городе. Хариты с Допилоновой улицы... - больше, чем сестры, поневоле сроднишься.
- Что же такое случилось? - воскликнула Огигия, самая бойкая из сестер. - Опять на Крит собираетесь, вот и о нас вспомнили.
- О вашей красоте вспомнили, - нашелся Герм.
- Плавание тоже предвидится, - признался более простодушный Солоент.
Все три женщины с нескрываемым интересом уставились на молодых людей.
- К амазонкам весной поплывем, - ответил Тезей, как можно более беззаботно.
- За поясом царицы амазонок, оберегающим от любовных чар, - не удержался Солоент и сказал правду, или, по крайней мере, часть ее.
Однако откровенность Солоента не произвела на сестер особого впечатления. Правду они чувствовали куда более определенно, чем ее можно выразить в словах.
- За невестами отправитесь, - догадалась Ксанфа.
- За невестой, - уточнил Тезей.
- О Афродита, - рассмеялась Пелопия, - стоит ли отправляться так далеко за тем, что есть повсюду.
- А пояс царицы амазонок, - напомнил Герм, - это же чудо. Поплывем за чудом.
- И все испортите, - сказала Огигия. - Разве можно мужчин подпускать к чуду.
- А как без нас, мужчин, будет обходиться чудесное, - Герм игриво обнял Огигию за талию.
- Огигия заулыбалась, охотно прижалась к Герму и, легонько вздохнув, добавила:
- Чудесное еще и понимать надо.
- Мы поплывем за непонятным, - сказал Тезей. - Мужчины всегда готовы гнаться за непонятным.
- Вот-вот, - усмехнулась Ксанфа.
- Красавицы, а торговля, новые связи, новые земли, знания..., - лицо молодого царя было серьезным.
- Расказывай, расказывай, - лукаво поощрила его Пелопия.
- Мы поплывем с Гераклом, - поспешил на помощь Тезею Солоент.
И этим сообщением все женщины были вполне удовлетворены.
- Возьмите меня с собой, - встрепенулась Огигия.
- Зачем брать с собой то, что есть повсюду. - улыбнулся Герм.
- Грубиян, - отстранилась от него Огигия.
- А что, оденьте нас юношами и научите мужским повадкам. Мы же учили вас девичьим, - рассудила Ксанфа.
- Не получится, - вздохнул Герм. - Мы учились походить на женщин, чтобы избежать смерти - перехитрить Минотавра. А что мы, мужчины, сможем сделать для вас...
- Догадлив, - вновь прижалась к нему Огигия.
- И то правда, - согласилась Ксанфа, - присоветуют что-нибудь, а приключится совсем не то.
- Что приключится? - насторожился Тезей.
- Не бери в голову, царь, - успокоила его Пелопия, - приключится да и исправится.
- Красавицы, т к вы нас встречаете, - заскучал Солоент.
- Мальчики, - рассмеялась Ксанфа, - мы вас не только встречать, но и провожать до самой весны готовы.
О Пракситее не было сказано ни слова.
Забывчивость - врожденная черта.
То лучше помнишь, что для нас не сбылось.
Не жалуюсь: горелось и любилось.
И все это, конечно, неспроста.
Влюбиться и - занять свои места.
Но нечто беспокоящее снилось.
Благая мысль забрезжила, но сбилась.
И вообще - разумна красота?
С чем ни столкнешься - в снах ты одинок.
Кто, в них попав, сам выбраться бы смог?
Все то, что в нас запрятано, откуда?
Красноречиво светится звезда,
Мне луч бросая, словно в никуда.
И остается уповать на чудо.
...На следующее позднее утро Тезея разбудил один из домочадцев Акрополя.
- Царь, - тормошил он владыку, что само по себе не предвещало ничего хорошего, - стадо твое угнали.
- У меня есть стадо? - спросонья удивился Тезей.
- Теперь нет, - нашелся юный прислужник, поднаторевший по примеру Тезея в играх со словами.
-Как! Кто?! - загремел царь. - Когда? Ночью?
- Не ночью, уже при солнце.
- Куда погнали?
- В сторону Колона.
- Ох, Ксанфа напророчила! На коней! - приказал Тезей.
С отрядом вооруженных всадников спустился Тезей в нижний город. Там к нему присоединились и Герм, и Мусей, и Пилий, и другие сподвижники. Каждый тоже со своими людьми. И повсюду в Афинах мужчины, всполошенно размахивая палками, бегали по улицам. С появлением Тезея беспорядочные выкрики славных жителей города обретали грозность. Будто враг подступил к Афинам и вот-вот начнет осаду. При виде Тезея неистовые воинственность и отвага вспыхивали в каждом палконосце. Каждый готов был двинуться за своим царем. Однако, набегавшись, славный афинянин застревал где-нибудь на повороте улицы, предоставляя жителям следующих кварталов демонстрировать боевую готовность.
