Я с самого начала счел это объяснение преувеличенным и пристрастным, но ничего не сказал, потому что сначала хотел услышать, что скажут мне. Собственно, мой заместитель, лейтенант с другой батареи, действительно назначил обильные пайки наблюдательному пункту — а значит, и себе. Во время обычных боевых действий от солдат на наблюдательном пункте требуют больше, чем на огневых позициях или даже в обозе. Но здесь, в Сталинграде, мой НП жил более комфортно. Чтобы избегать недовольства, нельзя заводить любимчиков, особенно когда припасы строго ограничены.
При том что я во время отпуска растолстел, с первого дня в окружении я сидел на здешнем голодном пайке. Солдаты на батарее жили так уже месяц. Я не отпускал от себя мешок с едой, потому что нужно было как следует подумать, как его разделить.
Первым моим приказом было абсолютно равное питание для всех солдат батареи. Дальше я доложил о вступлении в обязанности командиру батальона и также уведомил командира полка о своей помолвке. Хотя встречали меня с радостью, командир полка хотел знать, почему я не обратился к нему за разрешением жениться. В конце концов мне пришлось идти к нему на доклад, и я был слегка озадачен. Я извинился, но указал, что не знал об этом, и, кроме того, отправляясь в отпуск, не знал, что он закончится помолвкой. Это было спонтанное решение, случившееся потому, что подвернулась такая возможность.
Подполковник фон Штрумпф слегка подобрел и выслушал мою историю. Я рассказал о семье своей будущей жены и обещал, что обращусь к нему за разрешением жениться, когда будет планироваться день женитьбы. Так я собирался исправить свою оплошность, но командир сказал:
— Что случилось, то случилось, — кто знает, понадобится ли вам разрешение на женитьбу. При том, как тут идут дела, сомнительно, чтобы вы снова увидели свою невесту. В любом случае поздравляю.
Он глотнул из бутылки, и мне пришлось показать фотокарточку Руфи. Ее придирчиво рассмотрели.
— У него хороший вкус, будьте уверены… — я вздохнул с облегчением. Все же меня угнетало, что старая военная лошадь, наш полковой командир, выражает такой пессимистический взгляд. Это было на него непохоже. Я бы, наверное, предпочел получить небольшую взбучку.
Положение дел в обозе было неудовлетворительным. Шпис слишком много думал о себе и своих дружках. Это уже попортило всем много крови. Шпис мне с самого начала не нравился, так что я поговорил с командиром батальона. Он был пожилой резервист с академическим образованием. Мы решили поменять часть личного состава. На замену моего шписа я получил оберфункмайстера из штабной батареи, который не сработался с адъютантом. Парень был ценным приобретением. Новый шпис был честен и храбр, уже был награжден Железным крестом первого класса и мог бы удержать батарею в грядущих трудных временах. Каждые несколько дней он появлялся на наблюдательном посту, а также ходил на Волгу, где стояли две 76,2-мм пушки. Он даже навещал корректировщика на его посту в развалинах. И это не входило в его обязанности. Когда я спросил его, зачем он это делает, он ответил: «Может быть, в этом мало смысла, но хорошо, когда время от времени шписа видят на передовой, потому что они тогда будут знать, что я не так легко праздную труса».
Положение на фронте дивизии по Волге оставалось сравнительно спокойным. Возможно, общее положение дел в окружении и было лучше, чем думали многие. Если бы только со снабжением было получше! За исключением пары больных желтухой, которые были сразу же эвакуированы на самолете, на батарее за время моего отсутствия потерь не было. Причина такой хорошей жизни на батарее была в том факте, что она стояла далеко на востоке, на безопасных позициях в городе. Большая часть лошадей и ездовых была даже не внутри «котла». Их отослали далеко, западнее Дона, в район содержания лошадей, потому что для позиционной войны они были не нужны. Прошлой зимой у нас было много неприятных моментов, связанных с лошадьми. Теперь за ними в колхозе хорошо смотрели и кормили.
На западной стороне города в балке расположился наш обоз, со шписом, полевой кухней и казначеем. Немногие имеющиеся здесь лошади использовались для подвоза боеприпасов или перемещения пушек.
После того, как меня в отпуске хорошо кормили, теперь я постоянно страдал от голода — как и все остальные. Свой мешок с едой я пожертвовал в пользу спонтанно собравшегося празднования Нового года, каждому на батарее досталось по чуть-чуть. Этот жест был хорошо встречен, хотя каждому и досталось так мало. Всех свободных от службы пригласили в большой уютный подвал, где располагался командный пункт. Кофе и алкоголя еще хватало. Мы надеялись, что 1943-й будет к нам больше расположен.
Из-за разницы во времени русские прислали яростный «фейерверк» ровно в 23.00 по германскому времени (вермахт жил по берлинскому времени — «Москва минус один час», а Красная армия — по московскому. — Примеч. пер .), так сказать, поздравив нас с Новым годом. В качестве меры предосторожности я послал своих артиллеристов на позиции. Возможно, это еще не все. Поскольку снарядов не хватало, мы не ответили, но вечер в любом случае был испорчен.
Первого января командир батальона устроил офицерам прием со шнапсом. На этих празднествах другой выпивки не было. От нашей батареи на приеме был только я, потому что лейтенант после приглашения получил другие задачи. Пьянка была ужасная. В конце я был пьян просто в сосиску. Обычно в меня вмещается очень много. И куда тяжелее, чем пить, было наутро общаться с адъютантом — мои солдаты утром привезли меня к нему на ручных санках. Они никогда меня таким не видели. Но первое раздражение вскоре сменилось печалью, когда на следующий вечер в лестничную клетку на водочном заводе попала бомба. Штаб батальона был там, в подвале. Туда был приглашен дивизионный католический священник. Они как раз провожали его, когда его, командира батальона и адъютанта постигла эта участь. Все трое погибли.
На следующий день батальон принял молодой гауптман из дивизионной моторизованной артиллерии, мы его не знали. Когда я возвращался обратно на мой командный пункт после первой встречи с ним, мне в руку попал снарядный осколок. Я надеялся на хейматшус (ранение, служащее основанием для отправки домой), но это была лишь царапина. Мне даже не пришлось идти к медику.
Новый гауптман был приятным парнем, ровным в общении и дружелюбным, хотя, возможно, слегка наивным. Когда он вскоре посетил меня на моем чудесном КП, он пожаловался на то, что голоден, и без смущения попросил что-нибудь на завтрак к той порции водки, что я ему предложил. Я был ошеломлен: хотя в обычных обстоятельствах это было вполне в порядке вещей, в окружении, где все голодали, об этом не могло идти и речи. Из ниши у своего спального места я достал ему кусок колбасы и кусок хлеба и приказал вестовому накрыть нам стол. Этого было немного. Гауптман быстро и со здоровым аппетитом все это съел, и, когда мы выпили еще немного водки, он спросил, почему я не ел с ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
