Все это — типичное супружеское прижигание; при этом муж не забывал ни делать детей, ни приглашать в гости соседей-зануд, либо очень глупых, либо очень старых, а если семейство возвращалось на зиму в Париж, жена с легкой руки мужа так часто кружилась в вихре балов, что у нее не оставалось ни одной свободной минуты для того, чтобы мечтать о любовниках: ведь подобные мечты рождаются лишь в часы досуга.
Хорошими прижиганиями могут служить путешествия в Италию, Швейцарию и Грецию, внезапные болезни, требующие лечения на водах, причем водах самых отдаленных. Одним словом, человек умный способен без труда изобрести добрую тысячу подобных уловок.
Продолжим наш перечень личных средств обороны.
Здесь уместно подчеркнуть одну важную вещь: мы исходим из предположения, что ваш медовый месяц оказался достаточно продолжительным и что девица, которую вы выбрали себе в жены, вступила в брак невинной; в противном случае пришлось бы признать, что жена ваша вступила в брак с вами лишь для того, чтобы повести себя непоследовательно, а мужу такой жены наша книга пользы не принесет.
С того мгновения, когда в вашем семействе начнет разыгрываться сражение между добродетелью и непоследовательностью, жена ваша будет то и дело невольно сравнивать вас, законного супруга, с любовником, и это сравнение решит вашу судьбу.
Здесь к вашим услугам способ обороны сугубо личный, которого заурядные мужья, как правило, избегают; воспользоваться им дерзают лишь люди выдающиеся. Способ этот заключается в том, чтобы исподволь заставить жену убедиться в вашем превосходстве над любовником. Ваша цель — чтобы однажды вечером, накручивая волосы на папильотки, она воскликнула с досадой: «Да ведь мой муж гораздо лучше!»
Вы знаете характер вашей жены куда лучше, чем ее кавалер, вы понимаете, чем ее можно обидеть, — предоставьте же этому кавалеру действовать невпопад и досаждать даме своего сердца; стройте козни с хитростью, достойной дипломата, дабы соперник ваш ни о чем не догадался.
Любовник обычно старается либо самостоятельно, либо с помощью общих друзей свести знакомство с мужем своей пассии; внушите же ему — либо через этих друзей, либо, собрав всю свою хитрость и коварство, сами — ложные понятия о главных особенностях характера вашей жены; если вы будете действовать с умом, супруга ваша очень скоро откажет любовнику от дома, причем ни она, ни он никогда не догадаются об истинной причине разрыва. В этом случае вы разыграете в лоне своего семейства комедию из пяти актов, где с блеском и не без выгоды исполните роль Фигаро или графа Альмавивы, и несколько месяцев будете с живейшим удовольствием дожидаться развязки пьесы, в которой дело идет о вашем честолюбии, вашем тщеславии и вашей корысти.
В юности я имел счастье расположить к себе одного старого эмигранта, который довершил мое образование, дав мне уроки, какие юноши обычно получают от женщин. Друг этот, чей образ я навсегда сохраню в своем сердце, научил меня пускать в ход разнообразные дипломатические уловки, требующие и хитроумия и изящества.
Граф де Носе вернулся из Кобленца[214] на родину в ту пору, когда дворянам было еще опасно находиться во Франции. Человек беспримерной доброты и отваги, он отличался как величайшим лукавством, так и бесконечной непосредственностью. Женившись в шестьдесят лет на двадцатипятилетней барышне, он утверждал, что решился на этот безумный шаг из милосердия — дабы освободить бедняжку из-под ига матери-тиранки. «Угодно ли вам стать моей вдовой?» — спросил этот любезный старец у мадемуазель де Понвиви, однако душа его не устояла, и очень скоро он привязался к молодой жене гораздо сильнее, чем это пристало человеку благоразумному. В юности он прошел выучку у остроумнейших женщин, блиставших при дворе Людовика XV, и потому не терял надежды оградить молодую жену от посягательств. Пожалуй, ни один мужчина в мире не применял с большей ловкостью те средства, которые я рекомендую мужьям! Как обворожительны были его манеры, как остроумен разговор! Лишь после смерти графа графиня узнала от меня, что супруг ее страдал подагрой. Уста его источали учтивость, взоры дышали любовью. Он предусмотрительно удалился в свое поместье, расположенное в уединенной долине, на опушке леса, и одному богу известно, по каким тропам гулял он там со своей женой!.. Волею судеб мадемуазель де Понвиви оказалась особой, наделенной превосходным сердцем и той отменной тонкостью, тем исключительным целомудрием чувств, которые, я полагаю, могли бы превратить в красавицу самую невзрачную дурнушку. Внезапно мирную жизнь супругов нарушил один из племянников графа — военный, возвратившийся живым и невредимым из московского похода и приехавший к дядюшке отчасти для того, чтобы выяснить, стоит ли ему опасаться появления на свет кузенов, а отчасти для того, чтобы помериться силами с тетушкой. Черные кудри, живые глаза, легкая штабная болтовня, некая disinvoltura[215], столь же изящная, сколь и естественная, — все выгодно отличало племянника от дяди. Я приехал в гости к графу в тот самый день, когда молодая графиня учила новоявленного родственника играть в триктрак. Пословица утверждает, что женщины посвящают в правила этой игры только своих любовников, а мужчины — только своих любовниц. Больше того, не далее как утром этого дня граф де Носе поймал брошенный на виконта взгляд жены, в котором невинность была смешана со страхом и желанием. Вечером граф предложил племяннику и мне назавтра отправиться на охоту. Мы согласились. Никогда не доводилось мне видеть господина де Носе таким веселым и бодрым, как в то утро, — а ведь он ясно различал приближение очередного приступа подагры. Сам дьявол не сумел бы так мастерски болтать о пустяках. Впрочем, некогда граф служил в роте серых мушкетеров[216] и коротко знал Софи Арну[217]. Этим все сказано. Очень скоро беседа наша приняла, господи прости, самый игривый оборот, и племянник шепнул мне: «Вот не знал, что дядюшка такой мастак на эти дела!» Мы решили передохнуть, уселись на зеленой поляне и, с легкой руки графа, завели разговор о женщинах, достойный Брантома[218] и «Алоизии»[219]. «Вам повезло, нынче женщины ведут себя благонравно! (Чтобы оценить это восклицание старого графа, следовало бы выслушать те гадости, о которых только что поведал нам его племянник-капитан.) Это, — продолжал старец, — одно из благодетельнейших завоеваний революции, сообщающее страстям куда больше таинственности и очарования. Прежде женщины были доступны; но если бы вы знали, на какие ухищрения приходилось идти, чтобы пробудить в их пресыщенных сердцах хоть каплю страсти: мы не знали ни минуты покоя. Зато остроумная непристойность или удачная дерзость приносили человеку громкую славу. Женщины любят такие вещи; сальные шутки — лучший способ завоевать их расположение!..» Последние слова граф произнес с нескрываемой досадой и, внезапно смолкнув, принялся играть с собакой, как бы пытаясь скрыть охватившее его глубокое волнение. «Эх! — сокрушенно произнес он, — да что там говорить! Мое время прошло! Тут потребно молодое воображение... да вдобавок и молодое тело!.. Увы! Зачем я женился? Величайшее коварство этих барышень, воспитанных матерями, чья молодость пришлась на блестящую эпоху старинного волокитства, заключается в том, что с виду они такие скромницы, такие недотроги... Кажется, что их нужно потчевать лишь нежнейшим медом, а меж тем послушали бы вы, какие соленые пилюли они глотают не поморщившись». Тут старик поднялся, в ярости схватил ружье и почти по самую рукоятку воткнул его во влажную землю.
«Сдается мне, что милая тетушка охоча до шуток!» — шепнул мне на ухо офицер. «Или до скорых развязок!» — прибавил я. Племянник перевязал галстук, расправил воротник и рванулся в бой. Мы возвратились в усадьбу около двух часов пополудни. До обеда граф зазвал меня в свои покои — якобы для того, чтобы показать медали, о которых он толковал мне на обратном пути. За обедом графиня была мрачна и держалась с племянником учтиво, но холодно. Когда мы перешли в гостиную, граф спросил у жены: «Вы займетесь триктраком?.. Тогда мы вас покинем». Юная графиня промолчала. Она смотрела в огонь, горевший в камине, казалось, ничего не слышала. Муж направился к двери и жестом пригласил меня последовать за ним. При звуке его шагов графиня вздрогнула и живо подняла голову. «Останьтесь! — попросила она. — Вы ведь успеете показать вашему гостю оборотные стороны медалей и завтра». Граф остался. Весь вечер, не обращая ни малейшего внимания на то, как сник его бравый племянник, он развлекал нас рассказами, исполненными невыразимого очарования. Никогда еще не доводилось мне видеть господина де Носе ни столь блистательным, ни столь сердечным. Мы много говорили о женщинах. Шутки нашего хозяина отличались безукоризненной деликатностью. Даже я забыл, что граф убелен сединами; юный ум и молодая душа, сверкавшие в его речах, разгладили морщины и растопили снега. Назавтра племянник отбыл восвояси. Даже после смерти господина де Носе, ведя с его вдовой одну из тех непринужденных бесед, в ходе которых женщинам случается забыть об осторожности, я не смог допытаться, какой же дерзостью оскорбил тогда виконт свою тетушку. Должно быть, он зашел далеко, ибо с тех пор госпожа де Носе не желала пускать племянника на порог и по сей день, услышав его имя, легонько хмурит брови. Я не сразу догадался, на кого охотился в тот далекий день граф де Носе, но позже понял, что он сыграл ва-банк.
