11 декабря после многих мытарств мы взлетели в тот же день приземлились на аэродроме в Воротынске. Четыре Ли-2 стояли зачехленными в углу летного поля. Я узнал их — наши, родные. Но радовались мы рано, авиаторы перелетели дальше, в Андреаполь. Вместе с этой четверкой Ли-2, отремонтированных в ПАРМ-10, полк пришлось догонять снова.
В Андреаполе полк готовился к выброске крупного десанта.
Короткий отдых, обед в своей столовой — и снова за работу. Десантники — обычная пехота, которую учили прыгать с парашютом, — осваивали азы десантирования. Но вот полк приведен в полную боевую готовность, а лететь не могли — не позволяла погода. Тяжело ползли хмурые свинцовые тучи, волоча за собой то шлейф моросящего холодного дождя, то снега. А поскольку у нас на Ли-2 нет автономных навигационных систем и приборов, по которым вслепую можно точно выйти в заданный район, найти, не видя земли, нужный квадрат для выброски десанта, то приходится сидеть и ждать, пока небо прояснится.
Но на войне как на войне. Фронт ждать нас не стал, обстановка изменилась, и десантировать никого не пришлось. Вместо этого пришел приказ нашему соединению АДД перебазироваться на полевой аэродром в района Левашова под Ленинградом.
На разведку маршрута и обеспечение приема самолетов полка на новом месте под Ленинградом вылета Ли-2 лейтенанта Г. С. Козовякина. Кроме экипажа, на борту были помощник начальника штаба полка по оперативной части капитан А. Д. Коробов и восемь наземных техников. В течение всего полета до Ладоги экипаж поддерживал связь с КП полка. Потом связь оборвалась. И лишь много недель спустя мы узнали о судьбе наших товарищей.
…На Ленинградский фронт полк перелетал небольшими группами самолетов. В последней пятерке Ли-2 отправился из Воротынска в путь и я с экипажем ведущего группы капитана Н. И. Рыбина. Едва взлетев, окунулись в белесую мглу облаков. Ровно ревели двигатели, побалтывало. За Москвой облачность стала снижаться, придавливать нас к земле. Пришлось садиться в Мигалове, у города Калинина. Мы не были здесь первыми. Непогода загнала сюда перелетавшие к фронту штурмовики, истребители, бомбардировщики. Нашлось место и нам. В большом тесовом холодном бараке набилось столько народу, что пришлось сколачивать для нас новые нары, устилать их сеном и соломой.
А низкая облачность и поземка в течение недели не давали нам возможности долететь в полк. Новый 1944 год встречали в кругу незнакомых людей. Впрочем, это не так. На фронте — все свои. Накрыли стол припасами из тех, у кого что было, разлили по кружкам фронтовые сто граммов. Генерал артиллерист, застрявший с нами по дороге на фронт, поднял тост: «За нашу победу!» И вот уже ты будто знаком со всеми давно к хорошо; смех, веселые рассказы, песни… Кто-то хлопает тебя по плечу, находятся общие знакомые: авиация — мир тесный. И от этой общности людей, объединенных единым желанием разбить врага, веет такой силой, уверенностью в победе, что мне тоже хочется улыбаться, и я шире расправляю плечи.
Первого января весь день шел снег, к ночи мороз усилился, и небо стало проясняться. Наутро, наконец получив «добро» на вылет, прощаемся с теми, с кем свела нас накоротке фронтовая судьба, и взлетаем.
— Усилить наблюдение за воздухом! — командует Рыбин.
Предосторожность не лишняя. Фронт недалеко, возможно нападение вражеских истребителей. Мы уже знаем, что самолет старшего лейтенанта Ф. В. Спицина, пролетавший здесь раньше нас, отклонился в сторону от курса, ушел за линию фронта и был обстрелян. Тяжело ранен второй летчик младший лейтенант В. В. Чепалов.
Заснеженные леса проплывают под крылом. Впереди весь горизонт затянут мглистой пеленой. Идет снег, прижимает нас к лесам. Прорваться к полку не удается, вынуждены садиться в Углове. Вечереет. Размещаемся в большой брезентовой палатке. Посередине стоит бочка с вырезанной стенкой — печка. С трудом разжигаем в ней сырые осиновые дрова. Дым ест глаза, огонь уютно потрескивает, но тепла как не было, так и нет. От усталости клонит в сон, но холод пронизывает до костей. Всю ночь бродим, как неприкаянные, вокруг палатки у самолетов.
С рассветом иззябшие, сонные идем в столовую БАО на завтрак. Но в избу нас не пустили. Надо проходить санобработку. Здесь, на подступах к Ленинграду, возможны вспышки тифа, и поэтому предпринимаются все возможные меры, чтобы избежать его.
Картофельное пюре и чай нам вынесли в сенцы. Завтракаем хмуро, молча. В душе каждого растет раздражение. Надоела эта кочевая жизнь и оторванность от настоящей боевой работы. Приходит ощущение вины перед теми, кто сейчас дерется с врагом. Словно почуяв эту злость, погода отступает и дает возможность соединиться с полком. Приземляемся у села Левашова на аэродроме, окруженном низкорослым смешанным лесом На опушке стоят наши — наконец-то наши родные! — Ли-2…
Поздним вечером, приведя в порядок самолеты, я вместе с теми, кто прилетел в последней пятерке, по шел на санобработку. К общежитию, срубленному прямо в лесу, была пристроена баня. На дощатом полу лежал лед, вода в баке была чуть теплая, а на потолке мохнатыми хлопьями висел иней. Окатив друг друга водой, приплясывая на льду босыми ногами, мы прошли санобработку. В награду за смелость получили допуск в столовую и отличный горячий ужин. Вот и все — мы дома! Полтора месяца скитаний в Донбассе, под Курском, Калинином закончились.
Какое чувство я испытывал, лежа на нарах рядом с дверью? Чувство дома? Да. Но еще и радость. Радость от того, что вижу ставших за долгие месяцы войны очень близкими мне людей. Уверенность, что именно здесь мое место в той работе, которая и называется войной
— Николай, — окликнул меня борттехник Леня Орлов, — перебирайся ко мне. Здесь есть местечко…
Когда я прошел за большую кирпичную печь, Орлов, и потеснившись, нашел место и для меня. Разговорились. Вспомнили прожитые на войне дни…
— Не везет мне что-то, Коля, — он вздохнул. — Все я в какие-то передряги попадаю, вдоль обрыва хожу. Того и гляди сорвусь…
Ему действительно не везло. А может, наоборот? Жив пока — и это на войне главная удача. Но он попадал в такие переделки, что нам приходилось только удивился тому, что он еще жив.
В апреле сорок третьего в экипаже Ивана Томчука он полетел бомбить Крым. Штурман Андрей Пономаренко потерял ориентировку, Ли-2 забрел далеко в море, и им едва хватило горючего, чтобы дотянуть до берега. Но сесть не смогли — горы кругом. Выбросились с парашютами, а Ли-2 разбился. И хотя вины Орлова в случившемся не было, он долго прятал глаза от нас.
В июле на взлете Ли-2 лейтенанта М. С. Воронина рухнул, едва успев оторваться от ВПП. Рванули бомбы, от самолета ничего не осталось. А Орлов… очнулся в госпитале. Два месяца валялся в бинтах и гипсе, потом вернулся в полк. На этот раз его назначили в экипаж Сергея Павлова, на Ли-2 с номером 19. Орлов облегченно вздохнул — на машинах с номером 14 ему не везло. Но не спасла его от новой беды и смена номера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
