Сообщи, прошу тебя, вице-канцлеру, что по адресу нидерландского посольства вскоре прибудут в Петербург двенадцать ящиков из Парижа и по ящику из Лондона и Амстердама. В них столовое серебро, хрусталь, японские вазы, сервизы, китайский фарфор, бронза и несколько золотых индийских украшений. Если бы петербургская таможня чинила какие-либо препятствия и возражала бы против количества и размера посылок, настаивай, что все заключающиеся в них товары выписаны для моего личного пользования или для пополнения моего собрания редкостей. Передай Нессельроде, что я сильно рассчитываю на департамент внешних сношений.
Должен сознаться тебе в моей расточительности. Ты знаешь мою слабость: я купил для моей коллекции кружев замечательные образцы старинных брабантских рукоделий. Эти воздушные сети, вобравшие в свою легкую ткань извилистый цветочный орнамент шестнадцатого века, поистине восхитительны. Как охотно я бы окутал тебя этой узорной паутиной, которая могла бы лечь ласкающей пряжей на рукава твоего супервеста или касаться сквозным воротником твоей белоснежной девичьей шеи…
Гаага, 22 декабря 1835 года.
…
Принц Оранский в качестве главнокомандующего голландскими армиями изложил мне подробный план предстоящей войны. Он видит в ней крестовый поход благочестивых древних монархий против сатанинского духа развратной и буйной черни. Он верит, что его державный шурин примкнет к этому рыцарскому походу.
Наследник прав: бунт в наших южных провинциях — только частный случай повальной европейской болезни, того либерализма, который в свое время будет выжжен каленым железом. Мы еще доживем с тобою до полного торжества принципов легитимизма над всеми современными бреднями о перерождении Европы.
Но не следует преуменьшать опасности. Все, что я вижу и слышу, убеждает меня в том, что победа нам достанется не даром. Мы должны объявить священную войну враждебным силам и с упорной беспощадностью бороться за сохранение своих прав. Нам необходимо вступать в единоборство с каждым отдельным представителем пресловутой европейской вольницы. Особенную непримиримость необходимо проявить к вожакам и возбудителям, к зажигателям и вдохновителям масс. Я считаю, что перед лицом великой опасности, грозящей европейской аристократии, каждый из нас должен считать себя членом тайного воинствующего ордена. И если правильно определять обязанности этого нового братства в духе древних политических и церковных союзов, я предписал бы каждому из его участников взять на себя фактическое уничтожение хотя бы одного из вождей вражеского стана. Борьба пером и словом уже недостаточна, — необходимо огнем и мечом искоренять сеятелей великой смуты, угрожающей в лице избранных всей европейской цивилизации.
Кстати, видаешься ли ты с Пушкиным? Можешь передать ему, что его высочество принц Оранский помнит его и к слову рассказал мне, как во время своего бракосочетания он получил превосходную оду, написанную одним царским лицеистом, который прославился впоследствии как замечательный поэт. К прискорбью самого принца и его супруги, этот юноша, так прекрасно начинавший свое поприще, омрачил в скором времени свое имя падением в революцию. Я должен был подтвердить, что, несмотря на милости царя, Пушкин считается до сих пор в оппозиции и вызывает к себе самое бдительное внимание высших русских властей.
Надеюсь, что ты держишь свое слово и бываешь у Пушкиных не слишком часто. Помни, что твое политическое имя должно оставаться безупречным, а в личных делах тебе необходимо избегать всякого шума. Твоя безрассудная страсть не перестает тревожить и мучить меня. Кто сумеет тебе раскрыть глаза на это великое заблуждение? Кто покажет тебе в настоящем свете эту бездушную куклу с рыбьей кровью и птичьими мозгами? Разве ты не видишь сам, что она равнодушна решительно ко всем, даже к тебе — даже к тебе!.. Не унижай же себя новыми признаниями и домогательствами, верь, что в Петербурге есть много других прекраснейших возможностей для настоящей страсти, глубокой и тайной, необычной и упоительной. Перечти сонеты Шекспира. Ты поймешь, может быть, неповторимую прелесть дружбы между старшим, уже накопившим жизненный опыт и знания людей, и младшим, еще исполненным непосредственной свежести чувств и жизнерадостных надежд. Стоит ли этого высшего счастья заурядная интрижка с пустым и неверным существом, каким является каждая женщина?
The better angel is a man right fairThe worser spirit a woman coloured ill[25](из 144 сонета Шекспира).
В заключение могу сообщить тебе, что вопрос о твоем усыновлении продвигается успешно. В королевской конторе уже составлено распоряжение на имя президента верховной дворянской палаты. Опекун «малолетних фан Геккернов» отступил. Дело будет решено в ближайшие дни. Принц хотел задержать меня здесь до закрытия Генеральных штатов, но я не в силах длить разлуку с тобой. На будущей неделе я получу заветную грамоту и немедленно же отплываю в Гамбург.
Я везу для тебя ящик старинного оружия и несколько полотен нашего славного мастера Филипса Воувермана. Сцены лагерной стоянки, манежной выездки лошадей и псовой охоты созданы для украшения твоего изголовья…
Из газетной хроники:
Чрезвычайный посланник и полномочный министр короля нидерландского при императорском российском дворе барон Геккерн, находившийся некоторое время в Гааге, отправился 9 мая к месту своего назначения в Петербург.
«Северная пчела».
Пироскаф «Николай I» прибыл в Кронштадт 13 мая с 54 пассажирами, в числе коих находился г. барон Геккерн, чрезвычайный посланник и полномочный министр е. в. короля Нидерландов при нашем дворе. Пироскаф совершил переезд от Свинемюнде до Кронштадта в 92 часа.
«Петербургская газета».
В четверг 21 мая 1836 года в 30 минут 1-го часа полудня у их величеств имел приватную приемную аудиенцию нидерландский посланник барон Геккерн.
Из журнала «Камер-фурьерской должности».
Вице-канцлеру графу Нессельроде
С.-Петербург, 22 мая (3 июня) 1836 года.
Господин граф!
Честь имею известить Ваше сиятельство, что я законно усыновил барона Жоржа-Шарля д'Антеса и что по указу его величества короля Нидерландов от 5 мая 1836 года Верховная дворянская палата королевства признала за ним право на мое имя, мой титул и мой герб.
Я имел честь известить его величество императора всероссийского об этом усыновлении, каковое удостоилось утверждения его величеством.
Обращаюсь поэтому к Вам, господин граф, с просьбой не отказать принять необходимые меры, чтобы названное лицо, состоящее в настоящее время поручиком в кавалергардском полку ее величества императрицы, значилось бы в списках полка и во всех прочих актах под своим новым именем барона Жоржа-Шарля де Геккерна.
Вашего сиятельства, господин граф, смиреннейший и покорнейший слуга
Барон де Геккерн.IX
В начале мая газеты Петербурга сообщили нам придворную новость. Супруга вице-канцлера графиня Мария Дмитриевна Нессельроде была всемилостивейше пожалована в статс-дамы.
Мы вскоре получили приглашение в министерство иностранных дел на большой обед в ознаменование этого счастливого события.
Праздник в огромных залах полуциркульного здания на Дворцовой площади отличался строгим выбором приглашенных.
Супруги Нессельроде стремились проявить свое прославленное гостеприимство в безукоризненных формах придворного этикета.
Комитет министров и дипломатический корпус были представлены почти полностью. Личные друзья вице-канцлера дополняли состав гостей.
Поздравления принимались в кабинете министра. Густая толпа приглашенных заполняла обширный зал, украшенный огромным портретом дородного мужчины в камзоле, парадном кафтане, пудре и буклях. То был отец вице-канцлера, известный авантюрист прошлого столетья Вильгельм Нессельроде, с беспримерной легкостью менявший страны и повелителей в неутомимой погоне за состояниями и альковными успехами.
Когда мы вышли в кабинет, мне показалось, что в нем находится сам император. Все общество стройно, благоговейно и безмолвно выстроилось вокруг высокого плотного генерала в свитской форме, забронированного бесчисленными почетными знаками и оплетенного вьющимися змеями этишкетных шнуров, портупей и орденских лент. Словно пренебрегая блестящим собранием и ни с кем не беседуя в отдельности, он слегка оперся о цоколь бронзовой статуи Петра I, роняя от времени до времени необходимую светскую реплику принимавшей его хозяйке. Правая рука его, украшенная на указательном пальце крупным массивным перстнем с царским портретом в алмазах, с медлительной легкостью играла серебряными наконечниками его тугих аксельбантов. Необычайно щеголеватый мундир не мог все же скрыть крепкого корсета и ватных подушек, умело выправляющих телосложение этого старейшего гвардейца. Высшие русские ордена Белого орла и Андрея Первозванного блистали на темном сукне его мундира рядом с первыми иностранными отличиями — золотым крестом французского Почетного легиона, прусским черным орлом и чеканными сплетениями австрийского знака Марии-Терезии. Казалось, лучи всеевропейской военной славы исходили от этой статной, но вычурной фигуры с крупной скульптурной головой, резко отмеченной надменной складкою у губ и презрительным взглядом узеньких раскосых глаз.
